Штурманская рубка, расположенная сразу позади рулевой, тоже не пролила свет на загадку. Более того, она все еще больше усложнила. Судовой журнал был открыт на последней записи: Время 20.46. До маяка Лезу около 12 миль. Направление 114 градусов. Ветер юго-восточный, сила 2 балла. Волнение умеренное. Видимость хорошая. Новый курс на Нидлс[2] — 33 градуса на северо-восток. Дата — восемнадцатое марта — и время указывали на то, что эту запись сделали всего за час сорок пять до того, как «Мэри Дир» едва нас не потопила. Записи в судовом журнале делались каждый час, таким образом, что бы ни заставило этих людей покинуть корабль, это произошло между девятью и десятью часами вчерашнего вечера, наверное, как раз тогда, когда на море опустился туман.
Просмотрев записи, я не нашел ничего, что указывало бы на необходимость подобного спешного бегства с судна. На пути следования на пароход постоянно налетали штормы, и его изрядно потрепало. Но больше ему ничто не угрожало. Плавание становится опасным, отдельные волны разбиваются о капитанский мостик. Мы ложимся в дрейф. Течь в первом трюме. Насосы не справляются. Эта запись от шестнадцатого марта гласила о наихудшем. Сила ветра достигала одиннадцати баллов на протяжении двенадцати часов. Перед этим, с того самого момента, когда судно через Гибралтарский пролив покинуло Средиземное море, сила ветра не опускалась ниже семи баллов. Несколько раз регистрировался ветер в десять баллов, а это уже сильный шторм. Насосы беспрерывно откачивали воду из трюма.
Если бы они покинули корабль шестнадцатого марта, во время шторма, это было бы нетрудно понять. Но из журнала следовало, что они обогнули Уэссан утром восемнадцатого марта, когда стояла ясная погода, волнение было умеренным, а сила ветра не превышала трех баллов. Тут даже была приписка: «Насосы работают хорошо. Команда освобождает палубу от обломков и ремонтирует люк первого трюма».
Я ничего не понимал.
На верхнюю или шлюпочную палубу вел трап. Дверь в каюту капитана была открыта. Внутри было чисто и аккуратно. Все вещи лежали на своих местах. Ни следа поспешного бегства. С письменного стола мне улыбалось девичье лицо в большой серебряной рамке. На светлых волосах девушки играло солнце, а внизу снимка она нацарапала: «Папочка, bon voyages[3]! И возвращайся поскорее. С любовью, Джанет». Рамка была присыпана угольной пылью. Эта же пыль покрывала стол, и я обнаружил ее даже на папке бумаг, оказавшихся грузовой декларацией, из которой я узнал, что тринадцатого января в Рангуне «Мэри Дир» приняла на борт груз хлопка и взяла обратный курс на Антверпен. На бумагах, которыми был заполнен лоток для документов, лежало несколько присланных авиапочтой писем во вскрытых ножом конвертах. Марки на конвертах были английскими, и получателем был указан капитан Джеймс Таггарт, борт «Мэри Дир», Аден. Все это было написано теми же округлыми и несколько неровными буквами, что и надпись на снимке. В груде бумаг под письмами я нашел отчеты, написанные мелким аккуратным почерком и подписанные «Джеймс Таггарт». Но они касались только плавания от Рангуна до Адена. На столе рядом с лотком лежало запечатанное письмо, адресованное мисс Джанет Таггарт, Университетский колледж, Гоуэр-стрит, Лондон, WCl. Почерк был другим, и штемпеля на конверте не было.
Все эти мелочи, милые уютные детали… Не знаю, как это объяснить, но они еще больше усилили нарастающую у меня в груди тревогу. Я стоял посередине аккуратной каюты, в которой продолжало храниться и витало в воздухе все то, что сопровождало этот корабль по жизни, но вокруг было тихо, как в могиле. Тут мой взгляд упал на плащи на двери, два висящих рядом синих плаща офицеров торгового флота. Один из них был гораздо больше другого.
Я вышел из каюты, хлопнув дверью, как будто, закрыв ее, я мог отгородиться от внезапно охватившего меня необъяснимого страха.
— Эгей! Есть кто здесь?
Мой высокий и хриплый голос эхом разнесся по кораблю. Ветер застонал мне в ответ. «Скорее! Я должен спешить!» — напомнил я себе. Все, что я должен был сделать, это заглянуть в машинное отделение и решить, сможем ли мы запустить двигатели.
Я с грохотом слетел в темный колодец шахты сходного трапа, вслед за лучом своего фонаря. Проходя мимо открытой двери кают-компании, я мельком осветил накрытый стол и в спешке отодвинутые стулья. В затхлом воздухе витал легкий запах гари. Но источником этого запаха был не камбуз — огонь был потушен, плита давно остыла. В желтый круг фонаря попала полупустая банка мясных консервов на столе. Кроме тушенки там было масло, сыр, буханка хлеба с присыпанной угольной пылью корочкой. Угольная пыль была и на рукояти ножа, которым резали хлеб, и на полу.
