Хэммонд Иннес Большие следы
Шел дождь — непрерывный тропический ливень. Я закурил сигарету, уселся на разваливающийся парапет того, что некогда было верандой, и стал смотреть сквозь дождь на широкий полукруг комнат, освещенных керосиновыми лампами и свечами. Кое-кто из делегатов конференции уже готовился ко сну. Другие, вроде меня, тихо переговаривались на верандах.
Хандра моя усилилась. Я подумал о туристах, которые, развалясь, некогда сиживали на этой веранде со стаканами ледяной выпивки в руках и глядели на слонов, носорогов и разную мелкую дичь, тенью выскальзывавшую из темноты, чтобы напиться из залитого светом пруда. В те времена здесь, наверное, было славно — усадьба хорошо спланирована, водоем похож на убранную сцену…
Теперь лужайка поросла кустарником, бассейн высох и растрескался, дома развалились. Хороший первый кадр, но и только. Да еще конференция по диким животным при отсутствии этих самых диких животных. Я уставился на свою сигарету, вслушиваясь в дождь. Нет, ничего не выйдет. Человек, из-за которого я взялся за это задание, ради встречи с которым приехал сюда — Корнелиус ван Делден, знаток северной границы, — все еще не объявился. Голоса на соседней веранде зазвучали громче:
— Говорят вам, все без толку. Туристы уже не вернутся, а без туризма…
— Значит, вы согласны с Кэрби-Смитом?
— Насчет отстрела? Да, если организовать его как следует…
— Вы хотите сказать «расстрела», — послышался еще один голос, резкий и сердитый. — Бога ради, называйте вещи своими именами. Пальба по всему, что движется, ради того, чтобы освободить место для скота… И вы называете это «отстрелом»!
— Майор Кэрби-Смит — деловой человек, вот и все, — раздался громкий пронзительный голос с бостонским акцентом. — Так что давайте мыслить по-деловому, господа. Можете называть его как угодно, но он толковый парень, и у него за спиной правительство. Поэтому должен вам сообщить, что фонд, который я представляю, считает его план помощи лучшей системой мероприятий, какую мы…
Из дождя и темноты внезапно выступил человек. Шляпой «сафари» он прикрывал фотоаппарат.
— Баснословно!
Кен Стюарт неизменно пускал в ход это словечко, когда ему удавалось снять нечто стоящее. От нечего делать он шастал вокруг со своей «лейкой» и фотографировал.
— Дождь, керосиновые лампы, дыры от пуль, отражения в лужах… Баснословно! — Он вошел под навес веранды, встряхиваясь, как собака, и довольно улыбаясь. — Я, конечно, снимал на черно-белую, но завтра, с цветной, будет нелегко. Это я об освещении… — Кен прошагал за мою спину в комнату и начал протирать фотоаппарат, не потрудившись раздеться и растереться полотенцем: — Наши соседи по комнате уже в пути. — Голос его звучал приглушенно; теперь Кен тер свою черную шевелюру. — Два парня из Си-би-эс.
— Откуда ты знаешь?
— Каранджа сказал. Они едут на грузовике. Он как раз вывешивал на стену список гостей…
— Ван Делден там числился?
Кен потряс головой, энергично растираясь полотенцем.
— Был какой-то Делден от нескольких американских журналов. Но имя начиналось с М. А. Корнелиуса, ван Делдена не было.
Значит, он все-таки не приедет. Единственный человек, действительно знавший район северной границы, человек, отец которого проложил маршрут через пустыню Чалби к озеру Рудольф и опубликовал на африкаанс книгу о своих странствиях.
— Ты уже прикинул, что делать?
— Нет.
Я остался на веранде, думал о сценарии и о том, что моя затея — бесполезная трата времени, коль скоро Корнелиус ван Делден не собирался приезжать.
Я пошел в дом, сел за колченогий походный стол рядом с керосиновой лампой и стал разглядывать старые туристские карты, которые нам выдали. Цаво, Серенгети, Аруша, Нгоронгоро с его кратером (все эти имена национальных парков и заповедников когда-то принадлежали усадьбам), а на севере — Меру, Самбуру, Марсабит. И еще дальше к северу, возле озера Рудольф, на эфиопской границе — Илерет, самый отдаленный и малоизученный. За обедом шел разговор об Илерете и о том, что (по неподтвержденным сведениям) дикие животные движутся на север по Рифтовой долине к озеру Рудольф. Говорили, что это единственное оставшееся у них прибежище. Но никто ничего не знал об Илерете, он был для них гранью неведомого — пустыня и лавовые поля. Я потянулся за своей сумкой, чтобы достать карту и перевод той старой книги. Но что толку опять перечитывать машинописный текст? Целые отрывки я знал наизусть, ясно представлял себе карту. Да и кто еще поведет меня туда в нынешней обстановке? «Я на покое, но если меня пригласят, я приеду». Что ж, его — ван Делдена — пригласили, но он не приехал, а утром открывается конференция-Стена мокро блестела в свете лампы, а я сидел и думал о последней встрече с тем добрым неудачником, который помогал воспитывать меня. Минул почти год с тех пор, как он твердой рукой подал мне книгу Петера ван Делдена и ее машинописный перевод, озаглавленный «Путешествие через Чалби к озеру Рудольф». Между страницами рукописи я нашел карту, нарисованную на плотном пергаменте. Через два дня неудачника нашли мертвым в маленьком тускло освещенном подвале его конторы на Дафти-стрит.
