— Отвали, обезьяна недоделанная. У меня здесь встреча.
Негр не обиделся. Расизм для него был нормой, он называл белых и похлеще. Обижаться на такое стоит, если на тебя направлена телекамера.
— С кем, синьор?
— Не твоего ума дело. Проваливай.
Негр отступил, пряча в карман бумажку.
Падре Солицию сидел в угловой кабине, курил сигарету, возможно, что и с бумом и отхлебывал пиво из большого грязного бокала. На сей раз, он был не в сутане, а в гражданском, примерно в таком, что надевают на себя небогатые люди, отправляющиеся на природу. Рядом с ним — лежала большая, черная, спортивная сумка.
Капитан уверенно прошел через весь зал, пол которого был забросан окурками и хрустел осколками стекла и молча присел напротив «падре». Падре ничего не сказал, он курил сигарету и смотрел в шумный зал остекленевшими глазами. Точно… бум курит.
К ним подошла официантка — девица, которая в отличие от своих товарок не была похожа на слониху и потому не могла работать на улице и вынуждена была работать здесь. Капитану она понравилась гораздо больше, чем те слонихи, жутко выглядящие даже в темноте — но было не время и не место.
— Пива. Чистого — сказал капитан, бросая на поднос намного больше, чем требовалось. Чистого — это значит без добавления спирта, здесь ценят не вкус напитка, но его крепость.
Девица стрельнула глазами — местные были вовсе не дикарками и не сторонились европейских мужчин — и понеслась выполнять заказ.
— Что вам опять надо? — грубо спросил капитан — больше такой фокус у нас не пройдет, учтите. Я едва успел предупредить.
Падре внезапно приобрел нормальное выражение лица и глаз. Он был как хамелеон, казалось, что он сможет притвориться даже мертвым.
— Проехали…
— Проехали?! — разозлился капитан — если бы не я, вас бы уже допрашивали на стадионе, мать вашу! Или сбросили бы с вертолета у побережья — там, где побольше акул. Что вас больше устраивает, а?
— Все в руках Господа нашего.
— Прекратите. Мне можете не нести эту ахинею. Что вам нужно?
Падре посмотрел на капитана с сожалением
— Спасутся те, кто уверует — но это ваше дело. Я не апостол Петр. Группа не выходит на связь…
— Какая группа?
— Не прикидывайтесь, что не знаете. Та, которую я послал за вашим человеком. Они пропустили два сеанса связи.
— Когда был последний сеанс. Может, переезд плохо сказался на аппаратуре?
— Нет. Они вышли на связь, сказали, что уже на территории Абиссинии. После чего — все.
— Доложили — машинально поправил капитан, осторожно прихлебнув из поставленного перед ним бокала, пиво было приемлемым, хоть и горьким на европейский вкус — этого следовало ожидать. Они все погибли.
— Это были лучшие. Они брали дороже всех.
— И что? Любой из тех ублюдков, которые шабашат здесь — ничто перед моими людьми. Вы отправили шакалов — следом за львом.
Падре бросил на капитана неожиданно острый, жесткий взгляд.
— А может, вашего человека кто-то предупредил, а?
— Его не нужно учить, как делать работу — презрительно сказал капитан — всегда смотри, что находится у тебя за спиной. Это правило, которое не нужно повторять дважды. Они пошли за ним и попались в ловушку, вот и все.
— И что же теперь делать?
— Ваши проблемы. Не мои.
Падре недобро посмотрел на капитана
— Да нет, сын мой. Это твои проблемы в той же степени, что и наши.
Капитан рассмеялся
— Хотите сказать, что вы меня пишете? Да пишите на здоровье. Вы прекрасно знаете, как я выберусь из любой помойной ямы с запахом роз. Уж не думаете ли вы, что меня кто-то осмелится судить?
Капитан с презрением плюнул на стол перед собой
— Разбирайтесь сами. Сами налажали, сами и разбирайтесь. Я умываю руки. Арривидерчи, падре.
С шумом отодвинув стул, капитан встал, начал пробираться к выходу. Те, кто был в зале, уже до такой степени набрались, что им было все равно — черный перед ними белый или инопланетянин. А ночь — все скроет…
— Кроме мирского суда есть суд и божий, сын мой… — с грустью в голосе сказал падре Солицио и закурил очередную сигарету. Выхода нет, на этого молодого подонка больше нельзя положиться. Придется действовать через Ватикан… там должны быть контакты.
