Так антикварий продолжал «бубнить», по выражению его сестры, в течение всего завтрака, и, несмотря на сахар, мед и все блага шотландского утреннего стола, от этих наставлений у слушателей его кусок не шел в горло. Но они хорошо знали его истинный характер, и мисс Гризельда Олдбок в интимных беседах с мисс Ребеккой Блеттергаул говаривала: «Монкбарнс больше лает, чем кусается».
Действительно, мистер Олдбок чрезвычайно страдал, пока его племянник находился в серьезной опасности, но теперь, зная, что здоровье капитана восстанавливается, считал себя вправе громко сетовать на постигшие его, мистера Олдбока, беды и на перерыв в его антикварных работах. Поэтому, в то время как племянница и сестра внимали ему в почтительном молчании, он проявлял свое недовольство воркотней, подобной той, которую мы только что слышали, разражаясь сарказмами против женского пола, солдат, собак и ружей, каковые орудия шума, неурядиц и суматохи, как он их называл, были ему, по его уверениям, крайне ненавистны.
Это желчное словоизвержение внезапно было прервано шумом экипажа за окнами, и тогда мистер Олдбок, стряхнув с себя всю свою хандру, проворно взбежал по одной лестнице и сбежал по другой, ибо оба эти действия были необходимы, чтобы он мог встретить мисс Уордор и ее отца у дверей своего дома.
Последовали сердечные приветствия с обеих сторон. Затем сэр Артур, напомнив о своих прежних запросах через посредство почты и личных гонцов, пожелал получить более подробные сведения о здоровье капитана Мак-Интайра.
— Его здоровье лучше, чем он заслуживает, — был ответ, — лучше, чем он заслуживает, после того как причинил нам столько беспокойства своими необдуманными выходками, ссорами и нарушением божьего мира и королевских законов.
— Молодой джентльмен, — сказал сэр Артур, — был благоразумен. Но он считал, что действует в общих интересах, выясняя личность молодого Ловела, которая показалась ему подозрительной.
— Не более подозрительной, чем он сам, — ответил антикварий, с жаром вступаясь за своего любимца. — Молодой человек был немного легкомыслен и упрям, когда отказался отвечать на дерзкие расспросы Гектора, вот и все! Ловел, сэр Артур, лучше выбирает своих наперсников… Да, мисс Уордор, не бросайте на меня такие взгляды! Это чистая правда. Моей груди доверил он хранить тайную причину своего пребывания в Фейрпорте, и я готов перевернуть небо и землю, чтобы помочь ему в том деле, которому он себя посвятил.
Слушая эту великодушную декларацию из уст старого антиквария, мисс Уордор не раз менялась в лице и едва могла верить своим ушам. Ибо из всех наперсников и поверенных в любовных делах, которые она, естественно, считала предметом тайного сообщения, Олдбок после Эди Охилтри представлялся ей самым странным и непригодным. Она не знала, дивиться ей или сердиться по поводу необычайного стечения обстоятельств, отдавших такую деликатную тайну во власть людей, столь мало способных ее сохранить. Далее — ее страшило, как именно Олдбок заговорит об этом с ее отцом, ибо в подобном намерении с его стороны она не сомневалась. Девушка хорошо знала, что почтенный джентльмен, столь упорный в своих предрассудках, не очень-то считался с чужими, и могла ожидать самого неприятного взрыва после того объяснения, которое между ними произойдет. С глубокой тревогой услышала она поэтому, как ее отец выразил желание поговорить с хозяином дома наедине и как охотно Олдбок поднялся, чтобы проводить гостя в кабинет. Мисс Уордор, оставшись в столовой, старалась поддерживать разговор с монкбарнсскими дамами, но была взволнована, как Макбет, когда, скрывая угрызения нечистой совести, он обменивается с придворными танами замечаниями о буре прошлой ночи, а сам всей душой мучительно ловит первый звук тревоги, которую вот-вот поднимут люди, вошедшие в опочивальню убитого Дункана. Однако беседа двух знатоков старины направилась по руслу, весьма отличному от того, какое предполагала мисс Уордор.
— Мистер Олдбок, — сказал сэр Артур, когда после обязательного обмена церемониями оба они расположились в sanctum sanctorum антиквария, — вас, так хорошо знакомого с моими семейными делами, может быть, удивит вопрос, который я собираюсь вам задать.
— Знаете ли, сэр Артур, если он касается денег, то, к моему большому сожалению, я…
— Он касается денежных дел, мистер Олдбок!
