— Варшава, а все-таки почему люди с тобой такой информацией делятся? Вор усмехнулся:
— Как-то раз начальник отряда в колонии-поселении отпускает меня в город, одного, а я ему говорю: отпусти, мол, остальных. А он мне: «Варшава, знаешь, чем ты от них отличаешься? Я тебя знаю, а их — нет. Хотя, возможно, они и лучше тебя». И отпустил только меня. Понял?
— Знаю, мать писала, — улыбнулся Василий Павлович, но вор переспросил уже серьезно.
— Понял?
— Понял, — также всерьез ответил ему Токарев и пошел к Артему, стоявшему на набережной неподалеку и героически боровшемуся со сном.
Токарев приобнял сына и услышал коронно-прощальное от Варшавы напоследок:
— Токаре-ев! А я в рай попаду?
Начальник розыска устало рассмеялся:
— Мы с тобой в одно место попадем, правда, куда — еще точно неизвестно…
Отец с сыном побрели домой, держась друг за друга, словно боялись оступиться. Глядя на вымотанного в дым Артема, Василий Павлович почувствовал вдруг спазм в горле, однако откашлялся и сказал почти весело:
— Надо тебе, сынуля, сегодня отоспаться. А то скоро события могут начаться — будет не до сна, а ты уже никакой. А я чувствую — атмосфера разреженная, как перед грозой, и все наэлектризованные. Значит, скоро жахнет. Зато потом дышать легче будет. Надо только саму грозу пережить, а для этого силы нужны и бодрость. Умотался, Сивка, в крутых-то горках?
— Ничего, — еле ворочая языком, ответил Артем. — Завтра Артур выходит, будет полегче.
— Как он?
— Уже нормально. А так — траванул-то себя прилично, колотило его по полной программе. Ну, а потом эти таблетки с уколами — его ж снотворным и успокаивающим прокалывали… — Артем вдруг забеспокоился, словно проснулся: — Только пап, я прошу тебя, ты его не ругай сильно. Он и так-то трясется, на работу идти боится. Не говорит, конечно, но я же вижу…
Василий Павлович пожал плечами с некоторой досадой:
— Да никто его есть поедом и не собирается… Но и поощрять — сам понимаешь, не за что… Дай-то бы бог, если он лишь надломился, а не сломался… Девка, что ли, такая уж сладкая была?
Артем, отвечая, все-таки дрогнул голосом:
— Да… Она была интересная… И живая… Была…
Токарев-старший искоса посмотрел на сына и больше ничего не спрашивал. В ту ночь Артем уснул раньше, чем улегся… А Василий Павлович еще долго не спал. Он курил и смотрел на своего взрослого спящего сына…
Тульский
3-4 июня 1990 г. Ленинград, В.О.Выходя на работу после почти недельного отсутствия, Артур в полной мере ощутил на себе действие так называемого «синдрома тревоги». Ему казалось, что все как-то по-особенному на него смотрят, а если не смотрят на него — то, значит, специально отворачиваются и думают про него, причем, думают плохо. Между тем коллеги, наоборот, стремились делать вид, что ничего такого особенного не произошло, что все идет своим чередом, и не думали о Тульском плохо. Русский человек, он ведь странно устроен — ежели даже действительно в чем-то виноватый вдруг запьет по этому поводу зверски — его тут же все начинают жалеть, видимо, как искупившего вину чудовищным воздействием алкоголя на организм… Нет, Ткачевский, еще не поправившийся до конца, конечно, сказал Артуру пару слов для острастки — но действительно пару. А Тульскому нужно было, чтобы на него орали, топали ногами, долго разговаривали бы — тогда бы он понял, что — прощают, предварительно поругав. А тут — ежели не ругают, так, значит, и прощать не хотят, в категорию пропащих занесли… Одна надежда оставалась на Токарева-старшего — Артур ждал, что начальник ОУРа вызовет его к себе — ну и там вздрючит, естественно. Потому что если не захочет вызывать — значит дела совсем плохи, значит, и видеть не хочет, и разговаривать не желает…
Во второй половине дня «синдром тревоги» Тульского превратился уже в синдромище, но тут Токарев все же передал через Ткачевского, чтобы Артур явился. Тульский пулей долетел до кабинета начальника и робко-робко постучал в дверь.
— Входи-входи, чего скребешься-то, — приветствовал его Василий Палыч. — Ну как, алкоголики рисуют нолики? Или — пьянству бой?
