— Да-а? А я что-то драки-то и не видел… кое-что другое видел!
— Да пошел ты!..
— Сам пошел!..
Они разбежались в разные стороны, кипя и сжимая кулаки. Тульский сам не очень понимал смысл того, что кричал Артему. Просто ему было очень больно, а вдобавок ко всему на гонор начал накладываться комплекс вины. Артур подсознательно ждал от Артема слов сочувствия, а тот его повоспитывать вздумал — выбрал время, нечего сказать… В таком состоянии Тульский и от Токарева-старшего вряд ли бы смог спокойно принять заслуженные — и это мягко говоря — упреки…
А Василий Павлович как раз не орал и не воспитывал ни Тульского, ни Харламова. Он был в шоке. И еще он пытался не вспоминать, как однажды, много лет назад, сам набросился на подозреваемого, против которого были косвенные доказательства, что он повесил мальчишку-второклассника. А набросился молодой тогда еще опер Вася так, что не раскрыл, а наглухо «закрыл» то дело, сломав подозреваемому руку и челюсть. До сих пор Василию Павловичу становилось не по себе, когда вспоминал он ту историю, в которой убийцу мальчика официально так и не нашли. Не дай-то бог, чтобы у каждого опера в багаже был такой какой-нибудь случай, поскольку это не те ошибки, на которых можно учиться… Василий Павлович смог поговорить лишь с сыном, который его понял, хотя и пытался защищать Тульского…
Снова столкнулся с Артемом Тульский как раз тогда, когда тот выходил из отцовского кабинета. Артуру нужно было хоть с кем-то поговорить, а от него — нет, не то чтобы все шарахались, но как-то уклонялись — вот он и попытался снова «зацепиться языком» с Токаревым-младшим:
— Как обстановка в Палыче?
Артем ответил, как показалось Артуру, холодновато:
— Да, в общем-то… Если по поводу тебя — то молчит.
— Это плохо, — вздохнул Тульский. — Лучше бы по харе надавал…
Артем пожал плечами:
— Переживает он сильно.
— Из-за Ужинского?
— Дурак ты! Ты что, так и не понял еще ни черта?
Вот это чуть снисходительное «дурак» снова взбесило Тульского, и он понес какую-то ахинею, совсем не то, что думал и чувствовал:
— Я-то понял! Подписывать расстрельный приговор — оно завсегда легче, чем босого за амбар отводить!
Взгляд Токарева-младшего потемнел — он легче переносил наезды на себя, чем даже намек на наезд на отца:
— Это тебе не проходняки! Ты погубишь как-нибудь и себя и других!
От справедливости сказанных Артемом слов становилось еще больнее, и Артур почти закричал:
— Светку уже погубили — и? Где твой ленинский принцип неотвратимости наказания?!
Токарев-младший не выдержал и тоже психанул:
— Светку?! А кто ее погубил? До тебя что — еще впрямь не доперло?! Сначала ты с ней в прямом эфире тормошишь Невидимку — ни с кем не посоветовавшись, просто взял так сам и решил — а потом погибает Леха, а теперь убивают Светку! Так кто ее погубил?! Что, крыть нечем?!
Тульскому показалось, что его со всей силы ударили в поддых, потому что Артем сказал то, о чем он сам просто боялся подумать. Артур развернулся и, по-стариковски шаркая, пошел к себе в кабинет, не заметив, как Токарев-младший качнулся было к нему, чтобы обнять и удержать, но потом махнул рукой, не справившись с собственной болью и обидой…
У себя в кабинете Тульский допил, не закусывая и ничем не запивая, водку, покурил и понял, что ему нужно срочно выпить еще. Причем не просто нужно, а необходимо, потому что в противном случае может остановиться сердце… Он пошел на «пятак» и разжился там двумя бутылками. Потом на него как туман спустился из которого время от времени выплывали какие-то лица, и очень трудно было разобрать — сон это или явь. У Артура в первый раз в жизни начался классический безудержный мертвый русский запой, отличительной чертой которого является то, что, очнувшись, человек торопится любой ценой вновь вернуться в мир грез и химер…
Тульский потерял счет времени. Каким-то образом он оказался на Светкиных похоронах, что-то говорил там и снова пил… Там же его вроде бы отловил Артем, что-то пытался с ним сделать, но Артур сбежал… И прошло еще дня два, пока его все-таки не отловили Варшава с Токаревым-младшим, которые приволокли его к вору домой, пристегнули наручниками к кровати и за деньги вызвали врача, который наширял Тульского какой-то дрянью, подарившей, ему часов десять — нет, не сна — забытья…
Токарев
