— Не нахожу, чтобы он имел и это преимущество предо мной! — довольно резко возразил антикварий.
— Простите, мистер Олдбок, но он был джентльменом из знатного, древнего рода, и поэтому…
— … потомок вестфальского печатника должен говорить о нем с почтением? Вы можете придерживаться такого мнения, сэр Артур, но я его не разделяю. Мне кажется, что мое происхождение от трудолюбивого и предприимчивого типографа Вольфбранда Олденбока, который в декабре тысяча четыреста девяносто третьего года под покровительством (как указано в конце книги) Себалда Шейтера и Себастьяна Каммермейстера закончил печатание знаменитой «Нюрнбергской хроники», — мне кажется, повторяю, что мое происхождение от этого великого восстановителя учености делает мне, литератору, больше чести, чем если бы я числил в своей генеалогии всех буйных, меднолобых, железнобоких средневековых баронов со времен Крентеминахкрайма, ни один из которых, как я полагаю, не мог подписать своего имени.
— Если это замечание мыслится как насмешка над моими предками, — сказал баронет с осанкой, выражавшей сознание своего превосходства и самообладания, — то имею удовольствие осведомить вас, что имя моего предка, Гамелина де Гардовера Майлза, четко написано его рукой под самым ранним экземпляром Рэгменского трактата.
— А это лишь показывает, что он одним из первых показал гнусный пример подчинения Эдуарду Первому. Можете ли вы говорить о незапятнанной верности вашей семьи, сэр Артур, после такого отступничества?
— Довольно, сэр! — воскликнул сэр Артур, яростно вскакивая и отталкивая от себя стул. — После этого я не стану оказывать моим обществом честь человеку, который платит мне такой неблагодарностью за мое снисхождение.
— Тут вы можете поступить, как вам будет угодно, сэр Артур. Надеюсь, что меня, не знавшего размера той любезности, которую вы оказали мне посещением моего бедного жилища, можно простить, если я не довел свою благодарность до раболепия.
— Очень хорошо… очень хорошо, мистер Олдбок! Будьте здоровы! Мистер… э… Шовел, желаю доброго здоровья!
Негодующий сэр Артур кинулся из комнаты, как если бы дух всего Круглого Стола воспламенял его грудь, и большими шагами помчался по лабиринту переходов, ведущих в гостиную.
— Видали вы такого спесивого старого осла? — лаконично обратился Олдбок к Ловелу. — Но я не могу допустить, чтобы он ушел в таком разъяренном состоянии.
С этими словами он поспешил вслед удалявшемуся баронету, определяя его путь по хлопанию многочисленных дверей, которые тот открывал в поисках комнаты, где пили чай, и с силой захлопывал за собой при каждом очередном разочаровании.
— Вы наделаете себе бед! — орал антикварий. — Qui ambulat in tenebris, nescit quo vadit[57]. Вы свалитесь с черной лестницы!
Сэр Артур теперь заблудился в темноте, успокоительное действие которой известно нянькам и гувернанткам, имеющим дело с капризными детьми. Мрак если и не умиротворил его возмущения, то, во всяком случае, замедлил его шаги и дал возможность мистеру Олдбоку, лучше знакомому с locale[58], догнать его, когда он уже взялся за ручку двери гостиной.
— Подождите минутку, сэр Артур, — сказал Олдбок, не давая ему слишком внезапно появиться перед дамами, — не торопитесь так, мой славный старый друг! Я был немного груб, говоря о сэре Гамелине… А ведь это мой давнишний знакомый и любимый персонаж… он же водил компанию с Брюсом и Уоллесом… И я клянусь на первопечатной Библии, что он поставил свое имя под Рэгменским трактатом лишь с законным и оправданным намерением обмануть предателей-южан. Это была настоящая шотландская хитрость, мой дорогой баронет, — сотни людей делали то же самое. Не надо, не надо сердиться! Забудьте и простите. Признайте, что мы с вами дали молодому гостю право считать нас двумя вспыльчивыми старыми дураками.
— Говорите за себя, мистер Джонатан Олдбок, — весьма величественно произнес сэр Артур.
— Ну что ж, ну что ж, упрямый человек всегда поставит на своем!
Тут дверь наконец отворилась, и в гостиную шагнула высокая и тощая фигура сэра Артура, за которым следовали Ловел и мистер Олдбок. Вид у всех троих был несколько растерянный.
— Я поджидаю вас, сэр, — сказала мисс Уордор. — Вечер прекрасный, и я бы хотела предложить пройтись пешком навстречу коляске.
Сэр Артур сейчас же согласился с этим предложением, которое вполне соответствовало его сердитому настроению. Отказавшись, как это уже вошло в обычай в случаях разлада, от чая и кофе, он забрал свою дочь и после церемонного прощания с дамами и очень сухого — с Олдбоком вышел.
