Обильная трапеза с бесконечной чередой кушаний и напитков, широкий, украшенный гобеленами цветами зал, роскошные хитоны придворных, толпы слуг, множество золотых украшений... Всё нагоняло ужасную тоску.
Настала смена блюд. Подали фрукты, виноград, инжир, гранаты, апельсины и финики. И, конечно же, сладкое. Пироги со всяческой начинкой, пирожные с мёдом и орехами. Изобилие сдабривалось добрым десятком сортов вин, специально поданных к окончанию трапезы.
- Почему хмур мой господин? - Настоятель храма Аполлона, сидевший по правую
руку, вытерев жирной пятернёй рот, льстиво заглянул царю в глаза. - Что может тревожить великого в такой знаменательный день?
Самодержец лишь пожал плечами, неуверенно покрутив раскрытой ладонью в
воздухе.
- Да так...
- Может, нужно обратиться к оракулу, чтобы узнать волю Богов? Будет ли хорош
урожай в этом году. Не падёт ли скот?
- Не сейчас. - Отмахнулся венценосец. - И вообще, этим пусть занимаются они.
- Еле заметный кивок в сторону негромко переговаривающихся гостей. - Кому интересно ничтожное и мелкое? Лишь тому, кто сам жалок и незначителен... Великий же спрашивает о грандиозном: о жизни, смерти, судьбе. Такие предсказания сбываются?
Видя, что правитель не в духе, верховный жрец поспешно замолк. Будучи
вестником Олимпийцев он, тем не менее, оставался человеком. И ни в коей мере не хотел обратить на себя гнев того, чьи помыслы простираются так далеко.
Царь встал и, не меняя хмурого выражения лица, коротким жестом остановил
начавших было подниматься сотрапезников.
- Продолжайте без меня.
Стражники, безмолвно последовали за ним и, вскоре, все трое подошли к запертой двери. Молча глянув каждому в глаза, порфироносец оставил охрану снаружи и вошёл в небольшое помещение. Сплошь уставленное сундуками, оно содержало то, на чём зиждется любая власть. И без чего не может существовать ни одно государство.
В них, играя всеми оттенками радуги, грудами лежали серьги, золотые и
серебряные цепи и ожерелья. Браслеты, диадемы, перстни, заколки радовали глаз. Кровавый блеск рубинов на миг омрачил думы любовавшегося сокровищами человека, вспомнившего, по какому поводу собрались гости. Но, отгоняя назойливые мысли, он по локоть погрузил руки в кучу драгоценных камней, где зелёные изумруды соседствовали с жизнеутверждающим сиянием сапфиров. Ублажала взор голубизна бирюзы, загадочно мерцали аметисты, жёлтым пламенем пылал цитрин, а халцедон и яшма вносили диссонанс в пёструю палитру, оттеняя серебристый цвет опалов.
В углу, наваленные небрежной горкой сияли груды золотых слитков и пластины
драгоценного, посланного Богами с неба железа. На стенах развешено, дорогое, инкрустированное оружие. Мечи, с золотыми эфесами и мастерски вставленными в рукоять драгоценными камнями. Богато отделанные шлемы, усыпанные самоцветами жезлы с искусно вырезанными из слоновой кости набалдашниками в виде звериных голов и фигурок распростёрших крылья птиц.
Легонько погладив символы могущества, венценосный повернулся к сундуками, в
которых спрятаны дорогие кубки, серебряные кувшины и маленькие сосуды, наполненные заморскими благовониями.
- О Боги, зачем всё это? - Громкий голос правителя, отразился от толстых каменных стен, и звуки умерли, не достигнув ничьих ушей. - Скажите, для чего я десять лет назад уничтожил сына брата моей матери Метиона? Зачем убил его детей, а жену навсегда изгнал в неведомые края? Кому, кому я вас спрашиваю, останется всё это? Или, через каких нибудь два десятка лет, придёт кто-то, подобный мне, но более сильный и могучий, дабы предъявить права на трон, данный вами?
Увы... Горы драгоценностей остались безразличными к мольбам растерянного человека. В негодовании царь топнул ногой. Пол, сложенный из мраморных плит лишь отозвался глухим стуком. Резко хлопнул дверью, порфироносец выскочил из сокровищницы и широким шагом устремился вон из дворца. Еле поспевавшую стражу отослал, грозно нахмурив брови. Те, привыкшие беспрекословно выполнять волю господина, покорно остались на ступенях. А владыка, вскочив на коня, помчался прочь.
Над безграничным искрящимся разнообразными красками морем медленно плыло
знойное южное солнце. Далеко вверху, меж редких белых облаков, словно неотъемлемая часть картины, еле видимой чёрной точкой парил, широко раскинув крылья, орёл. Воздух, настолько густой, что казалось, с трудом, обжигая пролезает в горло, набегал раскалёнными волнами, стоило лишь дороге удалиться от берега, спрятавшись за скалами.
