Терапия действием также помогает здоровым людям, особенно в деле изучения и понимания иностранных языков. В речи на незнакомом языке нам часто бывает сложно определить, где кончается одно слово и начинается следующее. Предложения сливаются и превращаются в одно большое-пребольшое слово. Языковеды полагают, что, вероятно, нам трудно вникнуть в чужую речь потому, что никогда не доводилось совершать такие движения языком и ртом, какие необходимы для правильного произнесения этих звуков. Тренируясь говорить на иностранном языке с правильным произношением, вы не просто слушаете, как на нем говорят другие, – двигательная практика облегчает вам понимание незнакомых слов. Чем больше вы практикуетесь произносить иностранные слова, тем лучше начинаете понимать язык. Даже после относительно непродолжительных тренировок – достаточно всего ста предложений или около того – вы сами почувствуете пользу{137}. Наше понимание языка опирается на действия, особенно на действия, которые мы способны умело выполнять сами.
Воспринимаем буквально
Одно из самых удивительных свойств языка состоит в том, что его можно использовать для передачи как буквальных значений, так и абстрактных понятий, которые мы не можем увидеть или сделать. А поскольку способность понимать язык зиждется на установлении связи с действиями и событиями, о которых мы читаем или слышим, то возникает вопрос: как же мы понимаем смысл того, чего не можем увидеть, услышать или потрогать? Например, как мы осмысливаем такие эмоциональные понятия, как «великодушие», или выражения типа «встречать в штыки». Ответ простой: наше тело понимает эти идеи буквально.
Представим себе парня, который пытается порвать с девушкой. Они давно перестали ладить друг с другом, отношения не клеятся, и молодой человек хочет вырваться на волю. Девушка думает, что их связь еще можно спасти, но для парня все кончено. Он решает встретиться с ней после обеда и разрулить ситуацию в каком-нибудь общественном месте, где, как он полагает, она не станет устраивать сцены. «Мы оказались на перепутье», – говорит он, пытаясь объяснить, что их «пути расходятся». Люди часто описывают абстрактные понятия, такие как любовь, метафорически, наделяя их свойствами вещей вполне осязаемых, скажем, дороги, по которой идут двое влюбленных. Именно так и складывается в нас понимание абстрактных понятий – путем их «приземления», привязывания к чему-то буквальному, существующему в реальном мире. И пока девушка обливается слезами, какие-то участки ее мозга, осуществляющие движения, возможно, отмечают про себя метафору и начинают в мозговом симуляторе движение в сторону от теперь уже бывшего возлюбленного{138}.
Как известно, многие метафоры связаны с действием, а потому, наверное, неудивительно, что мы постигаем смысл самых разных абстрактных идей путем «привязывания» их к объектам из материального мира. Например, фразеологизмы типа «уловить идею» или «отдать концы» употребляются в переносном, образном смысле, но образованы с помощью глаголов, обозначающих конкретное действие, – «ловить» и «отдать». Однако, оказывается, наше тело принимает активное участие в обработке и тех выражений, которые не имеют столь явной связи с физическими действиями. Это выяснилось при проведении несложного эксперимента. Участников просили выслушать ряд высказываний типа «Трэвис передал тебе новость» или «Ты рассказал Лизе историю» и отреагировать на них определенным образом – например, потянуть рычаг на себя, – если предложение, на их взгляд, имеет смысл. Опыт показал, что содержание утверждений сказывается на скорости, с которой люди реагируют на услышанное. Они быстрее оценивают смысл предложений о получении информации и медленнее – о ее передаче другому, когда им нужно потянуть рычаг на себя. И наоборот, когда испытуемых просили надавить на рычаг от себя, если предложение им кажется осмысленным, то у них на это уходило больше времени, если в речевом сообщении говорилось о получении информации, и меньше времени – если речь шла о передаче информации другому. А все потому, что даже абстрактные понятия о распространении информации – получении или передаче – соотносятся с выполняемыми нами действиями получения и отдачи – рычаг на себя или от себя. И когда абстрактное понятие и наши действия оказываются однонаправлены, то исполнение ускоряется. Обмен идеями воспринимается человеком как продолжение обмена предметами, а потому в значительной степени связан с теми же двигательными и перцепционными процессами. При восприятии речи двигательная система активизируется, если слова содержат в себе значение передачи чего-либо кому-либо независимо от того, происходит ли реальное перемещение предметов{139}.