— Василий Павлович, — сказал Артур, клятвенно прижимая руки к груди, — Я… я сам не знаю…
— Искупишь в бою… — усмехнулся Токарев. — Хотя, конечно… Честно говоря, от тебя не ожидал. Вот я от Харламова мог таких закидонов ждать — они во внутренних войсках и не такое вытворяли… Но ты-то…
Артур сжал зубы и очень тяжело выдавил все-таки из себя:
— Я… Мне… Мне самому, очень стыдно… Я…
Начальник ОУРа вздохнул и улыбнулся по-человечески:
— Добро, если так. Значит, не все еще потеряно. Ладно… Был бы ты бабой — я бы сказал: не бери в голову, бери в рот. Но ты не баба. Все, хорош мусолить, работы полно… Давай-ка, впрягайся. А то, понимаешь, чеку из гранаты выдернул — и забухал на нервяке. Неплохо устроился. У нас, между прочим, тоже нервы… Все. Сделай так, чтобы у меня больше не было поводов для таких разговоров. Обещаешь?
— Обещаю…
— Ну и славно…
И в этот момент Василию Павловичу позвонил Ужинский…
Токарев-старший даже не понял сначала, кто звонит и по какому вопросу. По мере того, как до Василия Павловича доходило то, о чем говорил пострадавший от «милицейского террора» — в кровь ему огромными порциями начал поступать адреналин. А рассказал Ужинский новости действительно интересные и совершенно неожиданные: только что ему звонил тот самый парень из бара, который представился Артемом и заколол Светлану.
Голос его трудно было перепутать с каким-нибудь другим. Этот «Артем» потребовал денег — много денег. Говорил он тихо, резонно, без угроз, видимо подразумевая, что Ужинский и в бреду не посмеет ему сопротивляться. Проявил «Артем» осведомленность и в том, как Ужинского отделали в милиции — спросил, понял ли, дескать, что от ментов надо стараться быть подальше? Ужинский сказал, что понял…
«Вот она, удача!» — подумал Токарев и испугался в это поверить.
Он откашлялся и скомандовал Ужинскому — корректно, но твердо:
— Из дома — не выходить! Ни в коем случае. Поздно ночью мы проверим все вокруг — тогда выйдете, и мы спокойно все обсудим и подготовим…
Василий Павлович повесил трубку и ошалелыми глазами посмотрел на Тульского:
— Позвонил красавец. Денег хочет. Ну до чего же наглая тварь… Ты понял, Артур, кто позвонил?
Тульский по реакции Токарева и обрывкам его фраз уже начал догадываться, но боялся поверить. Он смотрел на Василия Павловича, и ему казалось, что сердце перестало стучать в груди. Начальник розыска закивал, сам с трудом сдерживая азартную радость.
— Он, он… Ужинский уверен… Поперло, Артурчик. Давай, родной, собирай всех! Свои тары-бары мы потом дотарыбарим…
Тульскому дважды повторять было не нужно — он рванулся выполнять указание начальства, как наскипидаренный. Радостное возбуждение Василия Павловича передалось и Артуру, а от него шло ко всем остальным участникам концессии…
Вот когда пригодились возможности Богуславского по «наружке» — экстренно поставленный пост наружного наблюдения до ночи отрабатывал адрес Ужинского, и только когда появилась близкая к стопроцентной уверенность, что его никто не пасет, коммерсанту позвонили, сняли его практически от самого подъезда машиной и доставили в кабинет Токарева, куда внесли почти что на руках. А в кабинете уже собралась почти вся гвардия (без Варшавы и его «коллег», естественно). Надо сказать, что после звонка коммерсанта Василий Павлович практически перестал думать о той информации, которую ему передал ночью Варшава. Потом Токарев об этом очень пожалеет… Но это будет потом. А тогда наркотическое опьянение от предчувствия победы — такой желанной, такой справедливой, — вскружило головы почти всем…
Ужинский, войдя в кабинет, увидел сразу Тульского и Харламова и вздрогнул. Токарев-старший нахмурился и гаркнул Артуру и Степе:
— Выйдите! Оба!
Опера нога за ногу поплелись к выходу, ежесекундно оборачиваясь, как печальные жирафы.
Ужинский протиснулся внутрь кабинета, опасаясь приближаться к своим мучителям. Косясь на них, он нервно спросил Василия Павловича:
— Вы же говорили, что их отправят в Коми, в какой-то Печорск участковыми?