— Есть тут кто-нибудь? — заорал я. — Эгей! Отзовитесь!
Ответа не последовало.
Я вернулся в межпалубное пространство, протянувшееся вдоль левого борта корабля. Тут было темно и тихо, как в штольне шахты. Я было зашагал по коридору, как вдруг замер. Я снова услышал звук, который раздавался уже давно, но ускользал от моего внимания. Этот хруст, похожий на шорох гравия, доносился откуда-то из глубин корабля. Казалось, стальные плиты трутся о морское дно. Это был очень странный и даже зловещий звук, и как только я зашагал по коридору, он внезапно прекратился. В полном вакууме воцарившейся тишины я снова услышал завывание ветра.
Дверь в дальнем конце коридора распахнулась, впустив проблеск дневного света. Я направился к ней, обратив внимание на то, что кислый запах гари усилился настолько, что почти заглушил тяжелый смешанный запах горячего машинного масла, несвежей еды и морской сырости, которым пропитано межпалубное пространство всех грузовых кораблей. Пожарный шланг, присоединенный к гидранту возле двери машинного отделения, извивался по залитому водой полу и исчезал за открытой дверью на колодезной палубе. Я пошел за ним. Выйдя на свет, я увидел, что люк третьего трюма обуглился и наполовину сгорел, а четвертый трюм приоткрыт. Пожарные шланги опутали палубу и уходили в открытый смотровой люк третьего трюма. Я спустился на несколько ступеней по уходящему вертикально вниз трапу и посветил в темноту фонарем. Но внизу не было ни дыма, ни зловещих отсветов, а кислый запах пожара казался застарелым и смешивался с едким запахом химикалий. Пустой пенный огнетушитель перекатывался по полу, грохоча о стальные плиты фальшборта. Черная яма трюма была заполнена обгоревшими и вымокшими тюками хлопка. Откуда-то из-под тюков слышался плеск воды.
Очевидно, кому-то удалось потушить пожар. От него не осталось даже тонкой струйки дыма. И все же команда покинула корабль. В этом не было никакого смысла. Я вспомнил вчерашний вечер и повисший в тумане запах гари, шлейфом тянувшийся за едва не потопившим нас пароходом. Камбуз и каюта капитана были засыпаны угольной пылью. Я бросился бежать к двери машинного отделения, вспомнив звук пересыпающегося гравия. Что, если это был не гравий, а уголь? Может, внизу, в кочегарке, кто-то есть? Где-то в недрах корабля хлопнул люк. А может, это была дверь? Я ступил на мостик, зависший над черной бездной машинного отделения, которое пересекали стальные решетки и вертикальные трапы.
— Эгей! — закричал я. — Есть тут кто-нибудь?
И снова ответа не последовало. В свете фонаря блеснула отполированная медь. Чуть более тускло отсвечивала вороненая сталь. Среди туманных очертаний двигателей я не заметил ни малейшего движения. Снизу раздавался только тихий плеск воды в такт покачиваниям судна.
Я колебался, не решаясь спуститься в кочегарку. Меня как будто пригвоздил к месту какой-то непостижимый страх. И тут я услышал шаги.
Они доносились из коридора, протянувшегося вдоль правого борта. Подошвы ботинок глухо стучали по стальным плитам пола. Кто-то медленно прошел мимо двери машинного отделения и тяжелой шаркающей походкой направился к капитанскому мостику. Звук шагов постепенно удалился и стих, заглушенный плеском воды в трюмах.
Секунд двадцать я стоял, как парализованный, а потом бросился к двери, распахнул ее и выскочил в коридор, в спешке споткнувшись о ступеньку, уронив фонарь и врезавшись в противоположную стену с такой силой, что у меня помутилось сознание. Фонарь упал в лужу ржавой воды и лежал там, рассеивая окружающую тьму, подобно светляку. Я наклонился, поднял его и посветил вглубь коридора.
Там никого не было. Луч фонаря достал даже до ведущего на палубу трапа, но коридор был пуст. Я закричал, но мне никто не ответил. Я слышал лишь скрип деревянных частей корабля да плеск воды. Где-то над головой ритмично хлопала дверь кормовой рубки. А затем моего слуха достиг едва различимый далекий звук, звук, в котором слышалась тревога. Это сирена «Морской Ведьмы» взывала ко мне, требуя моего возвращения.
Я бросился бежать. Когда я подбежал к трапу, ведущему на палубу, к сирене «Морской Ведьмы» примешался вой ветра в судовых надстройках. Скорее! Скорее! Отчаянный крик сирены звучал все настойчивее, так же как и шум ветра.