По петляющему, хорошо утоптанному тысячами сандалий и копыт тракту скакал,
держа направление на Дельфы, мужчина на огромном чёрном жеребце. Бронзовый панцирь блестел, отражая яркие лучи. Синий плащ, сотканный из тончайшего руна, развевался подобно знамени. По лицу с правильными чертами, несмотря на порывы свежего ветерка, то и дело набегавшего с моря, катились струйки пота. Голубые, могущие поспорить цветом с самим небом глаза, выдавали сосредоточенность. Всадника явно одолевали невесёлые мысли. И он мчался неведомо куда в поисках ответа.
Путники и разложившие на берегу сети рыбаки низко кланялись, с первого взгляда узнавая царского коня. И, приставив ладонь козырьком, долго провожали государя взглядом. Мощный жеребец, привыкший к ежедневным скачкам, шёл ровным галопом. Он был так силён, что оставлял заметные выбоины на чёрствой, подобной камню земле, исхоженной бесчисленным количеством путешествовавших до него. Повторяя очертания побережья, большак свернул, и солнце внезапно ударило в глаза. От нагретых скал пахнуло жаром, что навеяло невесёлые мысли о царстве мёртвых, коим правит Аид. Где после смерти, независимо от желания окажется
всякий. Господин и раб, кристально честный и грешник. Святой и убийца.
Дорога, взбираясь на холм, пошла вверх. С него, поросшего редкими деревьями, открывался великолепный вид. Остановив разгорячённого скакуна, всадник снял шлем и, повернувшись, окинул взглядом проделанный путь. Далеко позади остались Афины. С их государственными заботами, дворцовыми интригами и множеством повседневных дел, в последнее время казавшихся не такими уж важными.
"Для чего"? - В который раз за прошедшие месяцы задал вопрос царь. - "В чём
же он, сокровенный смысл жизни"?
До недавних пор казалось, что во власти. В возможности сильной и уверенной рукой вести народ в будущее, заставляя выполнять волю богов. Принуждая и карая, верша суд и, если забирая, то непременно давая нечто взамен. Уверенность в справедливости правителя, надежду на безопасность. Мудрому господину, в его представлении, нужна не только поддержка знати, но и доверие масс.
Пожалуй, во власти, в сильной власти заветный смысл существования. Она ставит перед необходимостью и наказывает, берет свое, но кое-что возвращает - хотя бы иллюзию справедливости и безопасности. Могучая держава, нуждалась в поддержке масс, в объединяющей нацию идее и руководстве, способном идею озвучить и склонить подданных к осуществлению - желательно, без лишней крови. Универсальным желанием всех народов и эпох являлось благосостояние. Эти края на берегу теплого моря, практически не знавшие холодов, могли обеспечить сотни тысяч. Щедро даруя плоды и птицу, рыбу и вино, зерно и скот. Все остальное, в чём нуждались города-государства, - без труда можно достать на севере и юге. Действуя так или иначе, и выбор методов входил в прерогативы господина.
Власть в Афинах - как и в любом царстве - укреплялась проверенным веками способом. Устрашением жадных и завистливых соседей, уничтожением внутренних врагов и, конечно же, пропагандой, выдаваемой за откровения Олимпийцев. Самый эффективный метод - следовать религиозным учениям. И, опиралась на волю Богов, устанавливать неопровержимый авторитет правителей. Все это называлось политикой, и, объятому невыразимыми муками человеку казалось теперь не заслуживающим внимания. Война, торговля, захват рабов или обмен производимых товаров.
Всё представлялось игрой воображения, мороком, иллюзией! Но разве жизнь не есть сплошной самообман, навеянный надеждами и фантазиями? Одни из них чудесны, другие вселяют ужас или благоговейный трепет. Сегодня чарует, околдовывает облик прекрасной женщины, желанной настолько, что готов отдать за право обладания жизнь. А завтра, охладев к бывшей возлюбленной, равнодушно взираешь на милые некогда черты. И лишь чувство долга и благородство не даёт обидеть вчерашнюю подругу. Иллюзия... Но в зыбком её мареве есть опора - не то, что видишь, слышишь и ощущаешь на запах и вкус, а то, что чувствуешь сердцем. Будущее. Наступающее, независимо от желания простых смертных. И которое - увы - некому завещать...
Чутким ухом заслышав стук копыт, царь вгляделся внимательней и рассмеялся.
- Головы оторву, мерзавцы!
Чутким ухом заслышав стук копыт, царь вгляделся внимательней и рассмеялся.
- Головы оторву, мерзавцы!
Негодование вызвал отряд воинов, скакавший вдогонку.
