– Вот так, – усмехнулся ЭРик, – у нас страсть к символам и героическим событиям. Но события всегда сами по себе. Мы терпеть не можем людей за их низости и обилие недостатков.
Вскоре и Сенатскую заволокло туманом.
– Эй, так не пойдет! – крикнул Эрик. – Теперь не видно монорельса. Как же я прыгну в трамвай? Я разобьюсь!
Туман послушно отступил, и в воздухе, покоясь на ватных клубах, возник сверкающий синим огнем монорельс.
– Ладно, ладно, – поднял вверх руки ЭРик. – Пора подавать карету. Надеюсь, когда мы вернемся сюда вместе, найдется среди обожаемых тобой символов память и моем пребывании в этом мире.
Трамвай возник на монорельсе. Он катился медленно, будто Танчо опасалась, что на скорости ЭРик может промахнуться и не дотянуть до подножки. ЭРик поблагодарил ее улыбкой, уверенный, что она если не видит, то чувствует эту улыбку, и шагнул в пустоту.
Глава 8
Путешествие назад оказалось не столь простым, как предполагал ЭРик. Поскольку на обратном пути он выпрыгнул в мире Танчо, то теперь трамвай мчался не назад к реальности, а вглубь по кольцу – все дальше и дальше в миры воображения. Безопаснее всего было бы выскочить в своем мире и уже оттуда спокойно пуститься в обратный путь, но из любопытства ЭРик сиганул в первую попавшуюся дверь, которая оказалась открытой.
Прыжок свой он по бесшабашности не рассчитал. ЭРика отнесло в сторону, мелькнул внизу Невский проспект, по которому катились крошечные, будто игрушечные вагончики и конные пролетки. Оклеенные лоскутами афиш тумбы, полотняные белые или полосатые тенты. Потом возникло Марсово поле без гранитных монументов и зелени газонов, а просто вытоптанная копытами земляная площадь.
ЭРик приземлился в Летнем саду – хорошо, не на деревья или кустарник, а на песчаную дорожку. Кокетливая мраморная девица в статусе богиня завернулась в белую каменную тряпку и изящно отставила ножку, предлагая гуляющим полюбоваться совершенством ее форм. Дородная дама, похожая на живую, в шуршащем шелковом платье, в шляпке и под зонтиком, с изумлением смотрела на оборванца, явившегося невесть откуда перед нею.
– А, наконец-то! Я знала, что ты придешь! – Этот оклик заставил гостя обернуться.
Анастасия в знакомой черной пелерине размашисто шагала по дорожке. Теперь ее буйные рыжие волосы прикрывала крошечная черная шляпка, украшенная белым страусовым пером, длиннющая вуаль развевалась за спиной. Подойдя, Анастасия взяла ЭРика под руку.
– Учти, простолюдинов-оборванцев здесь в сад не пускают. В таком виде могут и выставить.
– Твой наряд более респектабельный? – усмехнулся ЭРик.
– Я соответствую, – отвечала Анастасия.
ЭРик огляделся. Упитанные детки – мальчики и девочки, все непременно с золотыми локонами, и все в платьицах, – играли под присмотром нянек. Сколько детей! ЭРик попытался счесть, но не мог: белокурые, русые, темноволосые головки мелькали повсюду.
– Вот уж не думал, что так выглядит твой мир.
– Где талисман? – спросила Анастасия.
– Неважно. Тебе он зачем?
– Я теперь смогу исполнить то, о чем мечтала. – Она сжала локоть мальчишки. – С помощью талисмана изменю реальный мир. История изменится! – Ее дыхание обожгло кожу. – Не будет бунта, Гражданской, крови, голода, отупения, уничтожения миллионов. Мир будет другим. Мой мир, воссозданный по крупицам, послужит точкой отсчета. Все перевернется. Думаешь, почему я тебе помогала? Да потому, что сразу поняла: ты сделаешь то, что не удалось никому. Ты создал мост между мирами, ты нашел талисман…
– Талисман нашла Танчо, – поправил ее ЭРик.
– Неважно. Я столько лет жила этой надеждой. И вот, дождалась!