— Право же, сэр Артур, — заговорил опять антикварий, — при нынешнем состоянии денежного рынка и низком курсе ценных бумаг…
— Вы неправильно меня поняли, мистер Олдбок, — произнес баронет. — Я хотел просить у вас совета насчет выгодного помещения крупной суммы денег.
— Черт возьми! — воскликнул удивленный антикварий и, чувствуя, что его невольный возглас не слишком вежлив, поспешил исправить дело, выразив свою радость по поводу того, что сэр Артур располагает значительной суммой, когда ощущается недостаток свободных средств.
— Что же касается способа употребления ваших денег, — продолжал он, помолчав, — то, как я уже говорил, фонды нынче стоят низко, но с землей возможны выгодные сделки. Так не лучше ли вам, сэр Артур, начать с погашения закладных? А вот здесь ваше обязательство по личному займу и три долговые расписки, — продолжал он, доставая из правого ящика шкафа красную записную книжку, самый вид которой после многих прежних обращений к ней был ненавистен баронету. — Вместе с процентами они в общем итоге составляют… дайте прикинуть.
— Около тысячи фунтов, — поспешно договорил за него сэр Артур. — Вы на днях называли мне сумму.
— Но с того времени набежали проценты следующего срока, сэр Артур, и теперь выходит — если в расчет не вкрались ошибки — тысяча сто тринадцать фунтов семь шиллингов пять и три четверти пенса. Но проверьте итог сами.
— Я уверен, что у вас все правильно, дорогой сэр, — сказал баронет, отстраняя рукой книжку, подобно тому как отклоняют старомодную вежливость, когда гостя настойчиво потчуют, а он уже наелся до тошноты, — все совершенно правильно, я в этом уверен, и в течение трех дней или даже раньше вы получите все сполна… я хочу сказать, если вы захотите принять все в слитках.
— В слитках! Вы, вероятно, подразумеваете свинец. Что за чертовщина! Неужели мы наконец наткнулись на жилу? Но что я стану делать с грудой свинца стоимостью свыше тысячи фунтов? Прежние троткозийские аббаты, конечно, могли бы покрыть им крыши церкви и монастыря, но я…
— Под металлом в слитках, — пояснил баронет, — я подразумеваю благородные металлы — золото и серебро.
— А-а! Вот как? Из какого же Эльдорадо будет привезен этот клад?
— Не издалека, — многозначительно произнес сэр Артур. — Кстати сказать, вы можете своими глазами увидеть, как это делается, с одним большим условием…
— В чем же оно состоит? — полюбопытствовал антикварий.
— Видите ли, вы должны будете оказать мне дружеское содействие, ссудив меня суммой в сто фунтов или около того.
Мистер Олдбок, который мысленно уже держал в руках всю сумму долга, притом с процентами, долга, который он давно считал почти безнадежным, был так ошеломлен неожиданной переменой ролей, что мог лишь с горечью и недоумением в голосе повторить, как эхо, слова:
— Ссудить суммой в сто фунтов!
— Да, любезный сэр, — продолжал сэр Артур, — но под самое верное обеспечение — в виде уплаты в течение двух или трех дней.
Воцарилось молчание. То ли отвисшая нижняя челюсть Олдбока еще не вернулась на место, чтобы он мог ответить отказом, то ли его заставляло безмолвствовать любопытство.
— Я не стал бы просить вас о таком одолжении, — продолжал сэр Артур, — если бы не располагал явными доказательствами, что надежды, которыми я хочу с вами поделиться, вполне осуществимы. И смею вас заверить, мистер Олдбок, что, затрагивая так откровенно эту тему, я стремлюсь показать, как я вам доверяю и как ценю все, что вы уже сделали для меня раньше.
Мистер Олдбок заявил о своей признательности, но осторожно воздержался от каких-либо обещаний дальнейшей помощи.
— Мистер Дюстерзивель, — сказал сэр Артур, — открыл…
Тут Олдбок, в глазах которого засверкало негодование, перебил его:
— Сэр Артур, я столько раз предостерегал вас от плутней этого мерзкого шарлатана, что, право, дивлюсь, как вы можете даже упоминать о нем при мне.
— Но выслушайте, выслушайте меня — вам от этого не будет вреда! — в свою очередь, прервал его сэр Артур. — Я буду краток. Дюстерзивель уговорил меня присутствовать при опыте, который он произвел в руинах монастыря святой Руфи. И как вы думаете — что мы там нашли?
