В Париже, когда Тарковский умирал, я пытался дозвониться до него — никто трубку не брал… Я не был с ним знаком. Хотя Тарковский называл четырех режиссеров, которые есть в России: Сокуров, я, Иоселиани и Параджанов. Правда, про меня он сказал: этот режиссер никогда не будет знаменитым.
— Вот тут он ошибся.
— Ну, если я знаменитость, то в узком кругу.
— Но есть же международное признание. А дома — Вы же помните битком набитые залы на «Лапшине»…
— Ой, да что вы мне рассказываете — прекрасные были времена, когда интеллигенция обменивалась книжками Домбровского, появившимися сборниками стихов… А сейчас меняются книжками, которые читать стыдно и противно — сортирное чтиво. Менты пишут книжки, а интеллигенты их читают.
— Может, интеллигенты-то все же другие книги читают?
— Интеллигенты читают, интеллигенты. И говорят все при этом, оправдываясь: нам надо расслабиться, мы отдыхаем. Да пошли вы к черту, от чего вам надо расслабиться?! Вам напрячься надо! Ведь получается с точностью до наоборот: «Белинского и Гоголя, а не Милорда глупого с базара понесут»… В букинистическом на углу Невского и Фонтанки собрания сочинений Толстого, Гоголя, Чехова стоят 4 доллара за 15 томов, а один том — 20 центов! Это Россия — великая читающая держава! Вот во что мы превратились, стоило нас поманить каким-то дерьмом.
— Тогда как же Вы надеетесь, что Ваш фильм, когда Вы его закончите, будет кому смотреть в России?
— Надеюсь… Вот «Хрусталев» — многие считают, что и его не смотрели. Никакой помощи в прокате для сложного фильма не было абсолютно. А ведь Швыдкой обещал, Мишей предлагал называть… Наш редактор просто ездил по России и показывал в разных городах — и там полные залы были. Правда — два-три дня. Но все равно приятно. Последняя его поездка была в район Инты, Печоры. В маленьких городах там во множестве остались люди, которые сидели в сталинских лагерях. Но смотрели фильм не они, а молодые люди. Один сеанс — набито, другой — набито…. А мне больше и не надо, я никогда не рассчитывал на то, что люди на мои фильмы будут толкаться в очереди у касс. Хотя в Париже я это видел — как спецкора одной газеты не пустили. Он удостоверение сунул, а ему сказали — давай деньги, у нас — аншлаг.
— А Вы как-то по срокам планируете — когда картина может быть закончена?
— Я не знаю, как по срокам — у нас все дико сложно. Построить декорацию — проблема, люди разучились строить большие декорации. Мы строим, строим, а потом артист, которого в Америку пригласили, говорит: «Чао, бамбино!» Хотя он и понимает, что гастроли — дело глупое, а хорошая картина остается надолго. Но там — деньги.
— Кстати, о деньгах, финансирование нормально идет? С этим нет проблем?
— Приходится ждать, но по сравнению с «Хрусталевым» — все гораздо лучше. Там была просто катастрофа. Со мной еще воевала ленинградская администрация, которая отбирала все то, что дал Собчак. Кстати, у меня потрясение: чиновник, который меня уничтожал — министр наших ленинградских финансов, фамилии не помню — «яблочник» по партийной принадлежности! Я однажды высказался в его адрес, за это он меня и… Не уничтожил, кстати. Понятно, когда так ведут себя какие-то большевики угрюмые, но «яблочник» — вроде свой человек. Чудовищная страна какая-то.
— С каким же чувством Вы делаете эту картину — с надеждой, ненавистью, отчаянием?
— С радостью. Материал хороший, но я не знаю еще, что сложится. Вдруг не получится картина? Четыре подряд получились, а эта — не получится.
— Так не бывает!
— Просто я старый уже, плохо себя чувствую. Когда съемки — боюсь, паникую, проклинаю всех, а так — с радостью.
Беседу вела Наталья МИЛОСЕРДОВА
Борис Стругацкий: «ГЕРМАН — И НИКТО ДРУГОЙ»
А теперь предоставим слово писателю. Борис Натанович Стругацкий любезно согласился ответить на наши вопросы.
— Вы тоже считаете, что «Трудно, быть богом» — это милая сказка, а «постулаты Будаха» — наивны?