Я уже добежал до трапа и начал карабкаться наверх, когда вдруг увидел его. На мгновение раскачивающийся луч фонаря выхватил его из темноты — смутная фигура, замершая неподвижно в дверном проеме. Он показался мне абсолютно черным, лишь тускло поблескивали белки глаз.
От изумления я снова замер. Вся эта тишина, призрачная тишина мертвого корабля стиснула мне горло. А потом я направил луч фонаря прямо на него. Это был крупный мужчина, одетый в бушлат и резиновые сапоги. Он действительно был черным от покрывающей его угольной пыли. На его лице выступил пот, проложивший бороздки по его измазанному пылью лицу. Казалось, что эти следы оставлены крупными слезами. Кожа у него на лбу блестела. Всю правую сторону его подбородка занимал синяк, покрытый запекшейся кровью.
Внезапно он стремительно шагнул вперед и слетел по трапу на меня, выбив из моей руки фонарь. Я ощутил запах застарелого пота и угольной пыли, а его мощные пальцы стиснули мои плечи и встряхнули меня, как ребенка, повернув мое лицо к дневному свету, струящемуся в дверь наверху.
— Что вам нужно? — произнес он резким хриплым голосом. — Что вы здесь делаете? Кто вы?
Он изо всех сил встряхнул меня, как будто стремясь вытряхнуть из меня правду.
— Я Сэндс, — выдохнул я. — Джон Сэндс. Я пришел, чтобы посмотреть…
— Как вы попали на борт? — хрипло и агрессивно поинтересовался он.
Это был голос человека, привыкшего командовать.
— По шлюпочным талям, — ответил я. — Мы увидели, что «Мэри Дир» лежит в дрейфе, а потом заметили, что шлюпки исчезли. Вот мы и подошли поближе, чтобы все выяснить.
— Выяснить! — возмутился он. — Здесь нечего выяснять. — Но он тут же заторопился, неослабевающей хваткой стискивая мои плечи. — Хиггинс с вами? Вы его подобрали? Вы поэтому здесь?
— Хиггинс?
Я удивленно уставился на него.
— Да, Хиггинс. — Он произнес это имя почти с ненавистью, к которой примешивалось отчаяние. — Если бы не он, я бы уже благополучно привел судно в Саутгемптон. Если Хиггинс у вас… — Внезапно он замолчал и склонил голову набок, прислушиваясь. Сирена звучала уже гораздо ближе, и я услышал голос Майка. — Вас зовут. — Его пальцы судорожно стиснули мои плечи. — Какое у вас судно? — спросил он. — Что это за судно? — тут же повторил он, не дожидаясь ответа.
— Яхта. Вчера вечером вы едва нас не потопили, — неизвестно зачем добавил я.
— Яхта! — Он выпустил меня с каким-то всхлипом, напоминающим вздох облегчения. — Что ж, вам лучше на нее вернуться. Ветер крепчает.
— Да, — согласился я, — нам надо спешить — нам обоим.
— Нам обоим? — нахмурился он.
— Конечно, — кивнул я. — Мы снимем вас с парохода, а когда придем в Питер-Порт…
— Нет! — буквально взорвался он. — Нет! Я остаюсь со своим кораблем.
— Вы, наверное, капитан?
— Да. — Он наклонился, поднял мой фонарь и подал его мне. До нас снова донесся едва различимый голос Майка, этот странный и бестелесный зов из внешнего мира. Ветер завывал на низкой плачущей ноте. — Поторопитесь, — добавил капитан.
— Тогда пойдемте, — произнес я, будучи не в состоянии поверить в то, что он хочет остаться. Даже дураку было бы ясно, что он не в состоянии что-либо сделать для корабля.
— Нет, я не оставлю свое судно, — повторил он и, выйдя из себя, закричал на меня, как на иностранца, на которого проходилось кричать, чтобы донести до него смысл своих слов. — Говорю вам, я его не оставлю!
— Не будьте глупцом, — ответил я. — В одиночестве вы ничего здесь не сделаете. Мы идем в Питер-Порт. Вы будете там уже через несколько часов, и тогда сможете…
Он затряс головой, как загнанный в угол зверь, а потом замахал на меня рукой, как будто подавая сигнал уходить.
— Надвигается шторм.
— Я знаю, — отозвался он.
— Бога ради, послушайте… Это ваш единственный шанс убраться отсюда. — Поскольку он был капитаном и было ясно, что он прежде всего думает о судне, я добавил: — И это единственный шанс для корабля. Если вы очень скоро не вернетесь сюда с буксиром, его снесет прямо на Нормандские острова. Было бы гораздо лучше, если бы вы…
— Убирайся с моего корабля! — Внезапно его затрясло. — Ты меня слышишь? Убирайся немедленно! Я знаю, что я должен делать.
