— Ежели вы намерены отклонить последнее предложение, я приглашаю вас уйти вместе со мной. Но если вы намерены его принять, тогда я удалюсь один.
— Никто никуда не удаляется, — коротко ответила я. — Сядьте, — предложила я Дугалу, который все еще стоял как столб и смотрел на Мурту как на привидение.
— А где Руперт? — спросил он, обретя наконец дар речи.
— О, Руперт… — Мурта задумчиво потер подбородок дулом пистолета. — Он вроде бы отправился в Белладрум. Вернется на рассвете, — уверенно добавил он. — С бочонком рома, за которым вы его вроде послали. Остальные спят в Куинборо.
Дугал нашел в себе силы рассмеяться, хотя и хрипловато. Он сидел, руки на коленях, и переводил глаза с меня на Мурту и обратно. Наступило недолгое молчание.
— Ну? — заговорил Дугал. — Что теперь?
Это, что называется, был вопрос по существу. Удивленная тем, что вместо Джейми встретила Дугала, ошарашенная его разоблачениями и доведенная до бешенства его последующими предложениями, я как-то не нашла времени подумать, а что же дальше делать.
К счастью, Мурта оказался более подготовленным. Но ему, правда, не пришлось иметь дело с непристойными предложениями.
— Нам нужны будут деньги, — заявил он напрямик. — И люди. — Потом он оценивающим взглядом окинул тюки и добавил: — Нет. Это для короля Якова. Мы возьмем из твоих собственных.
Он перевел глаза на Дугала и ткнул дуло пистолета в направлении его споррана.
Жизнь в шотландских горах делает человека фаталистом, такова уж одна из ее особенностей. Дугал со вздохом вытащил из споррана и бросил к моим ногам небольшой кошелек.
— Двадцать золотых монет и тридцать шиллингов, — сказал он, подняв одну бровь. — Берите, и привет вам.
Заметив мой скептический взгляд, он покачал головой.
— Нет, я сказал что хотел. Думайте обо мне как хотите. Джейми — сын моей сестры, и если вы сможете его освободить, да поможет вам Бог. Но вы не сможете, — заключил он беспрекословно.
Он глянул на Мурту, который все еще манипулировал своими пистолетами.
— Что касается людей, то нет. Если ты, Мурта, и барышня хотите покончить жизнь самоубийством, я вас удержать не могу. Обещаю только похоронить вас по обе стороны от могилы Джейми. Но вы не уведете с собой в ад моих людей, с пистолетами или без них.
Он скрестил руки на груди и, прислонившись к стене пещеры, спокойно смотрел на нас.
Мурта продолжал целиться, но его маленькие черные глазки обращены были ко мне. Стрелять или нет?
— Я предложу вам сделку, — сказала я.
Дугал снова приподнял бровь.
— У вас сейчас определенное преимущество передо мной в заключении сделок, — заметил он. — Что же именно вы предлагаете?
— Позвольте мне поговорить с вашими людьми, — сказала я. — Если они пойдут со мной по доброй воле, отпустите их. Если нет, мы уйдем как пришли и вернем вам ваш кошелек.
Один уголок его рта приподнялся, изображая кривую улыбку. Он посмотрел на меня, как бы оценивая мое красноречие и убедительность моих доводов. Потом сел, положил руки на колени и кивнул:
— Идет.
Мы покинули ущелье с пещерой, увозя кошелек Дугала и пятерых спутников: Руперта, Джона Уитлоу, Уилли Макмуртри и братьев-близнецов Руфуса и Джорди Каултеров. Решительность Руперта убедила остальных; я с чувством мрачного удовлетворения наблюдала за выражением лица Дугала, когда его приземистый чернобородый заместитель вдумчиво поглядел на меня, потом похлопал по висевшим на поясе длинноствольным пистолетам и сказал:
— Ну что же, барышня, почему бы и нет?
До Уэнтуортской тюрьмы было отсюда тридцать пять миль. Полчаса езды на автомобиле по хорошей дороге. Два дня тяжелого пути в седле по наполовину замерзшей грязи. Времени немного. Эти слова Дугала постоянно отдавались эхом у меня в ушах и еще долго удерживали меня в седле после того, как я начинала чувствовать себя совершенно измученной.
Пока мое тело тряслось в седле в течение долгих утомительных миль, разум был открыт для тревоги. Чтобы не думать непрерывно о Джейми, я отвлекала себя воспоминаниями о разговоре с Дугалом в пещере.
И о последнем, что он мне сказал. Стоя снаружи у входа в пещеру и дожидаясь, пока Руперт и его спутники приведут из укрытия, расположенного выше по ущелью, своих коней, Дугал внезапно обратился ко мне.
— У меня поручение для вас, — сказал он. — От ведьмы.
