– Не порядок, – вздохнул мой сосед и выпил рюмку. – Как же тебя люди знать будут? Серег ведь много, а ты такой один. Без погоняла и на пересылке базаров не оберешься… А ты на студента похож. Если когда спросят, говори – Студент, понял? А что – нормально. Человек ты молодой, тебе под стать. А уж какой авторитет сумеешь набрать под это погоняло – как жизнь распорядится.
– А вы тоже, вор в законе? – спросил я, видимо, уже захмелев.
– Корону не ношу, – со сдержанной авторитетностью пояснил новый знакомый. – Но уважение среди братвы имею. Так что, если в камере кто спросит, смело говори, что погоняло тебе дал Ощепа Ростовский на дне рожденья самого Тимура! Наливай!
Алеша тем временем закончил песню, замахнул поднесенную рюмку и немедленно запел следующую – «Money, money» из репертуара «ABBA». Причем обнаружилось, что с английским языком у него ничуть не лучше, чем с итальянским!
– А правду говорят, что у Беса авторитет ненастоящий? – решился я спросить у своего блатного соседа.
Тот пристально посмотрел на меня и сначала промедлил с ответом.
– Он свой авторитет у кого угодно из глотки вырвать может, – нехотя, и без особой симпатии, наконец, проговорил мой «крестный». – Но многие воры его не уважают. Ходил слушок, будто ссучился он по первой ходке. Но предъявить реально ему никто не смог. А с тех пор времени много прошло и всех, кто базарил про это, Бес на перо уже пристроил.
Ничего хорошего нам такая информация не сулила.
– И Дато против Беса, плохая защита, – проницательно добавил старый урка. – За «Южным» свой грешок водится. Срок-то у него условный был. А вор должен отсидеть от звонка до звонка. И где он короновался, если зоны настоящей не нюхал? Много сейчас развелось странных таких «законников», богатеньких и все больше с Кавказа… Так что на одном авторитете Дато Бесу ничего доказать не сможет. А по беспределу – тем более. Стволов ни у кого нет. А ножом Бес здесь всех попишет. Тут ему равных нет, – «мой» урка ухмыльнулся, блеснув золотой фиксой в верхнем ряду зубов. – Чуешь, Студент, расклад не твой…
Тем временем, зазвучали новые тосты. Тимура поздравляли уже другие деятели криминального мира. Алеша, вернулся за стол, на ходу смахивая пот со лба. Он спел три песни, все три на «иностранной» тарабарщине. Ни одной блатной песни он не исполнил. Но ворам все равно понравилось, и они потянулись к нему знакомиться и выпивать.
– Зря твой друг Козырный не по-русски поет, – посетовал Ощепа, повернувшись ко мне. – В зоне ведь каждый человек такую тяжесть в себе носит. Не до песен там. Редко-редко услышишь. Но тогда уж, как по сердцу полоснет. И душа у сидельцев понемногу оттаивать начинает. Слушаешь и понимаешь, что выходит – жива она все еще, душа-то… Такая сила – песня. Только чтобы слова были – не порожняк…
Алеша, тем временем, выпил подряд уже три или четыре рюмки водки. Я с беспокойством наблюдал, как он бледнеет все сильнее и сильнее. Если Алешу продолжат спаивать в этом же темпе – это еще сильнее осложнит наше и без того отчаянное положение.
И не успел я об этом подумать, как певец сложил кукиш и исподтишка, но отчетливо продемонстрировал его Бесу, через стол. Алеша напился и просто потерял голову. А я никак не успевал ему помешать! Хорошо, что Бес сразу не бросился на него. Но теперь уже точно уйти отсюда так просто, Бес нам не даст. Все пути к мирному отступлению певец нам отрезал своей пьяной выходкой.
К счастью грозившую затянуться Алешину вакханалию прервал угрюмый урка. Из тех, что забирали оружие, при входе на кораблик.
– Тимур зовет, – не то позвал, не то велел он, подойдя к Дато.
– Пошли, – кивнул нам грузин.
Решающий момент наступал. Я еще раз приказал себе собраться, чтобы не выказать страх. А Алеша уже находился под хмельком и страх ему был в эту минуту неведом.
– Красиво поешь! – раскрыл певцу объятия главный авторитет Тимур, как только мы приблизились к нему. – Душа у тебя жиганская, свободная. Благодарю, хорошо спел, порадовал!
Пока главный авторитет знакомился с Алешей, я искоса бросил взгляд в сторону Беса. Как ему это понравится? После такого приема Тимура, Алеша в этой кампании станет неприкосновенным. Наезжать на певца теперь поостерегутся. Самое время было решить главную проблему – отдать долг, и чтобы это было скреплено авторитетом Тимура.