Абстрактное мы понимаем благодаря перенесению его на карту физического. Только вдумайтесь: что такое время? Мы часто говорим о времени как о пространстве и используем при этом пространственные образы, например: «Он передвинул встречу на два часа вперед». На такое абстрактное понятие, как время, мы переносим конкретику наших телесных движений. О чем говорят такие выражения: «Я предвкушаю нашу встречу в пятницу» или «Оглядываясь назад, на нашу встречу в прошлую пятницу, я понимаю…»? Они говорят о том, что мы взываем к чему-то, имеющему пределы и границы, такому как пространство, чтобы придать смысл другому понятию, воспринять которое нам сложнее, например времени. При этом мы крайне редко говорим о пространстве, как о времени. Было бы странно сказать: «Этот участок дороги длительный», чтобы выразить мысль о его размере. Однако мы можем сказать: «Время поджимает», чтобы напомнить о приближении крайнего срока. Когда людей, стоящих в очереди в столовую, спрашивали, когда состоится назначенная на среду встреча, если ее перенести на два дня вперед, то те, кто уже отстоял очередь и значительно продвинулся вперед, чаще, чем те, кто стоял в самом конце очереди, отвечали, что встреча состоится в пятницу{140}. (Правильный ответ: в понедельник.) Иными словами, передвижение в пространстве оказывает влияние на наши представления о времени. Поскольку мы способны физически перемещаться в пространстве, но не во времени, то склонны использовать первое, когда думаем о втором, но никогда наоборот.
Даже когда люди вспоминают события из прошлого или планируют будущее, их тело, похоже, скрыто проигрывает образы времени как высказывания о пространстве. Когда люди думают о том, что случилось в прошлом, они немного отклоняются назад, а когда размышляют о будущем, слегка наклоняются вперед. Это смещение в ту или другую сторону совсем незаметно, всего несколько миллиметров, тем не менее оно иллюстрирует склонность переводить время на «язык» телесных движений в пространстве{141}.
Опыт имеет значение
После потери мяча оклахомцем убойным броском в игру вступает Леброн.
Леброн доводит мяч до вершины трапеции, проходит трехсекундную зону и подносит Кевину Дюрану на ладони отменный двухочковый.
Ели вы фанат баскетбола и особенно если любите играть в свободное время (даже если в последний раз затягивали шнурки на кедах в далекие дни учебы в средней школе), эти предложения наверняка кажутся вам вполне осмысленными. И ваш наблюдательный мозг наверняка проигрывает все то, о чем вы читаете, как будто вы и есть Леброн. В определенном смысле так и есть: мозг думает, что вы член команды «Майами Хит» и сейчас находитесь на паркете. Не исключено, конечно, что в какие-то моменты вы побывали также и игроком «Оклахома-Сити Тандер», но, надо полагать, приятного в том было мало – раз вам довелось выступать против «Хит» в чемпионате НБА 2012 года.
Мы понимаем такие слова, как «бросить», потому что научились объединять бросательные движения с близкими к нему словами. Такие слова, как «бросок» и «двухочковый», обретают для нас смысл благодаря предыдущему опыту. Означает ли это, что мы не сможем понять то, что читаем, если сами ранее не выполняли описываемых в тексте действий? Не обязательно. Если вы никогда не пользовались китайскими палочками для еды, вы все равно поймете смысл предложения: «Мила аккуратно подняла клецку палочками». Просто в этом случае вы перенесете то, что читаете, на более знакомые действия, как, например, есть клецки вилкой или держать карандаш кончиками пальцев. Тем не менее, если бы вы могли опираться на опыт собственной двигательной системы, то вам было бы легче понимать слова.