Когда он принял дело от моего отца, это было маленькое процветающее издательство, занимавшееся книгами о путешествиях. Инфляция и перемены в мире убили его. И его владельца. А может, виноват был я, а не он? Если б я вошел в дело, как они оба надеялись…
Я отодвинул стул и поднялся. Сутки были долгие: ночной перелет в Найроби, нескончаемое ожидание на неровной посадочной полосе аэропорта Уилсон (странное дело: традиция сохранила это старинное английское название), а теперь еще дождь, проклятый вечный дождь, и этот мерзкий мрачный полуразрушенный дом. Кен Стюарт уже спал. Мне было слышно, как он дышит — тихо, будто дитя, — и я позавидовал его умению жить одной секундой, тем мигом, пока длится выдержка его очередного кадра, его способности с головой нырять в видоискатель.
Снаружи послышались шаги. Полураздетый, я повернулся и увидел солдата с зонтом в руках и двух мужчин, входивших в комнату.
Они представились. Высокий, Эрд Линдстрем, был белокур и синеглаз. Второй, Эйб Финкель, худой и смуглый. Оба с телевидения.
— Вы представляете Би-би-си, не так ли? — обратился ко мне Финкель.
— Только по договору.
— А так сам по себе, да?
Он посмотрел на меня и быстро передернул плечами.
— Что ж, наверное, в этом есть свои преимущества… Вам кто-нибудь сообщил прогноз погоды? Сколько еще продлится этот дождь? Сейчас вроде бы сухой сезон…
— Маленькие дожди так и не пролились, вот все тут и решили, что погода опять сбилась с пути.
— Значит, будем снимать на фоне дождя. А нам говорили, тут засуха. Потому-то мы и поехали на грузовике: надеялись снять туши слонов.
День, когда должно было открыться то, что официально именовалось «Конференцией по вопросам ресурсов дикой природы Восточноафриканской Федерации», начался с сырого мрачного рассвета. Воздух клубился над мокрой землей. Ливень перестал, но и только. Зловещие дождевые тучи нависли над усадьбой как влажное одеяло. Здесь было несколько женщин-делегатов, и Кен вволю повеселился, пока они совершали омовение и пока появление Каранджи не оторвало его от этого занятия. Каранджа был в опрятном сером костюме. На лице — заискивающая улыбка, большие уши торчали как паруса. В руках у Каранджи был мегафон, который он держал на манер базуки.
— Похоже, министр так и не выбрался, — произнес Эйб Финкель.
Хлюпая по грязи, на веранду поднялась какая-то фигура. Я не сразу понял, что это молодая женщина: она была высока и широкоплеча, одета как охотник из команды сафари — в выцветшие брюки хаки, охотничью куртку и сапоги с голенищами, достававшими до середины икр. На голове у нее была шляпа с отвислыми полями, из которой торчало страусиное перо.
— Есть ли среди вас Колин Тейт, ребята? — голос ее исходил из глубин гортани и звучал с легкой хрипотцой.
Я поднялся.
— Колин Тейт — это я.
Она посмотрела на меня тяжелым изучающим взглядом.
— Могу я поговорить с вами?
Она резко повернулась, сошла вниз и остановилась поджидая меня.
— Мое имя — Мери Делден, — сказала девушка, когда я приблизился. — Прогуляемся до пруда? Здесь говорит! нельзя. Вы писали Корнелиусу ван Делдену?
— Вы с ним в родстве?
Она кивнула.
— Это мой отец.
У нее было смуглое и очень необычное лицо — довольно продолговатое, с широким тонкогубым ртом и упрямыми скулами. Но больше всего обращал на себя внимание крепкий орлиный нос. Девушка смотрела на меня большими глазами цвета аквамарина; белки на фоне смуглой кожи казались еще белее.