— Нет, конечно. «Трудно быть богом» это, скорее, притча, и как всякая притча допускает разные толкования. Для меня это — трагедия человека, который хотел переменить естественный (то есть кровавый и жестокий) ход истории и вроде бы даже имел возможность сделать это (такая могучая цивилизация стояла за его спиной), но не сделал ничего, сломался и, по сути, предал те идеалы и принципы, во имя которых жил и работал — человечность, терпимость, милосердие. «Не станет дерево расти быстрее, если тянуть его за ветки вверх». «Эволюция уничтожает причины, ее породившие». «Божьи мельницы мелят медленно»… Недаром боги-олимпийцы, которые так охотно вмешивались в судьбы отдельных людей, никогда, насколько я знаю, даже не пытались изменять судьбы целых народов.
— Чем объяснить желание режиссеров, к фантастике, в общем-то, не тяготеющих, взяться за культовые произведения жанра — это жажда «пристроиться» к славе автора, попытка выйти за пределы круга своих интересов или что-то иное?
— А не спросить ли вам об этом самих режиссеров?.. Мне же ясно только одно: к фантастике тяготеют только те режиссеры (из «серьезных», «настоящих», «мастеров»), которые склонны к философскому осмыслению действительности — им тесно в жанре «бытового» кино, они хотят создавать действительность аллегорическую, символическую, гиперреальную, если угодно. По сути дела, это те же творческие стимулы, которые побуждали Гоголя писать «Нос», а Булгакова — «Мастера и Маргариту».
— Вы неоднократно утверждали, что почти все произведения Стругацких кинематографичны. Чем же тогда объяснить повышенный интерес режиссеров именно к «Трудно быть богом»? Неужели средневековым антуражем и обилием «экшн»? Но ведь Герман — не Фляйшман, его в стремлении к внешним эффектам подозревать нелепо…
— «Трудно быть богом» был задуман и исполнен как роман «многоцелевой», рассчитанный на самого широкого читателя. И студент, и академик, и школяр, и инженер — любой читающий человек мог получить там что-то свое: приключения тела, приключения духа, не совсем тривиальные рассуждения об истории и прогрессе, антитоталитарный заряд, в конце концов… А режиссеры ведь тоже — читатели, и тоже разные. Фляйшман нашел в романе свое, Герман — свое.
— И все же, не кажется ли Вам, что книги Стругацких, в силу особой своей специфичности — магия достоверности, выстроенный мир, психологизм, социальность и т. п. — принципиально не переводятся в иную знаковую систему, а видеоряд просто профанирует высокий эмоциональный накал произведений?
— Не знаю. Опыт показывает, что сделать по произведениям АБС адекватную (и притом — хорошую) экранизацию чрезвычайно трудно. Во всяком случае, я не знаю режиссера, которому бы это удалось. Но зато некоторые из этих произведений способны вдохновить киномастера на создание чего-то значительного «по мотивам». «Сталкер», «Дни затмения» — разве этого мало?
— Чего бы Вам больше хотелось — успеха фильма Германа у массового зрителя или же «культового» статуса картины у публики с повышенным IQ? Если конкретнее и грубее: что для такого фильма лучше — «Оскар» или Канны?
— Опять же не знаю. Более всего мне хотелось бы, чтобы Герман снял фильм, который нравился бы ему самому. Надеюсь, так оно и случится.
— Если фильм категорически не понравится Вам, снимете ли Вы свою фамилию из титров, как часто поступают писатели в таких случаях? И вообще, как Вы поступите в этой ситуации?
— Совершенно не могу себе представить такой ситуации. Герман — замечательный режиссер и при этом (что немаловажно) — «мой». И кроме того, я точно знаю: если есть в мире режиссер, способный снять по «Трудно быть богом» настоящее кино, то это — Герман, и никто другой.
Беседу вел Дмитрий БАЙКАЛОВ
Алексис Глинн Лэтнер ЗАОБЛАЧНЫЙ ГРАД
Флаер, которым управляла Каролина дела Манта, легко скользил вдоль подножия горной гряды под серыми бесформенными облаками. Из рубки флаера перед Каролиной открывался пустынный и голый пейзаж. Вдоль невысоких отрогов гор тянулись древние каменные стены. Они были настолько бессмысленны здесь, словно пару тысячелетий назад просто вот так вереницей свалились с неба.
Эти развалины никоим образом не напоминали руины города.
Лина была настолько разочарована, что чуть было не выпустила из рук рычаги управления флаером, отчего тот едва не задел искрошенный зубец стены, вьющейся по холму. Она резко дернула рычаг вверх — флаер нехотя поднялся выше, преодолев препятствие. Лина всего несколько часов назад взяла этот флаер на прокат на торговом посту. Модель была устаревшей, хотя еще использовалась кое-где. Такая машина прекрасно подходила для целей, которые преследовала Лина. Но начало поисков было совсем иным, нежели она предполагала.