30 мая — 2 июня 1990 г. Ленинград, В. О.Пока Тульский убивал себя алкоголем, выполнение всех его служебных обязанностей взял на себя Артем. Он и заявителей принимал, и на происшествия мотался, и бумаги оформлял, в общем — делал все, что положено. В отделении на этот «финт ушами» особо даже как-то и не среагировали, поскольку привыкли к разным художествам «сладкой парочки», которую уже чуть ли не в глаза называли «Тэтэшкой» — непонятно, как это прозвище, впервые озвученное Варшавой, вдруг стало общим достоянием. Токарев-старший тоже все понимал и никаких оргвыводов по случаю запоя Артура делать не собирался. Накануне похорон Светланы[3] Василий Павлович даже сказал сыну сочувственно:
— Ты вот что… Встретишь на похоронах Артура — ты не говори ему… В общем — тут патологоанатомы заключение дали… Она беременная была… Самый ранний срок — чуть больше месяца… И так жалко парня…
У Артема в груди остановилось сердце, потому что при таком сроке очень спорным оказывался момент отцовства… Но говорить отцу, что вместе со Светланой мог погибнуть его собственный неродившийся внук (или внучка), Токарев-младший не стал…
На похоронах Светланы Артем поймал было совершенно невменяемого Артура, но тот снова сумел, обманув приятеля, скрыться — хорошо еще, что Токарев-младший успел отобрать у него ствол и удостоверение. Артем корил себя за жестокие слова, сказанные Тульскому в коридоре отдела, — ну, да прошлого, как известно, не воротишь. К тому же Токарев все-таки немного злился на друга за то. что тот как бы присвоил себе всю монополию горя по Светлане. Впрочем, все это раздражение быстро прошло — нечего уж теперь делить было. А самому себе Артем пообещал, что никогда не расскажет Артуру о Светкином звонке ему, как раз накануне зарождения у Тульского идеи выступления на радио. Ему-то Светлана позвонила сама и, кстати, намекала на возможность встретиться, да Токарев-младший моментом не воспользовался — наверное, из-за ложно понимаемого чувства товарищества… Потом, уже после печально известного интервью, Артем все понял и локти себе кусал, но поезд уже ушел…
После похорон Светланы у Артема состоялись два серьезных разговора — с Варшавой и с отцом. С вором они вместе выследили уже совершенно потерявшего человеческий облик Тульского и запустили в отношении него «программу реанимации», а пока возились с практически невменяемым Артуром (да и пока искали его) разговаривали. Варшава считал, что теперь уже настал момент, когда для поимки Шахматиста (как он его называл) можно инициировать и более широкие и действенные мероприятия силами и возможностями Василия Павловича. Все-таки Невидимка впервые практически на глазах у многих убил, и убил безмотивно, не так, как тогда — на набережной Макарова. Именно странные обстоятельства убийства Светланы, по мнению вора, качественно меняли ситуацию.
Теперь уже можно было практически в открытую и доказательно сказать, что в городе живет и действует человек, совершающий преступления по очень необычным мотивам без опасения, что заявившего такое сочтут сумасшедшим. Со своей стороны Варшава гарантировал всю возможную поддержку и содействие, а Артема фактически уполномочил быть связным между милицией и ворами…
…Василий Павлович с доводами Варшавы, транслированными сыном, в основном, согласился, однако посчитал, что широкие оперативно-разыскные мероприятия надо запускать все же не официально, а полуофициально. Тянуть он не стал, и уже на следующий день в его кабинете состоялся, говоря языком воров, «авторитетный сходняк».
Список присутствовавших составлялся тщательно, но быстро, поэтому компания единомышленников сложилась из избранных, лучших людей, обладавших пусть узкими, но уникальными дарованиями.
Рядом с Василием Павловичем восседал начальник 7-го отдела Главка Богуславский. В углу кабинета на единственном кресле развалился Боцман. На диванчике ерзали Лаптев с Петровым-Водкиным. Легендарный 2-й, убойный, отдел ГУВД представляли Евгений Родин и Птица, несколько лет тому назад ушедший из района. Ткачевского не было — он валялся дома с ангиной. Из молодежи отобрали Харламова и Кружилина. Единственным не аттестованным в этой компании был Артем, правда, и у него в кармане лежали красные корочки — но не свои, а Тульского.
Каждый из вышеперечисленных обладал каким-то необычным даром, становясь тем самым уникальным ингредиентом для настоящего праздничного «салата оливье» во время веселья и для «гремучей смеси» в лихую пору.