— Я отказалась от «ван», когда уехала в Америку. Да и потом, Мери Делден — более подходящее имя для журналистки. — Улыбка озарила лицо, смягчив его мужские черты. — Так или иначе, моя мать была итальянкой, а не южноафриканкой… Зачем вы хотели видеть отца? — вдруг резко спросила девушка. — В письме вы сообщили лишь, что у вас есть экземпляр «Путешествия через Чалби…», в котором содержатся новые сведения о…
— Я рассчитывал, что встречусь здесь с ним…
— А мне вы ничего говорить не желаете, так? — Она произнесла это легко, не переставая улыбаться, но чуть выступившая вперед челюсть и холод в глазах выдали некоторую неприязнь. — Отойдем подальше.
Я заколебался, напомнив ей, что конференция откроется, как только прибудет министр. Она едко усмехнулась.
— Сегодня тут ничего не будет. Конференция начнется не раньше завтрашнего дня.
— Это вам Каранджа сказал?
— Разумеется, нет. Но вы знакомились с повесткой дня. Завтра все мы должны были ехать на грузовиках смотреть Серенгети и Нгоронгоро. На этом настояли американские устроители. Представляете, какое настроение воцарится на конференции, если делегаты увидят пустые равнины и обнаружат, что мигрирующие стада вымерли? Ни хищников, ни даже стервятников. А кратер забит домашним скотом, — тон ее голоса резко повысился. — Им чертовски пофартило с погодой.
— Что вы имеете в виду?
Она посмотрела на меня с удивлением.
— Нам вовсе не собирались показывать Серенгети. Они отыскали бы какой-нибудь предлог: опоздал министр или все грузовики вдруг поломались. Уж объяснение-то всегда найдется. Теперь у них есть великолепная отговорка — погода. Вы прежде бывали в Восточной Африке? — неожиданно спросила она.
— Нет.
Она кивнула так, словно мой ответ подкрепил уже сложившееся у нее впечатление. А потом принялась расспрашивать меня, но не о причинах, по которым я ищу встречи с ее отцом, а о том, кто я и откуда. Ей явно хотелось знать, что я за человек, и чувствовалось, что она пытается принять какое-то решение. Наконец девушка прекратила расспросы. Мы были у дальнего берега пруда.
— Не знаю, как и быть… — в нерешительности проговорила она. — Времени у нас много, все утро, но… — ее губы напряглись. — Рассказали бы вы лучше, в чем дело.
— Очень сожалею, — ответил я.
— Может быть, вы сомневаетесь, что я дочь Корнелиуса ван Делдена?
Я покачал головой, прикидывая, как давно она виделась с отцом.
— Откуда вы узнали о моем письме? Вы видели своего отца, прежде чем приехать сюда?
Она не ответила.
— Он все еще на Сейшелах? Он написал мне оттуда. Он ведь там живет, не так ли?
— Да, теперь там. В старом плантаторском доме на Ла-Диг, который принадлежал семье моей матери.
— Но вы его видели или нет?
Должна была видеть. Иначе откуда ей знать о моем письме?
— В своем ответе мне он написал, что если его пригласят, он приедет. Я надеялся встретиться с ним…
— Вы и вправду думаете, что ему позволят запросто обратиться к участникам конференции? — резко спросила она. — Вы читали его книгу «Человек против природы»?
— Нет, — ответил я. — Но я о ней слышал.
— Как же тогда вы могли подумать, что его пустят сюда? Они озабочены лишь тем, как бы оттяпать побольше земли для скота, который принадлежит вождям племен. Во всем, что касается животных, министр Кит Кимани гнет свою линию, надев шоры на глаза. Не знаю, на чьей стороне сейчас Каранджа — в старые времена в Марсабите он был с нами, — но политика диктуется человеческой жадностью, да и нынешний демографический взрыв тоже оказывает давление… — Она чуть пожала плечами, словно считала, что зря тратит время, объясняя проблемы Африки человеку, который никогда прежде не бывал тут. Потом добавила, чуть спокойнее и не так громко: — Когда он сел в аэропорту Найроби, у него отобрали паспорт. Потому якобы, что он — южноафриканец. Так они объяснили, хотя им хорошо известно, что отец не был в ЮАР с самого детства, а последние три года живет на Сейшелах.
— Значит, он все-таки приехал…
— Четыре дня назад. Надеялся, что сможет повлиять на правительство. Не на Кимани, а на остальных. Он знаком с большинством из них.
— Значит, вы видели его в Найроби? Он все еще там?
— Нет, разумеется, нет. Полиция безопасности продержала его в аэропорту до следующего вечера, пока там не приземлился самолет, идущий на Восток. Он заправляется в Маэ, на Сейшелах.
Стало быть, ван Делдена изолировали, и все на этом кончилось. Теперь у меня нет никакой возможности узнать, бывал ли он на вершине Порра, или попытаться уговорить его взять меня с собой в запретную зону.
— Вы говорите на африкаанс? — спросила она.