Лина была настолько разочарована, что чуть было не выпустила из рук рычаги управления флаером, отчего тот едва не задел искрошенный зубец стены, вьющейся по холму. Она резко дернула рычаг вверх — флаер нехотя поднялся выше, преодолев препятствие. Лина всего несколько часов назад взяла этот флаер на прокат на торговом посту. Модель была устаревшей, хотя еще использовалась кое-где. Такая машина прекрасно подходила для целей, которые преследовала Лина. Но начало поисков было совсем иным, нежели она предполагала.
Девушка открыла свой ноутбук и начала диктовать:
Предварительный осмотр развалин с воздуха не позволяет сделать какие-либо окончательные выводы. Свидетельства того, что на этом месте некогда располагался крупный промышленный комплекс и космопорт, отсутствуют. Несмотря на то, что легенда о Заоблачном граде занимает центральное место в мифологии коренных жителей планеты Эмдэ, строительство их предками города на этой территории в Колониальную эпоху не является очевидным фактом.
Естественно, возможность того, что легенда не имеет под собой никакой реальной исторической основы, существовала. В анналах археоистории хватает тупиков. Но Лина поклялась самой себе, что Эмдэ не станет одним из них.
Холодный воздух забирался внутрь теплого комбинезона Лины. Подогрев кабины во флаере отсутствовал, а на Эмдэ сейчас стояла ранняя весна — было теплее, чем местной зимой, но по сравнению с другими мирами намного холоднее. Она направила флаер вдоль отрога невысокой гряды. Внизу все так же тянулись стены. Предназначение множественных построек оставалось неясным. Конечно, они могли бы быть террасами для земледелия, но их, видимо, давно забросили. Туземцы живут, в основном, вокруг большого озера, где они ловят рыбу, а по берегам собирают растения. Озеро Эмдэ, цвета стали с отливом в синеву, виднелось вдали.
Внезапно Лина мысленно перенеслась в то время, когда она, маленькая девочка, летом приезжала на берега залитых солнцем голубых озер. Это было в ее мире — Новой Каталонии. Большие камни, которые предыдущие поколения туристов специально сложили на берегу, завораживали ее. На одних можно было сидеть, другие лежали вокруг костра иv вдоль канав. Именно благодаря этим валунам у Лины появилось страстное желание стать археоисториком. Она мечтала находить новые развалины Колониальной эпохи — времени, когда человечество медленно карабкалось к звездам. Тогда амбиции были весьма высоки, а скорости очень невелики.
Колонисты заселили около двадцати миров в разных частях Вселенной, а на Земле прошло еще много суетных веков, прежде чем человечество совершенно случайно открыло способ быстрых космических перелетов. И тогда земляне вновь отправились покорять звезды, обнаруживая свои собственные колонии, одни из которых были в упадке, другие, наоборот, процветали, но большинство находилось в промежуточном состоянии — все зависело от того, насколько гостеприимной оказалась планета, принявшая первых поселенцев.
Название этой планеты — Эмдэ — было анаграммой слова «Эдем». Никогда еще мечта о рае по ту сторону звезд настолько не соответствовала действительности, как на Эмдэ.
Резкий порыв ветра вернул мысли Лины в настоящее. Здесь стены оказались выше, чем в других местах: они преграждали путь ветру, заставляя воздух столбом подниматься вверх.
Стены были сложены из грубо обтесанных камней, не скрепленных, казалось, никаким раствором. Они представляли собой очень несложную конструкцию, которая за века под влиянием дождей и ветров стала еще проще. Лишайники, что сплелись в причудливую картину на камнях, должно быть, играли более важную роль, поддерживая постройку.
Исследовательское оборудование флаера состояло из одной камеры, но, по крайней мере, это убогое устройство имело выход для ноутбука. Лина быстро запрограммировала свой компьютер на отображение диаграммы стен.
Она тяжело вздохнула, увидев получившуюся картину на маленьком экранчике ноутбука. Стены, тянущиеся вдоль подножия гор, образовывали полукруг, в центре которого могло бы находиться нечто важное. Однако центр оказался пуст: единственное, что там было — это километры ничем не примечательного пологого склона, спускающегося от стен к синевато-серому озеру.