— Мне кажется, что сэр Артур опять с левой ноги встал, — заметила мисс Олдбок.
— С левой ноги? С чертовой ноги! .. Он рассуждает глупее женщин. Что вы скажете, Ловел? Ба, молодчик тоже исчез!
— Он откланялся, дядя, в то время, как мисс Уордор собиралась в дорогу; но вы, кажется, не заметили, как он вышел.
— Черт вселился в людей! Вот все, что получаешь, когда суетишься, и хлопочешь, и нарушаешь заведенный порядок, чтобы накормить гостей обедом, не говоря уж о добавочных расходах!
— О Сегед, царь Эфиопский! — продолжал он, взяв в одну руку чашку чая, а в другую — том «Любителя всякой всячины», ибо у него была привычка читать за едой в присутствии сестры. Это, с одной стороны, выражало его презрение к обществу женщин, а с другой — его стремление не терять ни минуты, когда можно было чему-нибудь поучиться. — О Сегед, царь Эфиопский! Хорошо ты сказал: «Пусть никто не осмеливается утверждать, что сегодняшний день будет днем счастья! »
Олдбок почти час оставался углубленным в чтение, и дамы старались не мешать ему, в полном молчании занимаясь своими женскими делами. Наконец послышался тихий и скромный стук в дверь.
— Это ты, Кексон? Входи, входи, любезный!
Старик отворил дверь и, просунув в нее худое лицо, окаймленное жидкими седыми буклями, и один рукав белой куртки, начал приглушенно и таинственно:
— Я хотел поговорить с вами, сэр!
— Входи же, старый дурень, и говори, что тебе надо.
— Как бы мне не испугать леди, — произнес экс-парикмахер.
— Испугать! — повторил за ним антикварий. — Что это значит? При чем тут леди? Ты опять видел привидение на Хамлокском холме?
— Нет, сэр, на этот раз идет речь не о привидениях, но у меня тяжело на душе.
— А ты слыхивал о таких, у кого легко? — отозвался Олдбок. — Почему у такой старой, облезлой пуховки должно быть легко на душе, когда у всех на свете тяжело?
— Я не о себе сэр. Но только ночь грозит страшная, а сэр Артур и мисс Уордор, бедняжка…
— Да что ты! Они должны были где-нибудь в конце поля встретить экипаж и, наверно, уже дома.
— Нет, сэр. Они пошли не полем навстречу коляске, а вкруговую, через пески.
Эти слова подействовали на Олдбока, как электрический разряд.
— Через пески! — воскликнул он. — Не может быть!
— Вот-вот, сэр! И я то же самое сказал садовнику. А он говорит, что видел, как они свернули возле утеса Масселкрейг, честное слово! А я ему: «Ну, раз так, Дэви, я побаиваюсь… »
— Календарь, календарь! — закричал Олдбок, вскакивая в большой тревоге. — Не эту чепуху! — отбросил он в сторону предложенный ему племянницей маленький карманный календарь. — Боже мой! Бедная мисс Изабелла! Сию минуту найдите мне фейрпортский справочник. — Календарь был принесен, и содержавшиеся в нем сведения еще более усилили волнение мистера Олдбока. — Я пойду сам! Позови садовника и работника, Кексон. Пусть несут веревки и лестницы. Скажи обоим, чтоб на пути звали еще людей на помощь. Доберитесь до вершины утеса и кричите им оттуда вниз!
— В чем дело? — недоумевали мисс Олдбок и мисс Мак-Интайр.
— Прилив! Прилив! — ответил им крайне взволнованный антикварий.
— Не надо ли, чтобы Дженни? .. Впрочем, нет, я побегу сама, — сказала младшая из дам, заражаясь ужасом дяди. — Я побегу к Сондерсу Маклбеккиту и скажу, чтобы он выехал в лодке.
— Спасибо, дорогая! Это самое умное из всего, что здесь было сказано. Беги, беги! Подумать только — пойти через пески! — Олдбок схватил шляпу и палку. — Слыхано ли такое безумие!
ГЛАВА VII
Сообщение Дэви Диббла, посеявшее такую тревогу в Монкбарнсе, оказалось совершенно верным. Сэр Артур и его дочь, согласно своему первоначальному намерению, отправились в Нокуиннок полевой тропинкой. Но когда они достигли конца поля, где тропинка сливалась с более широким проселком, одним концом выходившим к дому Монкбарнса, они заметили несколько впереди Ловела, который, казалось, медлит, чтобы как бы невзначай присоединиться к ним. Мисс Уордор тотчас же предложила отцу свернуть в сторону и, так как погода прекрасная, пойти домой по песчаному берегу, который тянулся вдоль подножия живописной гряды скал. Почти всегда это был более приятный путь между Нокуинноком и Монкбарнсом, чем верхняя дорога.