— Вероятно, еще один водяной источник, расположение которого мошенник заранее позаботился установить.
— Ничего подобного! Мы нашли сосуд с золотыми и серебряными монетами — вот он!
— Вероятно, еще один водяной источник, расположение которого мошенник заранее позаботился установить.
— Ничего подобного! Мы нашли сосуд с золотыми и серебряными монетами — вот он!
С этими словами сэр Артур вытащил из кармана большой рог с медной крышкой, содержащий пригоршню монет, главным образом — серебряных, среди которых, впрочем, попадались и золотые. Антикварий с большим любопытством высыпал их на стол, и глаза его заблестели.
— В самом деле! Шотландские, английские и иностранные монеты пятнадцатого и шестнадцатого столетий, и некоторые из них rari… et rariores… etiam rarissimi![127] Вот монета с изображением Иакова Пятого в шляпе, единорог Иакова Второго… О, даже золотой тестон королевы Марии, и на нем она сама и дофин. И все это действительно было найдено в руинах святой Руфи?
— Смею вас заверить! Я видел своими глазами.
— Хорошо, — сказал Олдбок, — но вы должны сказать мне, когда это было, где и как.
— На вопрос — когда, отвечу вам, что это было около полуночи в последнее полнолуние; где — я вам уже сказал: в руинах монастыря святой Руфи, а как… что ж, это был ночной эксперимент Дюстерзивеля, которого сопровождал я один.
— Вот как! — отозвался Олдбок. — А какими средствами вы пользовались для обнаружения клада?
— Всего лишь простым окуриванием серой, но только мы избрали час благоприятного расположения планет.
— Простое окуривание серой? Простое одуривание! Расположение планет? Расположение к чепухе! Sapiens dominabitur astris[128]. Дорогой сэр Артур, этот субъект издевается над вами на земле и под землей, превращая вас в какого-то глупца. Он сделал бы с вами то же и в воздухе, если бы случился поблизости, когда вас втаскивали на этот чертов утес Хелкит-хед. Тогда такое превращение в пернатого было бы для вас как нельзя более кстати.
— Очень вам признателен, мистер Олдбок, за такое мнение о моих умственных способностях. Но, я надеюсь, вы мне все же верите, когда я говорю, что я это видел?
— Конечно, сэр Артур, — промолвил антикварий. — Я знаю вас достаточно, чтобы верить вашей искренности, когда вам кажется, будто вы это видели.
— Так вот, мистер Олдбок, — заявил баронет, — как верно то, что над нами есть небо, так я видел своими глазами, что эти монеты были выкопаны в полночь из-под пола в алтаре святой Руфи. А что до Дюстерзивеля, то, хотя этой находкой я обязан его искусству, должен сказать по правде, что едва ли у него хватило бы присутствия духа довести это дело до конца, если бы рядом с ним не было меня.
— А, вот как? — произнес Олдбок таким тоном, к какому прибегают, когда хотят выслушать какую-нибудь историю до конца, прежде чем высказать свои замечания.
— Да, да, — продолжал сэр Артур. — Уверяю вас! Я был все время настороже, и мы вдруг услышали какие-то необычайные звуки, шедшие из глубины руин.
— Скажите, пожалуйста! — проговорил Олдбок. — Их издавал, конечно, спрятавшийся сообщник?
— Ничего подобного, — возразил баронет. — Эти звуки, сверхъестественные и ужасные, все же напоминали те, которые издает человек, когда сильно чихает. Кроме того, мне ясно послышался глубокий вздох. А Дюстерзивель утверждает, что видел дух Пеольфана, Великого Охотника севера (поищите его у вашего Николая Ремигия или Петра Тирака, мистер Олдбок). Дух изобразил, как нюхают табак, с соответствующими последствиями.
— Эти указания, как ни странно, что они получены от такого лица, тем не менее очень подходят ко всему прочему. Как вы видите, сосуд, в котором были монеты, чрезвычайно похож на старинную шотландскую табакерку. Итак, вы устояли, несмотря на этого ужасного чихающего духа?
— Что ж, мне кажется, что человек менее рассудительный и настойчивый мог бы и отступить. Но я не желал стать жертвой обмана и считал, что долг перед семьей обязывает меня сохранить мужество при всех обстоятельствах. Поэтому я прямыми физическими угрозами заставил Дюстерзивеля проделать то, что он собирался. И этот ларчик с золотыми и серебряными монетами — свидетельство его искусства и честности. Прошу вас выбрать отсюда те монеты или медали, которые подошли бы к вашей коллекции.