А этот… Господь с ним…
В нескольких километрах от берега, на спокойной воде, чуть в стороне от судоходных путей стоял крупный, угловатый корабль, освещенный днем и ночью. Он походил на гражданский обводами корпуса, имел высокие, квадрантные надстройки и широкую свободную палубу для самолетов и вертолетов. В отличие от североамериканских и русских кораблей подобного класса, чей дизайн скопирован с авианосцев, а иногда они и являются устаревшими и переоборудованными под новые нужды авианосцами — этот имел в прародителях контейнеровозы и большие, угловатые суда, которые используются для перевозки больших партий автомобилей. Это был десантный корабль — док типа Сан-Марко, на котором базировался часть одноименного полка морской пехоты Италии, оперативная группа Дечима МАС и некоторые службы разведки. На этом судне целых две универсальные антенны — мачты, двенадцать беспилотных летательных аппаратов с двумя катапультами, огромный и оснащенный по последнему слову техники зал боевого управления, в котором есть даже супер-ЭВМ для криптографии, расшифровки и анализа данных. Сейчас — левое крыло просторного зала боевого управления полностью отдали разведчикам и даже отгородили легкой ширмой. На разведчиков сейчас — работали четыре беспилотника, из которых два были в воздухе.
— Он выходит — сообщил оператор
Видимость была плохая — в режиме ночного видения постоянно шла засветка от костров и каких-то факелов, в обычном режиме не видно было ни хрена. Но высококвалифицированные операторы на десантном корабле — доке Сан-Марко, стоящем в десяти километрах от берега на траверзе Могадишо — все-таки сумели уловить момент, когда капитан Кантарелла покинул питейное заведение в районе Яхшид, где делать ему было совершенно нечего. В этом районе — белому человеку нельзя было появляться без риска для жизни, и если капитан все же там появился — он это сделал не просто так.
— Ведите его. Мне нужно знать его маршрут.
— Да, синьор
— Вот подонок… — директор Манфреди отвернулся от экрана, несмотря на то, что в зале боевого управления нельзя курить, трясущимися руками достал сигаретную пачку — чертов сукин сын! Сволочь!
— Предают только свои… — философски заметил контр-адмирал Паоло Бьянкомини — к тому же у нас сейчас нет ничего, одни подозрения. Телефон чист, отпечатков пальцев на закладке нет. Если мы спросим, зачем он ходил туда, выясниться — снять бабу. Или даже встретиться с агентом, и агент сразу найдется. Это если нам разрешат задавать вопросы. Ты думаешь, нам разрешат их задать?
Директор чиркнул спичкой и она сломалась в него в руке. Закурить контр-адмирал так и не дал — отобрал пачку с сигаретами.
— Нет, ну какого хрена ему было нужно? А? Какого мать твою, хрена? Он капитан фрегата в том возрасте, в котором я еще — и первого лейтенанта то только получил.
— А ты не думаешь, что он как то связан со всей этой дерьмовой историей с наркотой. Или — полагаешь, что тогда — все всплыли?
— Черт бы его побрал. Тогда мы тут что делаем?
— Выполняем приказы. Только и всего.
Директор задышал — шумно, как загнанная лошадь.
— Я больше не могу. Прошу отправить меня… с понижением, куда угодно. Хоть адмиральским баркасом командовать, синьор контр-адмирал.
— У тебя срок когда выходит?
— Четыре месяца еще. Но я не дотяну
Контр-адмирал пожал плечами
— Сам просишь. Должен же кто-то за это ответить.
— А этот сучонок?
— Забудь. Раз и навсегда.
Пограничная зона Абиссинская территория, район города Феерфеер Несколько дней спустя
Город Феерфеер на границе между двумя государствами — выполнял примерно ту же роль, что и Доло Одо, только торговля шла в основном на сомалийской стороне, и город сам был на сомалийской стороне. Раньше, когда работал порт — здесь проходил один из двух торговых маршрутов до Аддис-Абебы, второй — вел в Аддис-Абебу из порта Джибути, маленькой колонии Франции в стратегически важном месте — Аденском Заливе и проливе, известном как «Врата Скорби», Баб-эль-Мандеб. Сейчас — порт Могадишо не работал и на десятую часть своих возможностей, французское Джибути стало третьим по товарообороту портом континента, а город Джибути — строился примерно теми же темпами, как и русский Бейрут после восстания там. Сейчас — город Феерфеер был еще одним местом, где цвела пышным цветом контрабанда, было полно беженцев, стояла стена и по обе стороны от нее — вооруженные солдаты, Мир ушел с этой земли — и непонятно было, вернется ли он сюда когда-нибудь снова…
Примерно в километре от границы — на обочине дороги стоял конвой, причем такой, при виде которого водители грузовиков опасливо сбрасывали скорость и жались к обочине, а пешие торговцы и пастухи — и вовсе обходили это место десятой дорогой. На обочине — один за другим стояли три черных как смоль запыленных Даймлер-Бенц G, три роскошных и очень прочных машины как нельзя лучше подходящих для африканских условий эксплуатации. Следом за ними — стоял носатый бронированный Магирус, причем не бурского производства — а настоящий, германский. В кузове, на прочной турели стоял автоматический гранатомет, а на круге над просторной, двухрядной как у пожарного автомобиля кабиной водителя — еще и крупнокалиберный пулемет. И у того и у другого дежурили солдаты — белые солдаты. Германские солдаты из Африканского корпуса и возможно даже — германские парашютисты или егеря.