Сэр Артур охотно согласился.
— Я вовсе не хотел бы, чтобы с нами шел этот молодчик, которого мистер Олдбок позволил себе нам представить.
В старомодной вежливости баронета совсем не было непринужденности наших дней, допускающей, чтобы мы «перестали замечать» лицо, с которым общались всего неделю, как только решим, что в сложившейся ситуации нам неприятно узнавать его. Сэр Артур лишь нашел нужным нанять за вознаграждение в одно пенни оборванного мальчугана, чтобы тот побежал навстречу экипажу и велел кучеру возвращаться в Нокуиннок.
Когда это было сделано и посланец отправлен, баронет и его дочь покинули проезжую дорогу и по тропинке, вьющейся меж песчаных холмов, местами поросших дроком и высокой травой, называемой полевицей, вскоре достигли берега моря. Отлив не отошел так далеко, как они рассчитывали. Но это не встревожило их. В редком году выпадало десять дней, когда бы прилив подходил к утесам настолько близко, чтобы не оставалось сухого прохода. Все же в периоды больших приливов, совпадавших с полнолуниями и новолуниями, и тогда, когда обыкновенный прилив подхлестывался сильным ветром, море полностью заливало эту дорогу. Сохранились воспоминания о нескольких несчастных случаях, происшедших при таких условиях. Но такую опасность считали отдаленной и маловероятной. Она скорее служила, наряду с другими преданиями, темой для занимательных бесед у сельских очагов, чем предостережением людям, ходившим через пески из Нокуиннока в Монкбарнс или обратно.
Сэр Артур и мисс Уордор шли вперед, наслаждаясь ходьбой по прохладному, влажному и плотному песку, и девушка не могла не заметить, что последний прилив поднялся значительно выше обычной отметки. Сэр Артур сделал такое же наблюдение, но ни мисс Уордор, ни ее отца это обстоятельство не смутило. Огромный солнечный диск к этому времени коснулся края спокойного моря и позолотил нагроможденные облака, за которые солнце порою пряталось днем и которые теперь собирались со всех сторон, как беды и несчастья вокруг погибающей империи или пошатнувшегося трона. Все же пышный блеск умирающего солнца придавал мрачное величие гигантскому скоплению облаков, воздвигая из их угрюмых призрачных масс пирамиды и башни, здесь тронутые позолотой, там — пурпуром или густым и темным багрянцем. Отдаленное море, простертое под этим великолепным меняющимся пологом, покоилось в зловещей тишине, отражая ослепительные горизонтальные лучи заходящего светила и роскошную окраску облаков, в которые оно садилось. Ближе к береговым скалам сверкающие мелкие волны прилива неприметно, но быстро заливали песок.
Охваченная восхищением перед этой романтической картиной, а может быть, занятая какой-либо более волнующей темой, мисс Уордор молча шла рядом с отцом, чье недавно оскорбленное достоинство не позволяло ему начать разговор. Следуя за изгибами пляжа, они миновали один за другим несколько выступавших утесов или скалистых мысов и теперь находились под огромной и сплошной отвесной стеной, какими во многих местах защищен этот закованный в каменную броню берег. Длинные надводные рифы, продолжаясь под водой и обнаруживая свое существование лишь там и сям совершенно голым торчащим зубом или бурунами, пенящимися над не совсем покрытыми водой камнями, делали Нокуиннокскую бухту местом, которого страшились штурманы и судовладельцы. В расселинах утесов, возвышавшихся между пляжем и горной равниной на высоте двухсот или трехсот футов, находило пристанище несметное множество морских птиц, ютившихся на головокружительной высоте, где они были недоступны хищным вожделениям человека. Многие из этих диких стай в силу инстинкта, заставляющего их перед началом шторма лететь на сушу, теперь с резкими разноголосыми криками, свидетельствовавшими о беспокойстве и страхе, устремлялись к своим гнездам. Диск солнца затмился, прежде чем весь ушел за горизонт, и ранняя мертвенная мгла омрачила ясные сумерки летнего вечера. Затем поднялся ветер. Но его яростные и жалобные стоны были слышны, а удары — видны на поверхности моря несколько раньше, чем буря дала себя почувствовать на земле. Macса вод, теперь темная и грозная, заволновалась, поднимаясь все более высокими хребтами, опускаясь все более глубокими ложбинами и образуя валы, которые, пенясь, высоко взлетали над рифами или обрушивались на берег с шумом, напоминавшим отдаленный гром.
В испуге от этой внезапной перемены погоды мисс Уордор теснее прижалась к отцу и крепко ухватилась за его руки.
— Я жалею, — наконец промолвила она почти шепотом, словно стыдясь высказать свои возраставшие опасения, — я жалею, что мы не пошли дальше по дороге, как хотели, или не дождались в Монкбарнсе коляски.