ЭРик высвободил руку и отступил, едва не сшибив с ног какого-то господина в клетчатом костюме.
– Значит, ты обо всем знала с самого начала? Ты постоянно подставляла меня под удар, а я, как паровоз, вез тебя к цели?
– У меня не было выхода. И потом все не так однозначно… – Она на мгновение смутилась. – В конце концов, ты должен быть мне благодарен! – Анастасия вновь обрела уверенность. – Теперь нам осталось закончить начатое.
ЭРик отрицательно покачал головой:
– Ничего не выйдет: ты не сможешь перевезти в трамвае целый мир – лишь крошечные осколки, дающие начало очередному мифу.
– Мифы уже созданы! – Анастасия так тряхнула головой, что шляпка едва не слетела. – Что толку!
– Значит, эти легенды о спасшихся царевнах и наследниках… – ЭРик понимающе улыбнулся.
– Не я одна их создаю. Мало ли призраков бродит по реальному миру лишь потому, что кто-то не в силах поверить в смерть своего кумира. Но сейчас речь не о них! Я заключу свой мир в талисман, перевезу его на трамвае и совмещу с реальностью.
– Но твой мир не реальность! Это всего лишь построенная по сохранившимся открыткам картина. Плоская картина.
– Да ты оглянись! Нет, ты оглянись и посмотри! – разозлилась Анастасия.
ЭРик огляделся, как велели. Солнце просвечивало сквозь кроны деревьев и золотыми бликами ложилось на песок аллеи. Мраморные боги и богини милостиво улыбались гуляющей публике. Под тентами кофейного домика сидело несколько пар. Играл духовой оркестр. Ощущение праздника царило в парке.
– Я все помню, – сказала Анастасия. – Я жила еще тогда.
– Это ничего не меняет, память может сыграть с тобой злую шутку. Разве ты не слышала о ложных воспоминаниях?
– Ты ищешь причину, чтобы мне отказать… – В голосе Анастасии послышались рыдания.
– Талисман спрятан, забрать его нельзя.
– Неужели есть что-то, ради чего можно пожертвовать тем, что я тебе предлагаю?! Скажи – что… Что? – Она молитвенно сложила руки. – Что… – уже не кричала – шептала она.
– Я убил Фарна.
Новость ее не слишком восхитила. Казалось, ей было уже все равно.
– Мне нужен талисман. В последний раз спрашиваю – да или нет?
– Нет.
– Я найду, где ты его спрятал и добуду!
– Тебе это не удастся, – отрезал ЭРик.
Он направился к выходу. Она кинулась за ним, вновь ухватила под руку.
– Скажи, Анастасия, титулярный советник Круглов в твоем мире бьет жену и детей? – спросил насмешливо ЭРик.
– Н-не знаю…
– Вот видишь! А еще говоришь, что твой мир – реальность.
Они вышли на набережную. Городовой у входа подозрительно покосился на странную пару. Проехал мимо извозчик. Торцовая мостовая гасила стук копыт – та мостовая, подлинные остатки которой сгорели в буржуйках блокадного города. Следом прокатил длиннющий открытый автомобиль, подпрыгнул на горбушке Прачечного мостика и скрылся. Над Невой покачивалась в небе туша дирижабля. Праздник продолжался. Праздник, который будет теперь ЭРику вечным укором. Может быть, он не имел права отказаться? Пусть это не реальность, пусть, но, может быть, именно этой химеры и не хватает потерявшему себя миру? И только это и надобно? И ничего больше? Ноги в болоте, голова в облаках…
ЭРик кивнул в сторону часовни, поставленной на том месте, где Каракозов стрелял в императора.
– А это ты тоже возьмешь с собой?
– Конечно, – кивнула Анастасия.
– А как же все эти киллеры-народовольцы? Любители пострелять, повзрывать, что ты с ними станешь делать? Потащишь с собою?
Анастасия смутилась.
– Их здесь нет.
– Извини, дорогая, есть! – ЭРик по-плебейски ткнул пальцем в сторону часовни.