Богуславский знал всех более-менее заметных мошенников и не только Ленинграда, но и Сочи, Поти, а также многих других городов. Он знал все их уловки и приемы, а потому и был необходим — как специалист по фокусам. Частенько, когда оперсостав разводил руками, Богуславский тяжело вздыхал, глядя на лица подчиненных, и говорил что-нибудь вроде такого:
— Этот «номер» привез из Польши еще в 83–84 году Непоседа… Елки-палки! Только ленивый не знает!
Боцман знал территорию Васильевского острова так, как женщина «за тридцать» знает все свои морщинки. Кроме того, у Боцмана был специфический нюх, он умел вычислять преступный элемент даже со спины. Как-то он сидел с молодыми операми в кафе, и мимо него прошел к стойке паренек. Боцман, не видевший его лица, изрек:
— Вор средней руки. Первая судимость по «малолетке», вторая — 2–3 года. Сидел под Питером. Мечтает угонять машины, но так и не научился. Возможно, скоро перейдет к разбоям, но… надолго не сядет.
Когда оперативники узнали, что спину этого хлопца Боцман видит первый раз в жизни, они скроили такие рожи, которые бы посмешили даже доктора Ватсона. Поспорили на коньяк. Паренька остановили, подсадили к столику и его прошлое сошлось.
Опера выставили Боцману коньяк, но чуть обиделись, потому что так и не поверили, что тот хлопчика не знал…
Что касается Лаптева и Петрова-Водкина, то они, в принципе, были рождены гениальными карманными ворами, но где-то с какими-то хромосомами произошел маленький сбой, и они стали «тихарями», то есть операми по «карманной тяге». Эти могли часами, днями, неделями, месяцами и тысячелетиями ходить за жульем в общественном транспорте и вдвоем брать по шесть гастролеров, к тому же вооруженных. Что им было за это надо? Да ничего особенного: «беломор», глоток пива на бегу и уважение.
Начальство боялось спугнуть их задор некорректной фразой, зная, что если надо достать что-то из под земли, то этих можно только попросить, а потом еще придется терпеливо выслушивать:
— Да в гробу мы это видали! Народу — Змею Горынычу не сожрать, а как топтать улицу — так некому!
А потом они пойдут туда — не знаю, куда — и приволокут-таки то не знаю что. И демонстративно напьются дешевым портвейном.
Уникальность Птицы заключалась в том, что он не имел воображения — начисто. Птица ничего не умел считать, даже на ход вперед. В этом-то вся фишка и заключалась. Как-то ему донесли, что в одной хате собралась вооруженная банда — прямо, как в фильме про 20-е годы. Он поперся в эту хату один. Так один и вошел. Разбил голову первому рукояткой от «ПээМа». Прострелил потолок в восьми местах. Перезарядил пистолет. Закурил. И рассказал присутствовавшим историю:
— Когда мне было восемь лет, я подобрал щенка на улице и принес домой. Батя говорит: «Ты решил — ты и гуляй, и корми — ни рубля не дам!» Я — в слезы. Он кричит: «Тогда иди и утопи — пусть на всю жизнь урок будет!» Я утопил. Вот. И как вы думаете: перехуярю я вас тут всех или совесть не даст?
И, что характерно, вся банда (действительно хорошо вооруженная) сдалась, не пикнув.
Женю Родина бог создал для поисков маньяков. Работал он по «сериям сексуалов». Ловил. Когда в городе начиналась очередная «серия», его глаза выпучивались, и он переставал реагировать даже на сильный шум вокруг. Его начальство говорило, что маньяка может поймать только маньяк. Когда Женя все-таки ловил урода и закреплялся на одном эпизоде, то он недели проводил с ним в следственных кабинетах.
— Ну что, расколол? — спрашивали у Родина, а он отвечал:
— А я его колоть и не собираюсь.
— А что же ты с ним шесть часов делал?
— Разговаривал о фильмах, о чемпионате страны по футболу, о его классной руководительнице…
— Зачем?
— А с ним за последние двадцать лет никто по-человечески не разговаривал. Он через две недели все расскажет сам…
Вот такой был у Жени метод.
Ваня Кружилин хоть и был самым молодым в этой компании, но все же попал в нее не случайно. Он совсем недавно потряс всех своим внезапно открывшимся «божьим даром». Оказалось, что несостоявшийся дирижер Кружилин чувствует, как бы это сказать, мелодию, слышит (не видит, а слышит) почерк преступления. На убое жены капитана модного парома «Ленинград-Стокгольм» Ваня поводил носом и вдруг заявил Ткачевскому:
— В апреле в Красном Селе завалили торгаша… Так вот — работал один прыщ… Дай-ка папироску.