— От Джейли? — Сказать, что я была удивлена, значило ничего не сказать.
Лицо Дугала я не могла разглядеть в темноте, но увидела, что он утвердительно наклонил голову.
— Я виделся с ней однажды, — проговорил он тихо, — когда приходил за ребенком.
В других обстоятельствах я, возможно, отнеслась бы с сочувствием к нему, к тому, что он расставался со своей любовницей, осужденной на костер, что уносил их общего ребенка, сына, которого он никогда не сможет признать своим по закону. Но теперь голос мой был как лед.
— Что же она велела передать?
— Она велела передать, если я увижу вас, две вещи. Велела запомнить их и точно сообщить вам. Первая: «Я думаю, что это возможно, но не знаю точно». А вторая; это просто несколько чисел. Она заставила меня выучить их в том порядке, в каком надо передать их вам. Вот они: один, девять, шесть, семь… Говорит это вам что-нибудь?
— Нет, — ответила я и направилась к своей лошади, хотя сказанное было мне, безусловно, понятно.
«Я думаю, что это возможно». Только одно могла она разуметь под этим: она думала, хоть и не была вполне в этом уверена, что через круг камней можно вернуться обратно в свое время. Она не воспользовалась такой возможностью для себя, она — к своей беде — выбрала другое: остаться. Наверное, у нее на то были свои причины. Дугал?
Что касается чисел, то я тоже понимала, что они значат. Дугалу она их назвала по отдельности во имя тайны, но они, разумеется, составляли одно число — 1967. Год, из которого она сама ушла в прошлое.
Какая жалость, что я увидела метку оспенной прививки у нее на руке слишком поздно. Но если бы я увидела эту метку раньше, что тогда? Попала ли бы я в круг каменных столбов — возможно, с ее помощью — и оставила бы Джейми?
Джейми. Мысль о нем тяжким грузом давила на меня; она раскачивалась из стороны в сторону, словно маятник на конце веревки. «Времени немного». Дорога, тянулась перед нами бесконечная и тоскливая, порою исчезая среди замерзших болот или ледяных просторов, которые были еще недавно лугами и пустошами. Под мелким холодным дождем, который вот-вот грозил перейти в снег, мы достигли цели к вечеру второго дня.
Громада здания чернела на фоне облачного неба. Построенное в форме гигантского куба здание, с каждой стороной в четыреста футов и с башней на каждом углу, вмещало триста узников плюс сорок солдат гарнизона во главе с командиром, штатского коменданта и прочую прислугу. Уэнтуортская тюрьма.
Я глядела на зловещие стены из зеленоватого гранита. В стенах были прорезаны окна, очень маленькие. В некоторых из них мерцал свет. Другие — как мне подумалось, окна в камерах узников — оставались темными. Глядя на массивное здание с непроницаемыми стенами, огромными воротами, охраной в красных мундирах, я начала терзаться сомнениями.
— Что, если… — Во рту у меня пересохло, я остановилась и облизала губы. — Что, если мы не сможем это сделать?..
У Мурты на лице было его обычное угрюмое выражение; он прятал острый подбородок в воротнике рубашки. Он повернулся ко мне.
— Стало быть, Дугал нас похоронит по обе стороны от Джейми, — ответил он. — Да, прямо сказать, работа нелегкая.
Часть седьмая УБЕЖИЩЕ
Глава 34 УЭНТУОРТСКАЯ ТЮРЬМА
Сэр Флэтчер Гордон был низенький и дородный мужчина; полосатый шелковый жилет обтягивал его, словно вторая кожа. Плечи у него были покатые, а брюшко весьма солидное, и оттого казалось, что в комендантское кресло уселся большой окорок. Лысая голова и ярко-розовое лицо скорее усиливали, нежели рассеивали это впечатление, хотя ни один окорок не мог похвастаться парой таких голубых глаз. Склонившись над пачкой бумаг на письменном столе, сэр Флэтчер осторожно и неторопливо перелистывал их.
— Да, вот он, — сказал сэр Флэтчер после того, как невыносимо долго читал страницу. — Фрэзер, Джеймс. Обвиняется в убийстве. Приговорен к повешению. Так, позвольте, а где же постановление об экзекуции? — Он снова умолк, близоруко уткнувшись в бумаги.
Я впилась ногтями в шелк моего ридикюля, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.
— А, да. День казни 23 декабря. Он еще у нас.
Я проглотила слюну и ослабила судорожную хватку. Меня одновременно охватили ужас и ликование. Значит, он еще жив. Оставалось два дня. И он где-то близко, в том же здании, где сейчас нахожусь я… Выпрямившись в кресле для посетителей, я придала себе вид этакой обаятельной просительницы.