Ещё одна грань величия внезапно напомнила о грустных размышлениях. Вот она - несвобода. Что может быть хуже? Даже самый ничтожный раб, в чьей грязной хижине плачет в люльке младенец гораздо счастливее его. Ибо нет пределам мечтаний находящегося на самом низу.
Он может бежать, имеет шанс угодить господину и получить вольную. Увы... Удел находящегося на вершине, с тоской оглядываться назад, мучительно размышляя: зачем всё это? Для кого?
Кавалькада, ощетинившаяся остриями копий и сверкая бронзой пластин на деревянных щитах, приблизилась и остановилась на почтительном расстоянии. Искушение отослать эскорт было столь велико, что властитель горько усмехнулся. Не уйдут ведь. А, для виду, отъехав немного, вновь увяжутся следом. Да и, раз уж всё равно знаю, что путешествую не в одиночестве, пусть остаются.
На ночлег расположились, едва солнце коснулось горных вершин. Сосновый бор,
под сенью которого запылали костры, навевал умиротворение. И, поужинав, все кроме караульных, расстелив плащи, заснули крепким сном.
Фивы минули, не заезжая, лишь снарядив двух воинов за провиантом. И, в
очередной раз, устроив стоянку на берегу быстрой горной речушки, с водой столь холодной, что ломило зубы, въехали в Дельфы, чей Храм Аполлона славился мудрым и дальновидным предсказателем.
Находящийся в глубине материка город показался пыльным и не заслуживающим
внимания. Особенно после Афин, которые почитал за центр мироздания.
- Что привело мудрого властелина в храм Бога Солнца? - Встретивший их
верховный жрец, приняв дары, внимательно изучал путников.
- Дошли до нас слухи, что среди твоих людей есть некто, кому открыта воля Богов. - Царь, прекрасно знавший, что из себя представляет настоятель храма в Афинах, глядел с недоверием.
- Прорицатель примет тебя завтра, чужестранец. - По-прежнему глядя в глаза прибывшему ответил жрец. - Пока можешь отдохнуть с дороги, совершить омовение и принести жертву Аполлону.
Кивнув, ищущий ответа у Богов, слегка поклонился и вышел из храма. Возложив
на алтарь купленного ягнёнка и проделав положенный ритуал, владыка Афин направил коня к дворцу того, кто правил этим городом. Слухи, невесть как опережающие любой его поступок, несомненно, уже достигли ушей господина. И было бы неучтиво, прибыв в Дельфы, не почтить того своим вниманием. Конечно, сначала предполагалось сохранить поездку в тайне. И, будь он один, так бы и поступил. Но как скрыть хорошо вооружённый отряд, на чьих щитах сверкает герб Афин?
Телохранители устроились в казарме. Царь же, вымывшись и, умаслив тело
благовониями, потягивая вино, как равный с равным неторопливо беседовал с хозяином дворца. Говорили о насущных делах, политике, видах на урожай и необходимости борьбы с морскими пиратами, которые для Дельф, хоть и не имевших флота, тоже являлись досадной помехой в торговле. Стороной обходили щекотливые темы, коими были Критская тирания и войны, тут и там вспыхивавшие между что-то не поделившими соседями.
Попытавшись осторожно выяснить, что привело гостя в Дельфы, владыка города получил уклончивый ответ, впрочем, абсолютно не надеясь на откровение. Завтра. Завтра стены храма, у которых, как известно, есть уши, услышат и запомнят. И, конечно же, донесут ему. А пока, почему бы не насладиться беседой с незваным гостем. Который слишком заметен, чтобы быть простым шпионом. И, в то же время, очень могущественен, чтобы оказаться просителем.
Отвергнув услуги смазливой рабыни, присланной радушным хозяином, царь вытянулся на ложе и, закинув руки за голову, смотрел в сводчатый потолок. С надеждой заглядывая в будущее, которое, возможно, по воле Аполлона и с помощью мудрого предсказателя, завтра приоткроет свою завесу.
Огонь пылал в жертвенном Алтаре. Оракул, вперив невидящий взор в пламя,
схватил царя за запястье и, принялся бормотать.
- Страх... Господина гложет неясный ужас, причиной которого грядущее. Вернее, отсутствие такового.
Ждущий решения Богов нахмурился и еле сдержался, чтобы не вырвать руку. Но ясновидец, крепче сжав пальцы, продолжал. - Могучий воин не боится смерти, его не пугает возможность заснуть и не проснуться, умереть в бою или, получив в наказание ниспосланную свыше хворь, тихо угаснуть в роскошном дворце.
Сведений, собранных за одну ночь было явно недостаточно, для вердикта Богов.
Но, судя по тому, что известно, можно сделать осторожные выводы.
- Говори! - Хрипло потребовал царь.