Начальник ОУРа развел руками:
— Посылали — так не берут! Послушайте… вот если бы вашу кровь убили… — вы бы хотели, чтобы кто следствие вел… следователь Знаменский? Вы подумайте, не спешите…
Уловив ушами-локаторами такой поворот разговора, Тульский и Харламов приостановились в дверях и подперли собой косяк — один справа, другой слева. Ужинский несколько раз нервно вздохнул, оглянулся на Артура и Степу — (оба сразу надели на рожи пионерские выражения) и, наконец, не выдержав пристального взгляда Василия Павловича, признал:
— Наверное, вы правы… Но ведь они меня не били, а пытали…
— Не! Пытают по-другому, — не согласился Боцман, жуя кусок черного хлеба. — Я вот как-то у отца спросил: «Батя, ведь били же в своем СМЕРШе?» А он: «Что за глупость! Где ты такого начитался? Ну… был случай… привели как-то одного… Ну, фашистская рожа! Питер бомбил, летал штурманом, а — русский сам. Так потом капитан Дрогов кричит, мол, вы бы стенку известкой спрыснули — все ж в крови!» Вот. Тогда — били… А сейчас…
— Хорош! — стукнул ладонью по столу Токарев-старший. — Ужинский, вы же сами понимаете, как важно и нам, и вам, что убийца позвонил. Сейчас нужно отставить все личное в сторону и задержать его. Тогда — поверьте — сядет и не выйдет!
Ужинский вздохнул, но уже примирительно, и сказал тихонько, кивнув на Артура со Степой:
— С такими кадрами он до суда не дотянет…
Василий Павлович открыл было рот, но в этот момент в кабинет влетел Птица — он раньше не мог подтянуться, только-только закруглился на Литейном:
— Позвонил!!! Все!!! Моя очередь! Люблю его, как утром булку!
— Да погодите вы, святой отец! — попытался урезонить его Родин.
Токарев-старший не выдержал и взорвался от этого галдежа, жахнув кулаком по столу:
— Шабаш! Тихо! У нас тут прям, как в банде батьки Кикотя! Все! Говорю я — остальные выполняют!
Договорились жестко: Ужинский не выходит из дому, всю сумму держит у себя. От него убийца потребовал 20 тысяч долларов, но потом быстро и с хохотком упал на 5 тысяч зеленых и 20 штук в 1 рублях. И с этих цифр не двигался уже никуда. А для 1990 года, когда хождение валюты еще не было свободным — сумма получалась почти запредельной… Ужинский должен был по уговору выйти из квартиры и передать деньги на лестничной клетке. Номера собранных купюр, конечно, переписали на всякий случай, хотя их и не собирались передавать. Решили не рисковать и брать наглеца на входе в парадную. Тем более что парадная глухая, то есть — один вход, окон во двор нет и лаза на чердак — тоже. Если вошел в парадную — то в ней и остался, чудес ведь не бывает… Однако, на всякий случай, в квартиру Ужинскому решили посадить Тульского, Токарева-младшего и для особой бронебойности еще и Птицу. Со стороны улицы прорваться или уйти уроду будет невозможно — напротив чебуречная, там Боцман как засядет за лавашем…
В общем, казалось бы, предусмотрели все…
Артур в эту ночь так и не смог уснуть. Он, считая минуты, ждал, когда время приблизится к полудню — именно на это время была назначена передача денег…
Убийца перезвонил Ужинскому в 10 утра. Коммерсант, как и было условлено, твердо сказал, что из парадной выходить не будет — все передаст на лестничной клетке. Убийца только хохотнул:
— Ты взрослый — тебе решать!
У Ужинского уже сидели Птица, Артур и Артем.
(Поднимаясь ранним утром к квартире коммерсанта, невыспавшийся Птица внимательно осмотрел перила на четвертом этаже и свесился в пролет:
— Вот отсела — хабах ему на загривок! И — цурюкжабен, шпакен зи квакен!..)
Боцман, Родин и Токарев-старший сели в чебуречной. Боцман сразу позвал заведующую:
— Нюр Ванна, салатики там, чанахи… Ежели курить будем — ты милицию не вызывай!
Заведующая только рукой махнула:
— Да уж после ваших «дней вареньев»!..
Ей было что вспомнить. Последний раз гуляли у нее по случаю дня рождения участкового Мтишашвили. Боцман тогда на спор пытался выпить стакан портвейна, стоя на голове и, кстати, почти выпил, но, в самый последний момент рухнул, а вместе с ним рухнул навсегда и стол для почетных гостей…
Лаптев и Петров встали на перекрестке и моментально смешались с толпой. Харламов перекрыл другую сторону улицы. Он сел на корточки по-арестантски, привалившись спиной к стене дома. Так он умел сидеть часами. Проскочить мимо конвойного пса было невозможно…
Чем ближе время подходило к полудню, тем больше нарастало напряжение. Когда до назначенного срока осталось полчаса, в квартире Ужинского как-то сами собой смолкли разговоры. Самым спокойным был Птица, но и его слегка начал поколачивать мандраж. Артур смотрел на медленно двигающуюся стрелку часов и пытался решить для себя сложную нравственную дилемму — если карта ляжет стрелять насмерть в Невидимку или же… Тульский все это время жил мечтой о том, как он убьет выродка, а вот подошло все к настоящей черте из области фантазий, и совсем не так очевидно стало — сможет ли он произвести осознанный смертельный выстрел… Артур перехватил внимательный взгляд Артема — ему показалось, что приятель как-то уловил, о чем он думает…
Когда до полудня осталось минут пять, недалеко от парадной Ужинского остановилась черная «Волга» с таксистскими шашечками. Рядом с водителем на переднем сиденье находился человек — он сидел ссутулившись и всматривался в окна дома, выворачивать голову из окна ему было неудобно…
Токарев-старший из подсобного помещения кафе позвонил в квартиру Ужинского. Тот взял трубку, побледнев и разом пробившись потом, но потом вздохнул чуть облегченно и позвал Птицу:
— Это вас…
Птицын схватил трубку и выслушал информацию о «Волге» от Василия Павловича. Токарев-старший считал, что «такси» настоящее и водила, скорее всего, не при делах.