Разочарование — сильное, несмотря на то, что Лина его предвидела — застыло ледяным комом у нее внутри. Возможно, здесь никогда не было города, построенного в Колониальную эпоху. Но, если не здесь, то и нигде больше, потому что только данный район был когда-то освоен поселенцами.
Если Заоблачный град никогда не существовал, это не имело большого значения для планеты Эмдэ. Сей суровый мир мог жестоко противостоять архитектурным притязаниям первопоселенцев. Но это очень многое значило для Лины. Она была настолько примерной студенткой великого древнего Университета на планете Земля, что именно ей дали премию, о которой мечтали многие. На эти деньги Лина снарядила собственную экспедицию на Эмдэ, чтобы найти Заоблачный град. Ее друзья и коллеги считали это предприятие захватывающей авантюрой, но если кому и была по плечу такая задача, то именно Каролине дела Манта.
Как бы она ни изменяла параметры карты, экран ее ноутбука по-прежнему показывал, что разрушенные стены образуют полукруг, в центре которого нет ничего, кроме пустого пологого склона, где взгляду не за что зацепиться. Лина в бешенстве сунула компьютер в багажное отделение. Она проверила, сколько во флаере осталось горючего — счетчик показывал, что она уже использовала две трети топлива (Лина, впрочем, и сама это знала, так как она проделала уже половину намеченного пути), и продолжила свой исследовательский полет. Второе открытие Эмдэ состоялось совсем недавно, и ни один археоисторик не ступал на планету до Каролины. Ученый просто обязан был сделать здесь головокружительные открытия, и Лина была настроена решительно.
На гряде прямо перед флаером выросла стена, которая казалась намного выше других. На ней был выгравирован древний рисунок. Казалось, стену украшал полуразрушившийся фриз. У Лины мелькнула догадка, что здесь в свое время находился рынок или, что более вероятно, какое-нибудь культовое сооружение, — например, храм.
Предвкушение открытия придало Лине силы. Резким движением она направила флаер вниз, чтобы приземлиться с подветренной стороны большой стены. Флаер начал спуск на вертикальной тяге.
Приземлившись, Лина в ту же секунду увидела, что ее «фриз» — не что иное, как плотное скопление лишайников. Несмотря на исполинский рост (над флаером высилось добрых десять метров), стена была еще одним нагромождением серых камней.
Ничем между собой не скрепленных, s Чрезвычайно неустойчивых.
Стена, потревоженная посадкой флаера, покачнулась на фоне белесого неба. Лина с ужасом увидела, что лишайники натянулись и пошли трещинами. Чтобы взлететь на вертикальной тяге, старенькому флаеру понадобится секунд двадцать, а это слишком долго! Девушка потянулась к двери и распахнула ее.
Резкий оглушающий звук обрушился на Лину. Крыша флаера просела. Испуганная девушка выскользнула из кресла пилота и бросилась на пол флаера. Крыша, обрушиваясь, уперлась в спинку кресла, которое ответило пронзительным лязгом. Неожиданно ужасный грохот затих.
Приборная панель, придавленная разбитым креслом, зашипела. Над ней поднялась струйка дыма. «Разлитое топливо, рваные провода, — пронеслись в голове Лины отрывочные мысли. — А если сейчас все вспыхнет?»
Дверь была искорежена, но открыта. Лина лихорадочно поползла к выходу, отодвигая по пути упавшие камни.
Машина вспыхнула малиновым огнем — это топливо придавало пламени такой оттенок — уже у Лины за спиной. Жар заставил девушку броситься вперед.
«Мой ноутбук», — удрученно думала она, сидя на земле. Ноутбук? Лина в отчаянии обыскала карманы комбинезона. Она обнаружила там аварийный комплект и радио, но только не компьютер — бесценную вещь, где хранились не только ее предварительные исследования, но и вся информация, собранная на Эмдэ.
И дернуло же ее сунуть ноутбук в багажник! К этому времени микросхемы уже благополучно расплавились в огне. Лина, словно загипнотизированная, была не в силах оторвать взгляда от охваченной пламенем машины и не верила, что могла так глупо поступить.
Флаер потемнел и сморщился: теперь он представлял собой бесформенную груду металла и пластика. Холодный ветер, словно морской прибой, обдувал ноги Лины. Неясное предчувствие росло, пугая девушку, и это заставило ее соображать более интенсивно. Она взяла радиоприемник и попыталась вызвать к жизни этот маленький квадратный приборчик.
Что-то, отломившись от приемника, упало в ладонь Лины. «Наверняка какая-нибудь важная деталь», — подумала путешественница, но в отчаянии продолжала щелкать рычажком.