Он зашагал по набережной, Анастасия не пыталась больше его задержать. Пора было возвращаться из этого милого мира, где очаровательные дамы, шурша шелками, шествовали в сопровождении красавцев-кавалеров. К реальности этот мир не имел отношения. В реальном мире тринадцатого года пьяный прадед Рика Круглова (не путать с ЭРиком Крутицким) хлещет водку в обществе певчих, закусывая домашними пирогами. А выгнанная мужем из дома прабабка сидит на лестнице, прижимая к груди голодных ребятишек.
Такая знакомая с детства картина!
Глава 9
Танчо спала, но слышала сквозь сон абсолютно все. Вот ЭРик поднимается, вот стискивает пальцами ее запястье, потом прижимает свою ладонь к ее шее. Нет, это не ласка, он будто спрашивает о чем-то. Но о чем? Он встряхивает ее тело. Ага! Он хочет ее разбудить. Танчо силится разлепить веки, но не может.
«Сейчас я проснусь», – хочет сказать, но губы не желают шевелиться.
Она слышит, как ЭРик встает, как ходит по комнате. Вот он останавливается у окна – скрипнув, распахивается рама. Потом возвращается – она ощущает его дыхание на своей щеке.
«Он хочет меня поцеловать», – догадывается Танчо.
Но не ощущает прикосновения губ – ЭРик уходит, удаляются его шаги, с легким шорохом закрывается дверь в комнату.
«Да что ж это такое!» – хочет крикнуть Танчо, но губы по-прежнему недвижны.
Слезы обиды закипают, но иссякают, так и не дойдя до глаз.
«Что со мной? Что такое?»
Теперь она по-настоящему пугается.
Из прихожей доносятся голоса, шум, крики, хлопает входная дверь, волна звуков врывается в комнату.
Но не ощущает прикосновения губ – ЭРик уходит, удаляются его шаги, с легким шорохом закрывается дверь в комнату.
«Да что ж это такое!» – хочет крикнуть Танчо, но губы по-прежнему недвижны.
Слезы обиды закипают, но иссякают, так и не дойдя до глаз.
«Что со мной? Что такое?»
Теперь она по-настоящему пугается.
Из прихожей доносятся голоса, шум, крики, хлопает входная дверь, волна звуков врывается в комнату.
– Танечка, девочка моя! – кричит мать.
Танчо ощущает прикосновение горячих влажных ладоней. Мать голосит. Почему нельзя зажать уши, чтобы не слышать ее крика?
– Я убью этого гада! – Это уже кричит отец.
Наконец Танчо начинает догадываться. Но еще не хочет верить. Вновь чьи-то пальцы пытаются нащупать пульс. Но пульса-то нет! Нет! Она, Татьяна Белкина, двадцати лет отроду, умерла. Теперь она уже почти не ощущает прикосновений рук: ее тело теряет осязание, как прежде потеряло зрение. Скоро она перестанет слышать. Но почему тогда душа не покидает тело? Почему не парит под потолком и не взирает отстраненно на плачущих и рвущих на себе волосы людей? Почему не мчится по бесконечному, наполненному светом коридору сквозь сотканный из мрака туннель? Где это все? Где?
Вместо этого Танчо замурована в своем теряющем чувствительность теле. Она мечется в нем, как в тюрьме. Остановившееся сердце похоже на камень на дне замерзающего пруда. Теперь Танчо различает лишь отдельные выкрики. Кажется, отец с матерью ругаются, как всегда. Страшно? Нет, теперь уже нет – только обидно: ради чего дана была жизнь? О чем спорят предки в эту минуту? Хотят вызвать «скорую»? Неужели они на что-то надеются? Кто-то наклоняется над Танчо, приподнимает веко. И она видит свет – закатный отблеск, что падает из окон дома напротив в вечерние летние часы.
Свет! Солнце! В снопе рыжего света падает, вращаясь и рассыпая искры, «Перунов глаз», опускается на дно узкого, пробитого в камне колодца. И когда талисман касается основания собора, ослепительный свет заставляет Танчо зажмуриться. Но прежде, чем окончательно возвращается свет, она видит…
– Она жива! – вопит отец. – Она жива! – Обнимает и трясет ее, как сумасшедший.