В третьем Мерседесе — сидящий в одиночестве на заднем сидении немец в очередной раз посмотрел на часы, потом пробормотал привычное «швайне». Было прохладно — кондиционер сохранял прохладу, черные машины считались в Африке самыми престижными, потому что в них не могло быть кондиционера. Сам немец — был среднего роста, с худым, суровым, чисто выбритым лицом, коротко постриженными светлыми волосами, ему явно было около сорока лет, скорее больше сорока, чем меньше. На нем была коричневая, с короткими рукавами рубашка Африканского корпуса без знаков различия и такого же цвета, аккуратно отглаженные брюки. Этого немца хорошо знали во всем регионе, и те кто знал — боялись, а те кто знал его хорошо — боялись еще больше. Это был сам рейхскомиссар безопасности Абиссинии, рейхскриминальдиректор Манфред Ирлмайер, находящийся в длительной служебной командировке высокопоставленный сотрудник гестапо — четвертого управления РСХА, Главного управления имперской безопасности. Здесь он одновременно курировал и полицию, и местную службу безопасности и службу безопасности посольства Священной Римской Империи, чей штат насчитывал две тысяч человек и все они пользовались дипломатической неприкосновенностью. Рейхскриминальдиректор Манфред Ирлмайер был королем и даже Богом в своем маленьком мирке, он не подчинялся никому, даже послу — только начальнику четвертого управления РСХА генерал-майору полиции Кригмайеру и начальнику РСХА, генерал-полковнику полиции Элиху. Он любил знать все и обо всех, находился на месте службы уже двенадцать лет и не подал в Берлин ни единого рапорта с просьбой о замене, он любовно копил картотеку на всех местных и на немцев, и можно было быть уверенным, что если ты перепьешь шнапса и устроишь дебош на улице — это обязательно найдет отражение в картотеке доктора Ирлмайера. Он не любил указания из Берлина, потому что полагал, что лучше знает, что нужно делать здесь во благо Германии, а те умники с Принцальбрехтштрассе — просто выделываются, чтобы обеспечить свою карьеру. И уж конечно, он не заслужил того, чтобы ему передавали сомнительные указания за подписью генерала Элиха и приказывали их исполнить, не объясняя, что к чему. Исполнить то он их исполнит, на то он и немец — но предпримет и свои меры безопасности.
Он снова глянул на часы. Да что же это такое.
Рейхскриминальдиректор, поднял трубку, которая находилась между сидениями, набрал номер второй рефературы. Ответил, как и должен был, начальник рефературы-2, доктор Курт Зайдлер, его правая рука. Официально, он отвечал за административные, правовые и финансовые вопросы — но все в Аддис-Абебе знали, что при отсутствии Ирлмайера делами заведует доктор Зайдлер, как бы не называлась его должность. И это не обсуждалось.
— Слушаю, доктор Ирлмайер
— Доложите.
— Полиция работает по усиленному плану безопасности, аэропорт и все дороги взяты под усиленное наблюдение. Производится проверка документов на улицах. Никаких инцидентов зафиксировано не было.
— Усилить бдительность. Особое внимание на аэропорт. Снимайте на пленку всех прибывающих пассажиров.
— Есть.
— Усилить бдительность — повторил Ирлмайер — может произойти все что угодно.