Я проглотила слюну и ослабила судорожную хватку. Меня одновременно охватили ужас и ликование. Значит, он еще жив. Оставалось два дня. И он где-то близко, в том же здании, где сейчас нахожусь я… Выпрямившись в кресле для посетителей, я придала себе вид этакой обаятельной просительницы.
— Могу ли я повидать его, сэр Флэтчер? Совсем ненадолго… быть может, он захочет что-нибудь передать своей семье?
Под видом английской приятельницы семейства Фрэзеров мне сравнительно легко удалось получить аудиенцию у гражданского коменданта Уэнтуортской тюрьмы. Просить о свидании с Джейми было, безусловно, опасно: ничего не зная о выдуманной мною истории, он легко мог выдать меня, увидев внезапно и без предупреждения. Да и я сама могла себя выдать, потеряв самообладание при встрече с Джейми. Но мне необходимо было так или иначе выяснить, где он точно находится; шансы разыскать его в этой огромной ловушке для кроликов без всяких указаний сводились к нулю.
Сэр Флэтчер сдвинул брови, что-то обдумывая. Было ясно, что подобную просьбу со стороны всего лишь друга, а не члена семьи он считает неприемлемой, но в то же время он не был человеком бесчувственным. В конце концов он все же покачал головой отрицательно.
— Нет, дорогая моя. Боюсь, что никоим образом не могу этого позволить. У нас все переполнено, и мы не имеем необходимых условий для личных свиданий с заключенными. К тому же он… — сэр Флэтчер снова полистал бумаги, — он сейчас содержится в большой камере в западной части здания, вместе с другими уголовными преступниками, которым уже вынесен приговор. Для вас свидание с ним в этой камере было бы чрезвычайно опасно… да и вообще где бы то ни было. Это опасный узник, поймите. Вот здесь обозначено, что мы с первого дня пребывания у нас держим его в кандалах.
Я снова вцепилась в ридикюль, на сей раз чтобы не ударить коменданта. Он еще раз покачал головой; пухлая грудь вздымалась и опадала от тяжелого дыхания.
— Нет, если бы вы были членом семьи, тогда, возможно… Впрочем, дорогая моя…
Его, кажется, нечто осенило. С некоторыми затруднениями выбравшись из кресла, он подошел к внутренней двери, возле которой стоял на карауле солдат в мундире, и что-то негромко приказал ему. Тот кивнул и вышел.
Сэр Флэтчер вернулся к своему письменному столу, задержавшись по пути, чтобы прихватить графин и стаканы, оставленные, на комоде. Я приняла его предложение выпить кларету — я в этом очень нуждалась.
Мы успели пригубить второй стакан к тому времени, как вернулся караульный. Тот вошел в кабинет без приглашения и поставил на стол возле локтя сэра Флэтчера небольшой деревянный ящичек. Потом повернулся и вышел, бросив на меня мимолетный, но внимательный взгляд, перед которым я скромно опустила очи долу. На мне было платье, заимствованное у некоей дамы из знакомых Руперта; запах, которым пропиталось платье и соответственно ридикюль, навел меня на совершенно определенные мысли о том, чем занималась эта особа. Я надеялась, что караульный не узнал платья.
Осушив стаканчик и поставив его на стол, сэр Флэтчер придвинул к себе ящичек — простую деревянную шкатулку с выдвижной крышкой. На крышке мелом было написано: «Фрэзер». Сэр Флетчер сдвинул крышку, заглянул внутрь и тотчас пододвинул ящичек ко мне.
— Личные вещи заключенного, — сказал он. — Обычно мы после… мм… экзекуции отсылаем их тому из родственников, кому назначает осужденный. Однако этот узник вообще отказался хоть что-то сообщить о своей семье. По-видимому, из неприязни или отчуждения. Не столь уж необычно, однако прискорбно. Я подумал, мистрисс Бошан, что, поскольку вы друг семьи, может быть, вы примете на себя обязанность передать вещи родственникам?
Говорить я не могла, только кивнула и уткнулась носом в стакан с кларетом.
Сэр Флэтчер был явно обрадован и тем, что пристроил шкатулку, и тем, что я вскоре удалюсь. Он, все так же тяжело, с присвистом дыша, откинулся на спинку и широко улыбнулся мне.
— Это очень великодушно с вашей стороны, мистрисс Бошан. Это весьма грустная и тягостная обязанность для чувствительной молодой женщины, и, уверяю вас, я вам от души признателен.
— Не стоит благодарности, — пробормотала я с трудом, встала и взяла шкатулку — такую маленькую и легкую, заключающую в себе все, что осталось от человеческой жизни.