Ткачевский обалдел:
— А чем это подтверждается?
— Пока — хрен знает… Слышу. Ритм один.
— Да, Кружилин, это, конечно довод…
Пару дней Ваню подкалывали все кому не лень, а потом убийство чудом раскрыли, и все ахнули, потому что на злодее и впрямь оказался еще и красносельский торгаш.
* * *Лично
Экз. единств.
Главному военному прокурору
Генералу-лейтенанту юстиции
Шапошникову К.Л.
РАПОРТ.
Довожу до Вашего сведения, что 22 июня 1995 года в 22.17 во дворе дома 14 по Большой Пушкарской улице (я провожал дочь на праздник «Алые паруса») я случайно застал трех офицеров в форменной одежде — капитана милиции Кружилина, — лейтенанта ВМС Брыкина, старшего лейтенанта милиции Очурчалова. Последний находился в состоянии сильного алкогольного опьянения и сидел в песочнице.
Так как в руках Кружилина я увидел пистолет «ПМ», впоследствии оказавшийся табельным оружием Очурчалова, я, предъявив удостоверения сотрудника прокуратуры, выяснил следующее.
Капитан милиции Кружилин и лейтенант ВМС Брыкин оказались вызванными не установленной (с их слов, данные ее они «запамятовали») гражданкой на свидание в одно время и место. Когда они это поняли, то разговор между ними зашел в плоскость корпоративных издевок и нецензурных ругательств. После фразы Брыкина — «Пес цепной» и его ответа — «Шкипер с ботика» вышеуказанные офицеры решили стреляться на дуэли.
Мотивации старшего лейтенанта Очурчалова, отдавшего свое табельное оружие для этой цели (он оказался знакомым Кружилина и находился недалеко на опорном пункте), мне выяснить не удалось.
Все трое были мной доставлены в мой рабочий кабинет.
Исходя из устной с Вами договоренности, высылаю на Ваш адрес материал по факту происшедшего.
Мое мнение — возбудить три уголовных дела по факту покушения на умышленное убийство при смягчающих обстоятельствах. Отправить всех трех офицеров в диаметрально противоположные части РФ. Затем уголовные преследования прекратить в связи с изменением обстановки.
Хочу добавить, что я поинтересовался в статистическом центре центрального аппарата Генеральной прокуратуры о подобных случаях. За всю историю советской власти зафиксирован единственный случай «дуэли». (В 1934 году из-за женщины стрелялись два офицера танкиста, оба остались живы).
Прокурор Петроградского района советник юстиции третьего класса Горбенко А.Д. * * *
Ну, а про Харламова и говорить не стоит — он просто был незаменим и надежен, как домкрат. Воспитанный во внутренних войсках, он чуть иронично относился к милиции, поскольку сам-то хорошо знал, что такое «подход-отход».
Когда все посмотрели друг на друга, пошептались и поерзали, Богуславский тронул Токарева за плечо:
— Василий, давай!
И Василий Павлович начал рассказывать — четко и внятно, в хронологической последовательности и в деталях все, что накопилось за годы по Невидимке. Причем он сам обращал внимание на слабые места, постоянно оговаривался «предположительно», «вероятно» и «как нам кажется». В заключение он сказал:
— Итак, вкратце вам теперь все известно. Как видите — у нас, в основном, огромный набор косвенных. Но математика не допускает случайных совпадений в таком количестве… Мы знаем друг дружку тесно, всякое бывало и всякое бывало. Все присутствующие проверены. Посему: несмотря на то, что правда на нашей стороне, голосить о наших планах не стоит. Так как, чую я, не все наши шаги могут оказаться законными, мягко говоря. На данный момент — успехов — ноль!!!! Но мы и не брались пока за дело, не верили… я в том числе не верил… что «фашистская нечисть» может напасть. Так что настроение — «когда мы покидали свой родимый край и тихо отступали на Восток…» Но это пока. Я предлагаю распределить роли, вся информация будет стекаться ко мне, но каждый должен знать, что он делает. Птица, что ты в потолок-то смотришь? Птицын встрепенулся:
— Так, Василь Палыч… А я когда-нибудь отказывался? Тем более, в таком деле! Но — хочешь честно? У лошади большая голова, пусть она и думает! А мне вы покажете, где эта тварь дохнет — и все, приплыли тапочки к обрыву! Мне насрать — бомж он или первый секретарь — молиться будет у старшего сержанта морской пехоты…