Прослуживший здесь десяток с лишним лет рейхскриминальдиректор знал, как все начинается в Африке — внезапно, и как все заканчивается — большой кровью…
Он не понимал, что происходит. Не понимал — кого он должен встретить лично и как у человека, перешедшего границу, могут оказаться сведения, имеющие отношения к безопасности Рейха. Но поскольку ему приказали приехать сюда, сидеть и ждать — он приехал сюда, сидел и ждал…
Человек, которого они ждали, появился с двадцатиминутным опозданием. Это был человек в простом, темном балахоне, подпоясанном веревкой — одежда характерная для монастырей, которых было немало и в православной Абиссинии.[41] На ногах у него были грубые сандалии из веревок и старых автомобильных покрышек, и выглядел этот человек — как странствующий монах.
Фельдфебель на автомобиле отрывисто крикнул что-то — и разомлевшие от жары солдаты подобрались, а двое германских солдат, стоящих постом впереди машин — заступили дорогу решительно шагающему монаху.
— Хенде хох! — сказал один солдат, выступая вперед, второй страховал его, отступив назад и в сторону. Это были просушенные, прокаленные жарой, с въевшимся в кожу загаром тупые и упрямые солдаты Африканского корпуса Рейхсвера и любой африканец знал, что если они что-то приказывают — то лучше это выполнить. Потому что с тех пор — как нога тевтона ступила на африканскую землю — терпения у них стало меньше, а презрения к местным — еще больше.
Человек, одетый как монах послушно поднял руки и солдат обыскал его. Он искал оружие — такое понятие как «пояс шахида», который как раз хорошо прятать под монашеским балахоном — здесь еще не прижилось.
Но оружия не было. Только пристегнутая к поясу торба, солдат открыл ее и увидел кусок серого хлеба и бутылку воды.
— Аусвайс — сказал солдат.
Из нашитого на внутреннюю сторону балахона кармашка — монах достал документы, протянул солдату. Солдат с удивлением уставился на ватиканский паспорт.
— Ауффентальт гестелльт[42] — сказал солдат и направился к машинам. Такого паспорта здесь — он еще ни разу не видел.
Рейскриминальдиректор Ирлмайер перелистал паспорт, обращая внимание на каждую страницу, а страницу с фотографией и с визами он даже сфотографировал небольшим фотоаппаратом, который у его имелся в мобильном телефоне. Потом — махнул рукой.
— Верпассен. Гехен.[43]
— И какую же информацию вы намерены мне сообщить? — спросил рейхскриминальдиректор Ирлмайер сидящего рядом «монаха», когда их кортеж пробирался к Аддис-Абебе по полупустому шоссе со скоростью в сто десять километров в час — и советую серьезно подумать, прежде чем ответить. Мы, немцы, не любим шуток.
Разговор шел на немецком, акцент гостя напоминал акцент южных земель, тех что ближе к Италии. Оно и понятно…
— Разве вам не приказали отвезти меня в Аддис-Абебу? — спросил священник
— То, что мне приказали, поп, это лично мое дело. Я отвечаю за безопасность и соблюдение интересов Рейха в этом районе. Будет лучше, если я перестану вас считать угрозой интересам Рейха, для вас же будет лучше.
— В таком случае — я обратился по адресу. Что вы ответите на то, что сюда, в Абиссинию проник опытный убийца, и он направляется в Аддис-Абебу?
— Скажу, что я хочу доказательств. Эти слова — для меня пусты.
— А как Берлин посмотрит на то, что Вы могли предотвратить террористический акт и не предотвратили его?
Ирлмайер быстро прикинул — приказ пришел из Берлина. Значит — там что-то знают, шила в мешке уже не утаишь.
— С Берлином разбираться буду я. Что это за человек?
— Опытный убийца. Итальянец.
— На кого он работает?
Священник улыбнулся — недоброй и неприятной улыбкой
— А сами не догадываетесь?
— Не зли меня, поп. Неприятности бывают разные. И если даже ты прав и убийца здесь — после того, как мы его схватим, Берлин потеряет интерес к тебе. Моли своего Бога, чтобы и я тоже не вспомнил про тебя.
— Бог не мой и не ваш. Господь — наш пастырь, а мы — стадо пасомое им, даже если кто-то в гордыне вообразил, что трава на поле, вода в ручье и солнце в небе — не от Господа нашего. Этот человек — офицер специального отряда ВМФ Италии, и здесь для него есть только одна цель, достойная внимания. Вы знаете, какая…
Ирлмайер взялся за телефон
— У вас есть его фотография?
— Нет. Его фотографий не существует, я могу примерно описать его с чужих слов — но это все…
В трубке раздался щелчок соединения.
— Зайдлер?
— Да, доктор Ирлмайер.
— Отправь отделение парашютистов… нет, два отделения, задействуй резерв — к объекту Мюнхен. И пусть там проверяют документы. У всех!