— А что туг думать?! — заорал Птица так, что все остальные, находившиеся в квартире вздрогнули: — Сейчас зайдет гандон в парадник — и Хася!
Начальник розыска, в общем, не возражал, считая, что особо мудрить не стоит:
— Терпилу из квартиры не выпускайте — ему хватит. Птица, аккуратно вылезай через соседнее окно и из другой парадной заходи с тыла. Ориентируйся по обстановке — но лучше прыгай в машину на заднее сиденье…
— Ага! — сказал Птица, коротко объяснил ребятам расклад и полез в окно, выходившее во двор…
В это время в квартире снова зазвонил телефон. Ужинский взял трубку и услышал холодно-непререкаемое:.
— Выходи с лавэ.
И сразу же пошли короткие гудки.
Артур и Артем переглянулись — парень из «Волги» звонить не мог, значит… Думать о том, что это значит, времени не осталось — Птица уже добрался до соседнего подъезда и огромными прыжками несся вниз. Артур открыл входную дверь, и они с Артемом также начали спускаться…
Птица вышел на линию, подошел к «Волге» и быстро прыгнул на заднее сиденье, рассчитывая схватить сзади пассажира за горло — но у того оказалась отменная реакция. Парня из машины словно взрывом вышвырнуло, и он побежал в парадную. На входе на него наскочили Тульский и Токарев-младший. Парень выхватил ствол и выстрелил в Тульского практически в упор. Артур, вообще-то, всегда считал, что с метра промахнуться невозможно, но никакой пули в себе не почувствовал. Пугаться было некогда. Тульский кубарем упал парню в ноги и телом вытолкнул его из парадной. В это же мгновение Артем сходу ударил человека с пистолетом ногой в голову — того развернуло так, что он оказался на животе, руки с пистолетом около груди, а Артур очутился у него за спиной. Тульский ухватился одной рукой за ствол, другой — за рукоятку, вернее за руку на рукоятке. Артем успел еще раз ударить парня в голову кулаком — но не «пробил» его, наоборот, тот зарычал и начал привставать:
— Ну, сука!!!!
Артур стал выкручивать ствол так, чтобы он уперся парню в грудь — все это происходило, как в замедленном воспроизведении кинофильма. Вдруг Тульский увидел расширившиеся глаза Артема, который посмотрел на манипуляции со стволом и крикнул:
— Это же тэтэха — насквозь пробьет!..
Поняв, что пуля, пройдя через тело парня, может войти в него самого, Артур начал разворачивать ствол обратно. (Свое собственное оружие Тульский так и не вынимал.) Раздался выстрел. Пуля из ТТ вошла в старинный мрамор между дверьми дома, некогда бывшего доходным. Каменные крошки посекли руки всем троим…
…В этот момент, собственно, и подскочил Птица, вылезший из «Волги», где оставил полуобморочного таксиста.
— Да хули ж вы возитесь!
Птица упал на колени, поднял голову парня за волосы и несколько раз ударил его своим лбом. Парень затих, и в этот момент подбежали все остальные… Харламов единственный не полез в кучу — он стоял чуть в стороне и внимательно оглядывал «поляну»… С матом и невнятными выкриками задержанного буквально спеленали и на руках занесли обратно в «Волгу», приказав водиле гнать в РУВД… Артур обнимал как родного человека, несколько минут назад стрелявшего в него, и боялся оторваться от его ватно-бесчувственного тела. Среди всеобщего радостного возбуждения Тульский вдруг ощутил какую-то смутную тревогу — но вспомнить о том, что хотел сказать Токареву-старшему о звонке, который никак не мог сделать парень в «Волге», ему не позволил адреналин — мысль скакала с одного на другое, возбуждение мешало спокойно проанализировать ситуацию…