Я покачал головой, продолжая раздумывать о вожделенном документальном фильме и об открытии, которое могло принести мне славу и, возможно, много денег.
— Но вы читали «Путешествие через Чалби к озеру Рудольф». Это можно понять из вашего письма. Вы говорили о карте. В книге Петера ван Делдена никакой карты не было. Вы ее выдумали?
Я снова покачал головой.
— Книгу никогда не издавали по-английски, только на африкаанс в Питермарицбурге в 1908 году. Как же вы могли прочесть ее?
Я предпочел промолчать.
— Кажется, я начинаю понимать, — она улыбалась, но глаза ее оставались серьезными. — Существует неопубликованный английский перевод?
— Если б я мог поговорить с вашим отцом…
— Чего ради ему брать вас с собой? — Она смотрела на меня, и мне вновь показалось, что девушка пытается принять какое-то решение. — Вас не волнует Марсабит и то, что произошло с тамошними слонами. Почему вы не обратились к Алексу Кэрби-Смиту, который пользуется кое-каким влиянием при новых властях? — Она помолчала, ее необыкновенные глаза неотрывно смотрели на меня. — Дело в книге, да? Что-то такое в переводе?
— Пора возвращаться, — сказал я. — Министр вот-вот приедет.
— Кимани не приедет до вечера, а конференция не откроется раньше завтрашнего дня. Вы скажете мне, в чем дело? Что вам известно? — Голос девушки зазвучал мягко, ее рука коснулась моей. — Я ведь могу связаться с отцом.
— Каким образом?
Но она только улыбнулась. Она была высокая, примерно с меня ростом, и в глазах ее, устремленных на меня, была какая-то непонятная мне теплота.
— Пожалуйста, расскажите мне, — она вдруг стала очень женственной, от суровости не осталось и следа. — Вы должны мне рассказать, — проговорила она. — Я ничего не смогу решить, если вы не расскажете.
Я подумал, что она охотится за материалом для статьи, и высказался в том духе, что девушка, очевидно, пошла характером в свою мать. После этого ее настроение, похоже, претерпело еще одну перемену; она отпустила мою руку и ответила:
— Не знаю. Мать умерла, когда я была еще ребенком. Она произнесла это резко, губы ее сжались.
— Стало быть, со мной вы говорить не собираетесь?
— Нет, — сказал я. — Но если вам известно, где я могу встретиться с вашим отцом… — я замялся. — Я не собираюсь подносить эту историю на блюдечке какому-нибудь американскому журналу.
Девушка рассмеялась.
— Думаете, я могла бы так поступить?
Она повернулась, намереваясь уйти. Девушка постояла, потом резко обернулась ко мне.
— Я могу довериться вам?
Этот вопрос не требовал ответа. Она просто думала вслух.
— Наверное, могу… Но я даже не знаю, зачем вы хотите ехать к озеру Рудольф… Ведь вам нужно озеро Рудольф, не так ли?
Я кивнул:
— Озеро Рудольф и гора под названием Порр. Возможно, и Кулал.
— Кулал… — Она произнесла это название тихо, словно в нем было нечто волшебное. — Мне все время хотелось поехать на Кулал. Тембо — мой отец — один из тех очень немногих людей, которые действительно знают это странное скопище вулканической породы… Вы обещаете?..
Но тут она замялась, покачала головой и улыбнулась.
— А, чего уж там! Придется мне довериться вам. В любом случае осталось каких-то два дня. В четверг Алекс выступит на конференции, потом все это выставят перед камерами, и все узнают…
Она опустила взгляд на мои ботинки, пожала плечами, потом повернулась и зашагала в кустарник.
— Это недалеко, — сказала она через плечо. — Всего полчаса или около того.
Больше она не разговаривала и шла вперед свободной походкой, чуть покачиваясь. Я тоже молчал, потому что мы почти сразу угодили в неглубокое болото, и я едва ухитрялся не потерять башмаки. Однажды, поджидая меня, Мери указала на какие-то следы.
— Бородавочники. Они выживают даже там, где гибнут все остальные.
И она пошла дальше, продираясь сквозь колючую чащобу, карабкаясь среди скал по тропе, протоптанной, очевидно, диким зверьем. На верхушке скалы она остановилась и кивком указала на полоску земли, змеившуюся по выжженной равнине.
— Он там, внизу, — сказала она. — В люгге[1].
— Значит… — Я умолк, чувствуя, что вконец сбит с толку, и она с улыбкой кивнула.
— Отец — очень решительный человек. Если уж он за что-то берется… — Мери помолчала и добавила: — Он пошел к самолету с остальными пассажирами, но не поднялся на борт: просто прошагал под брюхом и скрылся в ночи, и никто его не остановил. К утру он был среди холмов Нгонг, возле старого лагеря, где у него друзья.