– Танечка, девочка моя. – Мать дышит ей в лицо перегаром коньяка и лекарств. – Дорогушенька моя, что случилось?
– Ничего, я спала. – Танчо морщится и хочет отстраниться.
Меньше всего на свете ей сейчас хочется говорить с кем бы то ни было. Сердце, отвыкшее биться, то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Интересно, ЭРик после воскрешения чувствовал себя так же?
– Дай ей коньячку, – советует отец. – Это укрепить силы.
Мать тут же сует ей в руки свой фужер. Ну почему они не могут хоть минуту помолчать? Если Танчо сейчас, сию минуту, не вспомнит, что же видела в то мгновение перед возвращением, то уже не вспомнит никогда.
– Послушай, Танечка, как этот тип оказался у нас в доме? – подступает с вопросами мать. – Ты что, с ним?..
– Я его привела! – огрызается Танчо.
Видение на миг проясняется: каркас купола, осыпавшиеся фрески, лицо человека… Она внутренне содрогается. Как он мог очутиться там, где она никому не позволяла быть?
– Танчо, как ты могла! – надрывается мать. – С этим проходимцем! Он же жулик!
Отец хватает Ирину за руку и тащит к двери:
– Оставь девочку в покое!
– Но ты же грозил его задушить!
– Не спорю, – соглашается Николай Григорьевич. – Он – проходимец. Ну и что? Он может втюхать кому угодно и что угодно. Ему верят! Верят! Не говоря уже о силе. Вспомни про пистолет!.. Танчо, представляешь, – фальшиво смеется Белкин, – твой ухажер смял в руках пистолет, как комок глины.
– Ага, ты испугался! – визжит Ирина. – Ты готов…
Белкин не дает ей договорить очередную гадость, выводит супругу за дверь.
Танчо накинула на плечи халат и подошла к окну. Как хорошо вновь увидеть солнце – пусть это только отблеск в чужом окне! Танчо потянулась, расправляя затекшее от мертвого сна тела.
Опять родительские крики за дверью – так знакомо! Ты умираешь, возвращаешься, а они все ссорятся и делят между собой твое будущее.
«Неужели ЭРик побывал в моем мире?!» – Теперь эта мысль не вызывала прежнего приступа неловкости и стыда.
Напротив, странная нежность, от которой перехватывает дыхание, подступила к сердцу. Она представила свой город, где вместо безликих коробок и серых, сталинских, тюремного вида строений стоят удивительные дома, сочетающие в себе изысканность с монументальностью, сказочность с индустриализмом в естественном обаянии камня.
Нет, пожалуй, этой части города ЭРик видеть не мог. А жаль.
Глава 10
Самое трудное – возвращаться в реальный мир. Земля несется навстречу, грозя превратить тебя в лепешку. Секунда просрочки – и тебя размажет по асфальту. Слишком рано – и ты рискуешь совершить прыжок в чужой мир, а не в реальность.
От удара ЭРик потерял способность видеть и слышать, но он знал, что остался жив, и знал, что вернулся назад. Первыми ожили звуки, хотя все вокруг продолжало тонуть в темноте.
– Что с ним? – спросил визгливый женский голос, обладательница которого не собиралась никому помогать, зато хотела знать все.
– Обморок, обычный обморок от недоедания, – ответил голос мужской, показавшийся знакомым.
«Арсений?» – удивился ЭРик, хотел позвать названного брата, но с губ слетел лишь жалобный стон.
– Видите, он уже приходит в себя. ЭРик, дружище, сейчас я отвезу тебя домой, к маме, – сладко-сочувственным голосом шепнул Гребнев и поднял ЭРика на руки. – Легкий, как пушинка, третьи сутки голодает. В знак протеста – прямо тут, под окнами Мариинского, чтобы депутатам видно было, до чего народ довели. Я сейчас накормлю его колбасой. Твердокопченой. Килограмм скормлю.
ЭРик по-прежнему ничего не видел, но сообразил, что Арсений запихивает его на сиденье машины.
– Куда ты меня везешь? – ЭРик ощупал истертую ткань сиденья.