Когда знаешь, что опыт действий в реальном мире оказывает влияние на восприятие окружающего, то уже нетрудно объяснить себе, почему спортсмены и фанаты в равной степени подражают движениям, которые видят на поле или по телевизору или о которых слышат комментарии по радио. Несколько лет назад в лаборатории психологии при Университете Майами мы провели исследование, в котором главным объектом изучения была именно эта «мимикрия». Если вы следите за тем, что происходит в профессиональном американском футболе, то, наверное, знаете, что Университет Майами находится не во Флориде, а в Оксфорде, в штате Огайо, небольшом провинциальном городке примерно в 45 минутах езды от Цинциннати. Возможно, вам это известно, потому что Бен Ротлисбергер, квотербек «Питтсбург Стиллерз», выступал за нашу университетскую команду. Еще у нас есть первоклассная хоккейная команда. Когда я работала в этом университете, Брайан Сипотц, один из звездных защитников нашей ледовой дружины, числился ассистентом в моей лаборатории, поэтому я часто ходила на матчи и наблюдала за его игрой.
Мы понимаем такие слова, как «бросить», потому что научились объединять бросательные движения с близкими к нему словами. Такие слова, как «бросок» и «двухочковый», обретают для нас смысл благодаря предыдущему опыту. Означает ли это, что мы не сможем понять то, что читаем, если сами ранее не выполняли описываемых в тексте действий? Не обязательно. Если вы никогда не пользовались китайскими палочками для еды, вы все равно поймете смысл предложения: «Мила аккуратно подняла клецку палочками». Просто в этом случае вы перенесете то, что читаете, на более знакомые действия, как, например, есть клецки вилкой или держать карандаш кончиками пальцев. Тем не менее, если бы вы могли опираться на опыт собственной двигательной системы, то вам было бы легче понимать слова.
Когда знаешь, что опыт действий в реальном мире оказывает влияние на восприятие окружающего, то уже нетрудно объяснить себе, почему спортсмены и фанаты в равной степени подражают движениям, которые видят на поле или по телевизору или о которых слышат комментарии по радио. Несколько лет назад в лаборатории психологии при Университете Майами мы провели исследование, в котором главным объектом изучения была именно эта «мимикрия». Если вы следите за тем, что происходит в профессиональном американском футболе, то, наверное, знаете, что Университет Майами находится не во Флориде, а в Оксфорде, в штате Огайо, небольшом провинциальном городке примерно в 45 минутах езды от Цинциннати. Возможно, вам это известно, потому что Бен Ротлисбергер, квотербек «Питтсбург Стиллерз», выступал за нашу университетскую команду. Еще у нас есть первоклассная хоккейная команда. Когда я работала в этом университете, Брайан Сипотц, один из звездных защитников нашей ледовой дружины, числился ассистентом в моей лаборатории, поэтому я часто ходила на матчи и наблюдала за его игрой.
Брайан был убежден: раз он сам играет в хоккей, его поведение как болельщика меняется. Наблюдая за игрой со стороны, он ведет себя не так, как его друзья-неспортсмены, и он лучше их понимает происходящее на льду. По его словам, когда он смотрит на игру, то чувствует себя так, будто и сам играет: невольно дергается, уворачивается и движется, как если бы находился на месте игрока с шайбой. Это чувство возникало не только тогда, когда Брайан смотрел игру, но также и в моменты, когда слушал радиотрансляцию матчей любимой НХЛ. Мог ли собственный игровой опыт на льду изменить его понимание поведения спортсменов, за игрой которых он наблюдал как зритель? Мы решили протестировать утверждения Брайана. Для этого пригласили к нам в лабораторию его товарищей по хоккейной команде и еще одну группу ребят, которые спортом не занимались. Мы хотели с помощью сканера понаблюдать за их мозгом, когда они будут слушать радиотрансляцию смоделированного хоккейного матча, и выяснить, насколько близко к сердцу каждый из них будет принимать то, что слышит.