— О, раз вы так добры, сэр Артур, я с удовольствием отберу кое-что, с условием, что вы позволите мне отметить против вашего счета в моей красной книжке стоимость монет по каталогу Пинкертона…
— Ну нет, — остановил его сэр Артур Уордор. — Я хочу, чтобы вы смотрели на это только как на подарок друга. И менее всего я соглашусь признать оценку вашего любимого Пинкертона, когда он отвергает древние и достойные доверия авторитеты, на которых зиждется, как на почтенных, замшелых столбах, достоверность шотландских древностей.
— Так, так, — подхватил Олдбок, — полагаю, что вы подразумеваете Мейра и Бойса, этих Иахина и Боаза не истории, а подделок и подлогов. И, невзирая на все, что вы мне рассказали, я считаю вашего приятеля Дюстерзивеля таким же фальшивым, как и любого из них.
— Чтобы не поднимать старых споров, мистер Олдбок, — сказал сэр Артур, — я только спрошу вас, почему, если я верю в древнюю историю моей родины, у меня не может быть глаз и ушей, чтобы отмечать современные события, происходящие предо мной?
— Простите меня, сэр Артур, — возразил антикварий, — но я считаю все эти мнимые ужасы, которые разыграл ваш почтенный помощник, всего лишь составной частью его игры в таинственность. Что же касается золотых и серебряных монет, то они относятся к таким разным эпохам и странам, что я никак не могу считать их подлинным кладом, а скорее предполагаю, что они — те же кошельки на столе у законника, к которому приходил Гудибрас:
К этому трюку прибегают во всех профессиях, дорогой сэр Артур. Разрешите узнать, во что обошлось вам это открытие?
— Около десяти гиней.
— А получили вы ценность, равную двадцати гинеям в нынешней валюте и составляющую еще вдвое больше для таких дураков, как мы с вами, которые согласны платить за всякие диковинки. Должен признать, что вам для первого раза подбросили соблазнительную приманку. Чего же ваш немец требует теперь для своих дальнейших затей?
— Сто пятьдесят фунтов. Я дал ему третью часть этих денег и полагал, что вы, может быть, поможете мне с остальной суммой.
— Едва ли это было задумано как прощальный удар: он вышел бы недостаточно увесистым. Дюстерзивель, вероятно, даст нам выиграть и на эту ставку, как поступают шулера с новичком-картежником. Сэр Артур, я надеюсь, вы верите, что я хочу вам услужить?
— Безусловно, мистер Олдбок. Я думаю, то доверие, которое я вам оказывал в подобных случаях, не оставляет места для сомнения.
— Хорошо. Тогда позвольте мне поговорить с Дюстерзивелем. Если требуемый аванс может быть употреблен с выгодой для вас, что ж, во имя старых добрососедских отношений я вас не оставлю без денег. Но если, как мне кажется, я смогу добыть вам это сокровище без затраты аванса, я надеюсь, вы не станете возражать.
— Конечно, никаких возражений у меня не может быть.
— Тогда где же сейчас Дюстерзивель?
— Сказать вам правду, он сидит внизу, в моем экипаже. Однако, зная ваше предубеждение против него…
— Благодарение небу, я ни против кого не питаю предубеждения, сэр Артур! Мое порицание вызывают системы, а не отдельные личности. — Он позвонил. — Дженни, мы с сэром Артуром свидетельствуем свое почтение мистеру Дюстерзивелю, который сидит в экипаже сэра Артура, и просим его доставить нам удовольствие побеседовать с ним.
Дженни ушла выполнять поручение. В планы чудотворца отнюдь не входило посвящать мистера Олдбока в мнимую тайну. Он рассчитывал, что сэр Артур получит необходимую ссуду, не объяснял, каким образом она будет использована, и ждал внизу только для того, чтобы как можно скорее завладеть деньгами, ибо предвидел, что его деятельность близится к концу. Но, когда его пригласили в комнату, где находились сэр Артур и мистер Олдбок, он храбро полошился на свое нахальство, а его, как читатель уже мог заметить, Дюстерзивелю от природы было отпущено немало.
ГЛАВА XXIII
— Как ви пошиваете, мой допрый мистер Олденбок? Я надеюсь, что молодой тшентльмен, капитан Мак-Интайр, поправляется? Ах, какое это дурное дело, когда молодые тшентльмены вгоняют друг в друга свинцовые пули.