В его голосе сквозило безумие, а поведение вдруг стало угрожающим. Но я не сдавался.
— Значит, вы уже ожидаете спасательный буксир? — Мне показалось, что он меня не понимает, и я уточнил: — Вы послали радиограмму с сообщением о пожаре?
Поколебавшись мгновение, он ответил:
— Да, да, я послал радиограмму. А теперь уходите.
Несколько мгновений я стоял в нерешительности. Но у меня не осталось аргументов, и если он не желал покидать судно… Я начал подниматься по трапу, но на середине остановился и посмотрел на него.
— Я от всей души надеюсь, что вы передумаете. — Из темноты внизу на меня смотрело его лицо, жесткое и волевое, еще молодое, но уже изрытое глубокими морщинами, которые от усталости стали еще глубже. На нем была написана безысходность, но мне он почему-то показался на удивление трогательным. — Пойдемте со мной, пока у вас есть такая возможность.
Но он не ответил. Он развернулся и ушел. А я взобрался по трапу на палубу, где на меня с воем навалился ветер. Все море было покрыто белыми барашками, среди которых всего в двух кабельтовых от парохода бешено плясала на волнах «Морская Ведьма».
Глава вторая
Я пробыл на борту «Мэри Дир» слишком долго. Я понял это, как только «Морская Ведьма» развернулась, чтобы подойти к пароходу. Она буквально неслась на меня, подгоняемая попутным ветром, глубоко зарываясь носом во всклокоченную ветром воду. Яхта вспарывала бушпритом верхушки волн, пронзая их всем корпусом и выходя из них в веере брызг. Хэл был прав. Мне не стоило подниматься на борт парохода. Я подбежал к талям, проклиная безумца, отказавшегося от спасения. Если бы он присоединился ко мне, вся моя затея обрела бы смысл.
«Морская Ведьма» накренилась от порыва ветра. Хэл сражался со штурвалом, а все паруса яхты надувались так, что казалось, еще немного — и их сорвет с мачт. Кливер наполнился ветром, издав хлопок, похожий на пистолетный выстрел, так накренив суденышко, что в просвет между волнами стал виден бок яхты ниже ватерлинии. В следующую секунду большой парус лопнул поперек, и его тут же изорвало в клочья. Порывы ветра были такими сильными, что паруса было необходимо зарифить, но команде из трех человек все равно не удалось бы сделать это. Безумием была уже сама попытка подойти к пароходу. Я впервые видел, чтобы шторм надвигался так стремительно. Но Майк отчаянно махал рукой, показывая мне, чтобы я спускался, а Хэл вцепился в штурвал, подводя яхту все ближе. Грот трепетал на мачте, едва наполненный ветром, а на форштаге развевался превратившийся во множество вымпелов кливер. Я схватился за один из фалов и, прыгнув за борт, заскользил вниз, торопливо перебирая руками. Оказавшись по пояс в накатившей на меня волне, я поднял голову и увидел нависшие надо мной, подобно высокому утесу, ржавые плиты обшивки.
Я слышал приближение «Морской Ведьмы», слышал, как ее нос рассекает волны и как ее корпус уверенно режет воду. Раздались крики, и, оглянувшись через плечо, я увидел, что она уже совсем близко. Хэлу никак не удавалось развернуть ее боком ко мне, и бушприт яхты почти касался ржавого борта парохода. Меня раскачивало во все стороны порывами ветра. Но как только яхта повернулась, все ее паруса надулись и она пронеслась мимо в добрых двадцати ярдах от меня. Я остался раскачиваться, повиснув на фале над бушующими волнами. Хэл что-то прокричал.
— Ветер… сильный… корабль… разворачивает.
Больше я ничего не услышал, хотя он был так близко, что я видел воду, капающую с его штормовки, и его изумленно распахнутые синие глаза под козырьком зюйдвестки.
Разбивающиеся о борт корабля волны поднимали вверх фонтаны брызг, очень скоро промочивших меня насквозь. Я чувствовал, как ветер прижимает меня к ржавому корпусу парохода. Его так раскачивало, что мне приходилось сжиматься в клубок, готовясь к очередному удару о борт. Постепенно до меня начало доходить, что, собственно, произошло. Ветер развернул «Мэри Дир» бортом к ветру, и я оказался с наветренной стороны. Теперь ничто не защищало меня от мощи надвигающегося шторма.
«Морская Ведьма» снова развернулась, и я хотел крикнуть Хэлу, чтобы он не дурил, что все их попытки тщетны. Теперь, когда пароход развернулся, было слишком опасно пытаться к нему подойти. Ветер тут же прижал бы яхту к огромному кораблю. Вместо этого я молча молился, чтобы ему это каким-то образом удалось, потому что я понимал, что долго не продержусь. Канат стал скользким от воды, и я промерз до костей.