Сэр Артур огляделся, но не увидел признаков близкого шторма или не пожелал в том признаться. Они дойдут до Нокуиннока, сказал он, задолго до того, как разразится буря. Однако он пошел так быстро, что Изабелла едва поспевала за ним, и это показывало, что он считает необходимым приложить некоторые усилия, чтобы оправдать успокоительное предсказание.
Теперь они были у середины глубоко врезавшейся в сушу, но узкой бухты, образованной двумя высокими и неприступными скалистыми мысами, которые выдавались в море подобно рогам полумесяца. Отец и дочь молчали, не решаясь высказать зародившееся у обоих опасение, что при таком необычайно быстром наступлении прилива им не удастся ни обогнуть мыс, лежавший перед ними, ни возвратиться по дороге, приведшей их сюда.
В то время как они спешили вперед и, несомненно, предпочли бы плавной дуге, по которой заставлял их идти изгиб бухты, более прямой и короткий, хотя бы и менее живописный путь, сэр Артур заметил на берегу человеческую фигуру, двигавшуюся им навстречу.
— Слава богу! Мы успеем обогнуть Хелкит-хед. — Этот человек должен был там пройти, — воскликнул баронет, давая таким образом выход чувству надежды, хотя ему и удалось раньше подавить в себе чувство страха.
— Да, слава богу! — чуть слышно с искренней благодарностью повторила за ним дочь.
Двигавшаяся им навстречу фигура все время подавала какие-то знаки, но отец и дочь не могли хорошо разглядеть и понять их из-за окружавшей мглы и мелкого, подгоняемого ветром дождя. Еще до того, как они сошлись, сэр Артур узнал старого нищего Эди Охилтри в его обычном голубом плаще. Говорят, что даже существа животного мира перед лицом внезапной общей опасности временно забывают свою неприязнь и вражду. Берег под Хелкит-хедом, быстро сужавшийся под натиском большого прилива, который еще усиливался северо-западным ветром, был как бы нейтральной территорией, где даже мировой судья и бродяга-нищий могли встретиться на условиях обоюдной сдержанности.
— Поворачивайте назад! Назад! — закричал бродяга. — Почему вы не повернули, когда я махал вам?
— Мы думали, — в большом волнении ответил сэр Артур, — что успеем обогнуть Хелкит-хед.
— Хелкит-хед! Прилив сейчас хлынет на Хелкит-хед, как Файерский водопад! Я сам едва прошел там двадцать минут назад. Вода была в трех футах от меня. Может, мы еще доберемся назад мимо мыса Бэллибург. Помоги нам, господи, это наше единственное спасение! Надо попытаться.
— О боже, дитя мое!
— Отец, дорогой отец! — одновременно воскликнули отец и дочь.
Страх придал им силы, и они быстро пошли обратно, стремясь обогнуть мыс, выступавший в море на южном конце бухты.
— Я узнал про вас от мальчишки, которого вы посылали встретить коляску, — сказал нищий, бодро шагая немного позади мисс Уордор, — и мне невмоготу было думать, что милая молодая леди в такой опасности. Она так добра ко всем беднякам. Поглядел я, как поднимается прилив, — ну, думаю, успею, пожалуй, их остеречь, и мы еще благополучно выберемся. Только навряд ли, навряд ли! Я ошибся. Видано ли, чтоб прилив так бешено мчался на берег? Поглядите туда вон, в сторону Рэттонского камня. Его всегда было видно, а теперь вода и его покрыла.
Сэр Артур взглянул туда, куда указывал старик. Огромная скала, похожая на киль крупного судна, теперь вся была под водой, и место, где она стояла, можно было угадать только по кипению и брызгам водоворотов там, где волны наталкивались на ее невидимое сопротивление.
— Торопись, торопись, красавица! — продолжал старик. — Торопись, может, еще успеем? Держись за мою руку. Теперь это старая и слабая рука, но она не плошала ни в каких переделках. Держись за мою руку, милая барышня! Видишь вон там черное пятнышко среди ревущих волн? Еще утром этот утес был с мачту брига, а теперь вон какой махонький. Но пока от него видать хоть вот столько, хоть с донышко моей шляпы, я буду считать, что мы обогнем Бэллибург, хоть оно и трудновато.
Изабелла молча приняла от старика помощь, которую сэр Артур был менее способен ей оказать. Волны уже так далеко вторглись на пляж, что теперь путникам пришлось пробираться не по плотному и ровному песку, а по каменистой тропинке, которая шла у самого подножия скал, а кое-где даже поднималась на их нижние уступы. Ни сэру Артуру, ни его дочери ни в коем случае не удалось бы найти здесь дорогу среди этих уступов, если бы им не указывал ее и если бы их не подбадривал старый нищий, которому случалось и раньше бывать здесь при высокой воде, но только, по его признанию, «не в такой ужасный вечер».