Впрочем, стоило посмотреть на Беса, чтобы понять, что вряд ли его остановит чей-то авторитет, только сила.
– Дело есть у нас, Тимур, дорогой! – заговорил Дато. – Хорошие люди помочь попросили, – он выразительно кивнул на Алешу и меня. – Очень на твой авторитет надеются. Хотят Бесу долг вернуть. По честному, чтобы никто не сомневался…
– Долги надо платить, – философски произнес Тимур. – Бес подойди к нам! Сколько Козырный тебе должен?
– Сколько ни должен – все мое, – осклабился Бес и синее змеиное жало у него на горле от этого шевельнулись, словно извиваясь. И на мгновение мне показалось, что он как будто издевательски подмигнул мне. Или даже не подмигнул, а одними глазами показал какую-то тайную издевку.
– Восемь тысяч рублей, – ответил за него Дато. – Так?
– Восемь тысяч, – сказал уже я, и полез за подкладку пиджака, вытаскивая часть денег. – Считайте! Вот четыре тысячи, первая половина… Главное, чтобы все знали, что мы в расчете и Алеша свободен от долгов…
– Мне на бабки насрать, мне принцип важен, честь воровская, – куражился Бес. Он, не пересчитывая, хлопнул купюры на стол. – Все в общак отдаю. На грев братве, кто в зонах чалится… Тимур, правильно поступаю?
Авторитетный грузин только молча кивнул.
В этот момент я пытался достать вторую часть денег, зашитых в подкладку пиджака с другой стороны. Неловко изогнувшись, я засовывал руку все глубже и глубже, пока она просто не провалилась в пустоту. Денег не было! Подкладка снизу была вспорота.
– Деньги пропали… – только и сумел сказать я.
– А?! Братва! Все видели?! Фуфло подсовывают вместо денег! – истерично завопил Бес. Он суетливо дрыгал – разводил руками, призывая участников сходки в свидетели. В уголках рта его запенилась слюна. –– Тимур! Вот как твой любимый Козырный с долгами расплачивается! – он сжал кукиш и потрясал его перед носом Алеши.
Бандит ломал комедию не хуже настоящего артиста. Он ведь все знал заранее, я не сомневался. Он дал мне это понять взглядом минуту назад.
– Деньги здесь украли, – наконец осознал я, что произошло. – Бес и украл.
Теперь я даже понял, когда это произошло. В самом начале, когда Бес отирался около меня, и я еще побаивался – не сунет ли он нож под ребра? Он просто отвлекал внимание, а кто-то из его прихвостней в это время подрезал мой пиджак. Бес и не думал отпускать Алешу по-честному.
– Это ты мне предъявляешь? – шепотом, словно потрясенный до глубины души, спросил Бес. Он как будто не верил услышанному. – Бродяги! Дешевый фрайер вору на сходке кидает предъяву в крысятничестве! Братва! Век воли не видать! Или уже понятий никаких не осталось?..
– Кончай горланить, как потерпевший. Студент – честный фрайер – я с ним говорил, – так неожиданно вступился за меня Ощепа Ростовский.
– Ну, так если б я украл, деньги бы у меня были, – тихо проговорил Бес. – А где они? На! Обыщи все карманы!..
И он сам принялся выворачивать карманы штанов. Из одного он выложил на стол уже знакомый мне жуткий тонкий нож-бабочку. В другом и вовсе было пусто. За столом уже никто не разговаривал. Все смотрели на нас и ждали, чем кончится эта история.
– Я знаю, где деньги, – вдруг сообразил я. – Он их подарил Тимуру, сказал, что питерские воры послали…
– Надо питерских спросить, – оживился Дато.
Как молния Бес метнулся к нему, схватив со стола свой нож. В какую-то долю секунды, тряхнув кистью руки, отработанным движением он выпростал длинное лезвие и уперся им под подбородок Дато. Огромный телохранитель даже не успел шелохнуться.
– Твой фрайерок хочешь сказать, что уважаемый Тимур принял бабки закрысяченные? – прошипел Бес, едва не прижимаясь лицом к щеке Дато. – Ты что ж такое базаришь, гнида!..
Дато «Южный» только инстинктивно задирал подбородок выше. И беззвучно открывал рот. Он оказался совершенно беспомощен. А пара подручных Беса уже стояла наготове рядом.
– Перо убери! – велел Бесу Тимур. – Ты что пришел ко мне пером махать? Совсем рамсы попутал? Честные воры на «сходняк» собираются базары тереть, а не резать друг друга мусорам на радость.
Бес быстро оглянулся – взгляды сидящих за столом не выражали ему одобрения. К тому же уголовники, выполнявшие роль телохранителей Тимура уже все оказались рядом. Кто-то стоял рядом с Тимуром, кто-то возле Беса и урок, пришедших с ним. Так что резня обещала быть взаимной.