Я знала, что там лежит. Три аккуратно свернутые рыболовные лески. Кремень и кресало. Маленький осколок стекла с округленными от трения краями. Мелкие камешки — просто потому, что они красивы или приятны на ощупь. Высушенная лапка крота — средство от ревматизма. Библия… или они позволили ему оставить ее у себя? Я на это надеялась. Кольцо с рубином — если его не украли. И маленькая змейка, вырезанная из вишневого дерева, с надписью: «Сони».
Я запнулась у двери и ухватилась за притолоку, чтобы удержаться на ногах. Сэр Флэтчер, любезно провожавший меня, немедленно подскочил ко мне:
— Мистрисс Бошан! Вам дурно, дорогая? Караульный, подайте стул!
Я чувствовала, что на лице у меня выступил каплями холодный пот, но попыталась улыбнуться и отказалась от предложенного стула. Больше всего на свете я жаждала выбраться отсюда — я хотела вдохнуть в себя свежий воздух, как можно больше свежего воздуха. Хотела остаться одна, чтобы выплакаться.
— Нет-нет, ячувствую себя хорошо, — как можно убедительнее произнесла я. — Просто… здесь немного душно. Все будет в порядке, уверяю вас. К тому же мой грум ждет меня.
И тут мне пришла в голову одна мысль, это могло оказаться бесполезным, но и не повредило бы ничему.
— Сэр Флэтчер…
— Да, моя дорогая? — По-видимому, не на шутку обеспокоенный моим видом, он был весь галантность и внимание.
— Мне пришло в голову… Как это грустно, что молодой человек в подобном положении чуждается своей семьи. Быть может, он все же хотел бы обратиться к своим родным с письмом… примириться с ними? Я была бы счастлива вручить такое письмо… его матери.
— Вы замечательно предусмотрительны, дорогая! Конечно! Я велю спросить. Где вы остановились, дорогая? Если письмо будет написано, я перешлю его вам.
— Видите ли, — я на этот раз вполне справилась с улыбкой, хоть и чувствовала ее как будто наклеенной на мою физиономию, — я не могу сейчас сказать это с полной уверенностью. В городе у меня есть родственники и множество знакомых, у всех у них я считаю себя обязанной провести какое-то время… чтобы никого не обидеть. — Я принудила себя рассмеяться. — И поэтому, если вас это не слишком обеспокоит, я предпочла бы прислать за письмом своего грума.
— Конечно, конечно! Отлично придумано, дорогая моя! Просто отлично придумано!
Бросив быстрый опасливый взгляд на свой графин, он взял меня под руку и проводил до ворот.
— Вам лучше, милочка? — Руперт отвел волосы у меня со лба и посмотрел мне в лицо. — Вы бледная, как брюхо у дохлой свиньи. Нате-ка глотните еще разок.
Я покачала головой, отказываясь приложиться к фляжке с виски, села и вытерла лицо влажным платком, который Руперт положил мне на лоб.
— Ничего, со мной уже все в порядке.
Сопровождаемая Муртой, который изображал моего грума, я смогла отъехать от тюрьмы лишь настолько, чтобы меня оттуда не было видно, после чего в полном изнеможении сползла с седла на снег. И лежала, рыдая и прижимая к груди шкатулку с вещами Джейми, пока Мурта не заставил меня подняться и сесть в седло, после чего препроводил в маленькую гостиницу в Уэнтуорте, где Руперт снял помещение. Комната находилась на верхнем этаже; отсюда видна была громада тюрьмы, плохо различимая в сгущающихся сумерках.
— Парень мертв? — спросил Руперт, и на этот раз на его широком лице, почти полностью утонувшем в густой черной бороде, отражались только сочувствие и тревога — ни следа привычных для него ухарских ужимок.
— Пока нет, — ответила я с тяжелым вздохом. Слушая мой рассказ, Руперт медленно ходил по комнате, в раздумье то выпячивая, то поджимая губы. Мурта сидел спокойно, черты его не выражали ни малейшего волнения. Я подумала, что из него получился бы отличный игрок в покер.
Руперт со вздохом уселся рядом со мной на кровать.
— Ну хорошо, он жив, а это, в конце концов, самое главное. Однако черт меня побери, если я знаю, что делать дальше. У нас нет возможности проникнуть в тюрьму.
— Нет, есть, — внезапно заговорил Мурта. — Благодаря тому, что наша барышня подумала о письме.
— Мм-м-м… Это всего один человек. И пройти он сможет только до приемной коменданта. Но для начала и это сойдет. — С этими словами Руперт вытащил свой нож и кончиком его почесал в бороде. — Чертовски трудно отыскать его в таком обширном здании.
— Но я знаю, где он примерно находится, — сказала я, обрадованная уже тем, что мы строим какие-то планы и что товарищи мои не отказываются от предприятия, каким бы безнадежным оно сейчас ни казалось. — То есть я знаю точно, в каком он крыле.