– Я же сказал – домой!
Второе трамвайное путешествие окончательно измотало парня – от его фантастической силы не осталось и следа. Сейчас он был не сильнее котенка. Когда восстановятся утраченные силы, неведомо. ЭРик пребывал в полусне. Сначала услышал, как урчит мотор, потом почувствовал тряску, когда машина тронулась с места. Но он по-прежнему ничего не видел.
– Где талисман? – спросил Арсений.
– Ты же не верил в него.
– Не верил и не верю. Но интересно, что ты ответишь на этот раз. Все-таки я сочинитель.
– Спрятал в надежном месте.
– Надежное место! Не знаю в мире ни одного надежного места!
– Не злись. Хочешь, отвезу тебя на трамвае в свою башню? – миролюбиво предложил ЭРик.
– На кой ляд мне твоя башня?
– Зачем? Да она просто необходима тебе! Когда твои ноги погружены в комариное болото жизненной неразберихи, голова должна находиться в тумане фантазий и сказок. А то, во что ты веришь, должно быть недостижимо, чтобы не разочаровать твою опьяненную вечными несуразностями душу. Короче, я создал эту башню, устремленную в небо, и с каждым годом она растет, как дерево, из земли, поднимаясь все выше и достигая облаков. Ты понял меня, братец? Нужно что-то, достающее до облаков, когда ноги утопают в болоте!
Машина затормозила, и ЭРика швырнуло вперед.
– Черт! Ты бы хоть предупредил, что приехали – я же ничего не вижу!
– Извини, я забыл об этом.
Голос у Арсений был странный – так говорит человек, когда улыбается. Но разве чужая слепота может вызвать улыбку?
– Ты привез меня домой? – с тревогой спросил ЭРик.
– Конечно! – Гребнев поднял брата на руки.
– Подожди, что ты делаешь? Я могу идти! – возмутился ЭРик, беспомощно озираясь. – Просто дай мне руку.
– Тут всего два шага, братец!
ЭРик почувствовал, что его поднимают еще выше. Потом руки Арсения разжались, и ЭРик полетел в пропасть.
Глава 11
ЭРик очнулся в темноте и холоде. Где он? Может быть, в аду? На рай это место точно не походило. Где-то невдалеке мерно шумела вода. Дышать было трудно – воздух был густой и вонючий. ЭРик пошевелился и тут же больно стукнулся плечом о бетон. Теперь смутно припомнилось, что он падал куда-то с высоты. Да, да, его сбросили в пропасть, и он летел до ее дна три дня и три ночи.
На самом деле это была не пропасть, а канализационный люк. ЭРик протянул руку и ощупал влажные стены в надежде отыскать металлические крюки. Но напрасно он обдирал пальцы о бетон – никакого намека на лестницу не обнаружилось! ЭРик выпрямился во вест рост, поднял руки, но не нашел ничего – ни единой скобы. Бледная окружность света вокруг люка светилась недостижимо далеко – не дотянуться.
«Хорошо, хоть зрение вернулось», – отметил про себя ЭРик, хотя и без особой радости.
Силы тоже возвращались постепенно.
Что за черт?! Люк находится как минимум в метрах пяти у него над головой – так, во всяком случае, казалось. Кто бы мог подумать, что могут существовать подобные колодцы в Питере! ЭРик попробовал подняться, упираясь в стены руками и ногами. Но ничего не получилось: едва он поднимался на метр, как бетонное кольцо растягивалось, будто рот в наглой ухмылке, и ЭРик летел вниз, оставляя на шершавом бетоне лоскутья кожи. После третьей неудачной попытки он решил поискать другой выход: ведь можно пройти по туннелям и попытаться подняться через соседние колодцы. ЭРик принялся ощупывать ход в темноте. Но, сделав полный оборот, обнаружил, что хода как такового нет, а есть две дыры размеров ну совершенно смехотворных. Максимум, что ЭРик мог сделать – это просунуть туда руку. Возможно, прежде это был обычный туннель, но потом его замуровали. Теперь сквозь эти дыры могли пробраться только крысы.