- Мы ничего не можем знать о завтрашнем дне. Но многие ответы можно найти в
прошлом. Чтобы понять сокровенное сказанное Олимпийцами,
нужно выйти за пределы сиюминутных желаний. Внутри их дозволено уяснить только смысл отдельных фрагментов существования. А истинное предназначение каждого лежит вне пределов жизни. - Повёл загадочные речи оракул.
Стоящий рядом с жрецом человек почувствовал, как его охватывает гнев.
Проделать такой долгий путь, чтобы услышать невнятное бормотание? Нет уж, один подобный пройдоха имеется под боком. И вести витиеватые речи и пространно рассуждать о туманной перспективе и воле Богов умеет ничуть не хуже!
Глава 3
Девушка тайно покинула гинекей и, неслышно ступая босиком по вытертым мраморным ступеням, спустилась к морю. Оглянувшись и, убедившись, что женщины крепко спят, загадочно улыбнулась. Затем, обув сандалии, помчалась вдоль берега. Полная луна, отражаясь в колеблющихся волнах, светила столь ярко, что не было
нужды беспокоится, и внимательно глядеть на дорогу. Если начистоту, она вообще не чувствовала ног. За спиной словно выросли крылья и, подпрыгивая, точно молодая резвящаяся лань, лёгкая фигурка неслась к маленькой бухте, со всех сторон окружённой невысокими, и такими уютными скалами. А грот, устланный высушенными морскими водорослями, остро пахнущими йодом, в эти мгновения представлялся самым лучшим местом на земле. Более значительным чем дворец отца. И, конечно же, какого сравнения не выдерживала, женская его половина. Со стареющими, вечно брюзжащими тётками, тихими, как мыши, но оттого ещё более противными служанками и строгой матерью.
Ей недавно исполнилось четырнадцать лет и вдруг, в одночасье всё переменилось. Повседневные дела стали неинтересными и не вызывали ничего, кроме зевоты. Тряпичные куклы, с глазами из морских ракушек рождали грустную улыбку. А занятия с повитухой, упорно настаивающей, что царской дочери необходимо многое уметь и ещё больше знать, казались сущим адом. Что она понимает! В то время, когда хочется петь и смеяться от счастья, ей предлагают запоминать то, что, скорей всего, никогда не понадобится в жизни. Но, увы... Чтобы иметь возможность выбираться из душных покоев, приходилось изображать паиньку. Зубрить, играть с младшими сёстрами, подражая несмышлёной маленькой девочке, которой была каких-то две недели назад.
Всё перевернулось с ног на голову, когда, в очередной раз получив взбучку от
Старшей сестры, она, глотая слёзы убежала к морю. Сидя у воды, пересыпая в пальцах песок, девушка хлюпала носом, глядя в даль. Сзади послышались шаги и, не оборачиваясь, вдруг почувствовала, что всё тело охватывает огнём. Боясь посмотреть на того, кто вызвал бурю гормонов, юная женщина втянула голову в плечи и, закаменев лицом, задержала дыхание.
Однако невольный виновник смятения, казалось, не замечал вызванной реакции. Кинув мимолётный взгляд на хрупкую фигурку, отвязал лодку, спрятанную меж камней и, не оглянувшись, принялся работать веслом. Вскоре маленький кораблик, плывущий вдоль берега, скрылся, свернув за скалы. А юная Эфра навсегда лишилась покоя.
Нелегко и непросто получилось организовать следующую встречу. Вряд ли юноша,
с широким разворотом плеч, бронзовой от загара кожей и щемящим сердце изумительным сиянием зелёных глаз, принадлежал к знати. В этом случае она не видела проблем. Представители всех значительных семей регулярно бывали во дворце. И попасться на глаза молодому человеку не составит труда. Иное дело - простолюдин. Или, даже, раб! Дочери правителя не пристало выказывать интерес к людям низшего сословия. Вообще-то, считалось неприличным вообще заглядываться на мальчиков. Но, кто мог полностью проконтролировать выросших под горячим южным солнцем юных проказниц? И, частенько, то одна, то другая из многочисленных родственниц оказывалась в интересном положении. Виновником которого, как правило, был кто-то, с кем не стыдно породниться царской семье.
Придя к неутешительному выводу, юная Эфра, проплакала всю ночь. Но, поскольку нравом пошла в отца, и отступать - не в её правилах, начала претворять в жизнь нехитрый план. Осторожно расспрашивая служанок, ходивших на рынок и бывших главными переносчицами новостей, выяснила, что таинственного юношу порой встречали на улицах Троисены. Он ничего не продавал, редко вступал в разговоры, однако, благодаря внешности, заставлявшей трепетать женские сердца, вызвал немало кривотолков. И, поскольку ничего предосудительного не совершал, свободно передвигался, появляясь неизвестно откуда и исчезая так же внезапно.