– Ты у меня порядки свои наводить решил? – поинтересовался Тимур. – Сядь. Никто никому ничего не предъявляет. Не дам рушить воровской мир из-за пустяков…
– Это ты так земляка защищаешь? – бледнея от злобы, пробормотал Бес, кивая на Дато, но все-таки убирая нож от его шеи. – Не по понятиям это Тимур, не по понятиям…
И медленно отступая, бандит еще крикнул Алеше.
– А ты, лабух, теперь до конца жизни мне должен будешь, за подлые трюки свои…
На наше счастье, прогулка криминальных авторитетов по Москва-реке уже подходила к концу. Кораблик возвращался к причалу.
Дато «Южный» потёр то место на шее, куда ему был приставлен нож.
– Ну, так как с долгом считается, Тимур Ионович? – негромко спросил он, как ни в чем не бывало.
– А что с долгом? – нахмурился Тимур. – Денег нет – значит и долг не отдан.
При этом авторитет смерил взглядом Дато и сказал ему несколько фраз по-грузински. И хотя они говорили на родном языке, мне почему-то было совершенно ясно, что Тимур высказал своему «Южному» земляку.
Поэтому оставшиеся несколько минут, пока пароходик причаливал, я старался держаться на расстоянии не только от Беса, но и от Дато. Вообще нестерпимо хотелось вырваться на воздух их этого бандитского гнезда. А Алеша просто тупо сидел за столом, и непрерывно наливал себе водку в рюмку, опрокидывал ее в рот, и тут же наливал другую. Так словно он торопился поскорее выпить всю бутылку мелкими стопочками.
Впрочем, я зря опасался Дато. Когда воры покидали кораблик грузин, уже успел остыть.
– У-у, сука мусорская, – пробормотал он вслед спускающемуся по сходням Бесу. – Поквитаемся еще.
На пристани грузин сел в свою шикарную черную «Волгу» и умчался.
– Ну, и чего мы добились? – спросил меня нетвердо стоящий на ногах Алеша.
И в этот момент я понял, что все занятые мной у разных людей деньги безнадежно угроблены. До последней копейки. И мне стало не по себе. А короткий восторг счастливого освобождения, испытанный, как только удалось живыми покинуть воровской корабль, сменился холодом отчаяния в груди. Я теперь – тварь, обокравшая собственных отца и мать. Потому что возможности отдать их деньги, тайком украденные со сберкнижки, не осталось никакой.
Я понял, что с этого момента моя жизнь безнадежно изменилась. Что-то случилось с моей жизнью. Потому, что ее уже никогда не вернуть в то состояние беззаботной свободы, которое я не ценил по достоинству еще несколько месяцев назад. Когда этой беззаботной свободы у меня еще было так много.
11
На следующее утро Алеша пропал.
– Нет, все! Не пойду никуда его искать, достаточно я за ним в свое время побегала, – вдруг передумала Старкова. И принялась стаскивать только что надетые туфли. – Больше он меня на эту удочку не поймает… – она отрицательно помаячила ладонью перед лицом, убеждая не то меня, не то себя. – Хватит!..
Алеши не было уже часа два. Я видел с балкона, как он вышел из двора под арку. И, по-моему, там как раз стояла какая-то машина. Которая тут же сорвалась с места? Я точно это запомнил.
– А может воры его подкараулили? – вслух предложил я.
– Ой, не смеши меня! – воскликнула Старкова. – Похищение века! У ближайшей пивнушки…
Я пожал плечами и тоже стянул кроссовки. В конце концов, мне было все равно где ждать вечернего поезда. На меня и так столько всего навалилось, что хотелось только сидеть без движения и, главное, не думать ни о чем. Все утро следующего дня после нашего провала на бандитском кораблике я простоял на балконе в прострации. В основном курил и даже думать не мог о том, что я буду делать в Ленинграде. Потому что прийти домой к родителям и рассказать – как я украл у них последнее и сколько еще чужих денег угробил – было выше моих сил. Я вообще не представлял – как смогу теперь переступить порог родного дома. И куда деваться.
А тут еще надо было подобрать слова, как объяснить Маше, что мы немедленно возвращаемся в Питер первым же вечерним поездом. И что ей не надо обзванивать своих друзей рокеров в тщетных попытках помочь нам организовать запись. Именно этим Старкова занималась – все утро она сидела на телефоне. Мне было неловко находиться в комнате, где она, то ругалась и бросала трубку, то уговаривала кого-то, начиная интимно ворковать. Я просто сбежал на балкон, чтобы не слышать всего этого. И понимал Алешу, которому тоже хотелось вырваться из квартиры наружу.
Зазвонил телефон.
– Ну вот, сейчас похитители скажут: «Положите миллион под водосточную трубу, если не хотите, чтобы мы вернули вашего друга по частям», – пошутил я. – Все как в кино.
Маша взяла трубку. Я вернулся на балкон. Через минуту она вышла ко мне с озабоченным лицом. У меня от мгновенного испуга перехватило дух. Но она сказала совсем не то, чего я боялся.
– Позвонили, говорят, есть студия, но только сегодня и завтра там можно поработать.
Вчера, когда мы вернулись со злосчастного кораблика, Старкова не сказала ничего, типа: «Ну, я же говорила!» Хотя вполне могла бы это себе позволить. Спрашивать нас было не о чем. Все было слишком ясно написано на лицах. Алеша плюхнулся в комнате на диван, лежал, глядя в потолок, и жаловался на головную боль, а потом уснул. Я вообще не мог ни о чем думать, чтобы при этом не приходить в отчаяние. Не было сил рассказывать ей, как нас продинамили воры.
И вот она снова стояла рядом, убеждая, что запись все-таки может состояться.
– Вашему уголовнику узнать об этом неоткуда. И вообще, кто узнает, что это вы здесь, сейчас записали? – пожимала плечами Старкова. – Алешка всем будет рассказывать, что это записал еще зимой где-нибудь в Киеве? А как уж вы записью распорядитесь – сами потом решите. Может, хоть сколько-то денег отобьете?..
Мне не верилось в эту запись, которая вырисовывалась случайно, на птичьих правах. И я даже пожалел, что не помешал ей начать помогать нам. Если бы все было кончено – стало бы даже легче. Но теперь получалось, что отказаться уже неловко.
– Ну что, объявляем всесоюзный розыск подпольного артиста? – оставалось мне только кивнуть на входную дверь.
Жара и автомобильный чад еще не успели пропитать это московское утро. Солнце еще не накалило асфальт тротуаров. И московские дворы в этот час еще стояли пустыми и манили посидеть в утренней прохладе на лавочке.
– Ну, где тут у вас пивные точки? Начнем с ближайшей? – осведомился я. – А дальше по часовой стрелке пойдем или против?
– На Пресню поедем, – решила Старкова. – Там живет один его знакомый коллекционер. За выпивкой он к нему поедет. Денег у Лешки нет. Единственный шанс его словить – если он двинул к этому своему корешу. А всяких рюмочных и пивных в нашем районе столько, что все их обойти – жизни не хватит. Вот кто бы еще вчера сказал, что снова начну бегать Лешку разыскивать – я бы в лицо тому рассмеялась! – И она, действительно, как-то забавно сморщившись. – Хорошо хоть Катюху на дачу к бабушке отправила – не увидит ребенок моего позора.
Доехав на метро до «Краснопресненской», мы двинулись вверх по улице в сторону парка, где стоит памятник рабочим, героически погибшим здесь в революцию 1905 года. Затем свернули под арку длинного, современного здания большого спортивного магазина «Олимп». Во дворах Старкова уверенно подошла к крайнему подъезду одной из «хрущовок» и остановилась перед дверью на первом этаже. Я несколько раз нажал на дверной звонок, но в квартире никто не шелохнулся.
– Тоже, наверное, на даче? – предположил я.
– Погоди, – что-то заподозрила Старкова.
Маша вернулась наружу и принялась, совершенно бесцеремонно заглядывать в квартиру, через окно. Она без стеснения поднималась на цыпочки и вытягивала шею, выискивая малейшие щелки между шторами. Чем вызвала оживленное любопытство стайки дворовых старушек, чинно восседавших на лавочках. Но это не остановило Старкову. Наоборот, Маша начала стучать в оконное стекло.
– Акула! – громко позвала она. – Акула, открывай!
Но в ответ – ни единого звука.
– Нет там никого Маша, – возразил я.
– Акула! Кончайте прятаться! – не обратила внимания Старкова. – Мы за Алешей пришли. Открывай, хуже будет! Сережа, вернись в подъезд, пни несколько раз дверь, по настоящему, от души! – обернулась она ко мне.
Маше не пришлось просить меня дважды. Первый раз я пнул обшитую дерматином дверь вполсилы. А потом злость и раздражение взяли свое. И я начал ломиться в дверь с такой яростью, вымещая на ней все обиды и неудачи и тоску от пригибающих к земле долгов, что косяк заходил ходуном и странно, что не рухнули хлипкие стены хрущовки.
– Хватит, – остановила меня, обеспокоенная Маша.
Но из-за дверей уже раздавался перепуганный голос.
– Это хулиганство! Сейчас милицию вызову!
В квартире, и правда, кто-то был. Наша «психическая» атака сработала.
– Акула! Не надо нам лапшу на уши вешать! – повеселела Маша. – Какую милицию с твоей коллекцией блатных песен и царских портретов?