Когда хоккеисты слушали матч, двигательная система их мозга, и особенно премоторная зона коры, пребывала в возбужденном состоянии. А вот у ребят, которые не играли в хоккей, во время трансляции матча участок коры, отвечающий за «хореографию» движений, оставался по большей части в состоянии бездействия – и уж точно ни разу не активизировался до такой степени, как у хоккеистов. Участники-хоккеисты, во время прослушивания аудиозаписи могли воссоздавать в уме поведение игроков на льду. И чем активнее работала их премоторная зона, тем ревностнее они следили за игрой{142}.
Наша работа с игроками в хоккей открывает путь к новому пониманию того, что именно происходит в умах спортивных болельщиков, когда они лежат на диванах или сидят на трибунах и смотрят матч или даже просто слушают его. Все это время их мозг «бегает» по полю. Он может даже симулировать движения реально выступающих игроков. Такое подражание можно воспринимать как проявление особого энтузиазма со стороны болельщика, но на самом деле оно связано с навыками и умениями человека. Когда мы наблюдаем за действиями других людей или же просто слушаем репортаж о них – особенно если сами делали что-нибудь подобное в прошлом, – мы перестаем быть просто зрителями: по крайней мере, двигательная область коры нашего головного мозга уж точно не будет сидеть смирно. Мы проигрываем в уме то, за чем наблюдаем, как будто сами являемся одним из игроков.
* * *Капоэйра – бразильское боевое искусство, сочетающее в себе элементы танца и техники боя{143}, было создано потомками африканских рабов, вывезенных в Бразилию для работы на земле и сбора урожая сахарного тростника. Рабы были обречены на тяжелый труд и голод и лишены даже элементарных удобств. Капоэйра возникла как нечто большее, чем просто танец, – это был способ выразить свой гнев и отчаяние, а также обучиться приемам ведения боя, которыми раб мог бы воспользоваться для самозащиты.
Сегодня капоэйра известна во всем мире, ее часто можно увидеть в популярных фильмах и видеоиграх. Возьмем, к примеру, боевик 1993 года «Только сильнейшие». В нем герой Марка Дакаскоса применяет капоэйру как инструмент для мобилизации молодежи на борьбу против бандитов, заполонивших его родной город Майами. Один из главных героев видеоигры «Стритфайтер» тоже «работает» в стиле капоэйры. Это бразильское искусство использовалось даже в некоторых научных исследованиях по нейробиологии как способ продемонстрировать, насколько важен наш собственный опыт для понимания действий других людей.
Когда специалисты по капоэйре наблюдают за ее исполнением, область их мозга, руководящая осуществлением соответствующих движений, приходит в состояние высокой активности. Если же за этим танцем наблюдают артисты классического балета, то их мозг не приходит в такое же возбуждение. Примечательно, что активизация двигательной системы происходит только на фоне собственного двигательного опыта человека, а не просто его знакомства с конкретным стилем танца. Когда балерины наблюдают за па и фигурами из собственного репертуара и партнеров по танцу противоположного пола, их мозг реагирует столь активно именно на те движения, которые выполняют они сами, а не на те, на которые они лишь смотрели со стороны. Интернализация наблюдаемых действий помогает человеку понимать то, что он видит{144}.
Когда собственная двигательная система человека вступает в игру (или танец), он получает определенные преимущества. Например, он способен предсказывать результаты действий другого человека раньше, чем они будут выполнены до конца. Такой «дар» предвидения особенно полезен на спортивной площадке, да и просто тогда, когда человек пытается следить за игрой. Поэтому арбитрам и спортивным комментаторам идет на пользу личный опыт выступления в том виде спорта, о котором они судят.
Несколько лет назад коллектив нейробиологов из Рима провел эксперимент, в ходе которого трем группам испытуемых – баскетболистам, спортивным журналистам и людям, не имеющим опыта игры в баскетбол, – давали посмотреть отрывки из фильма, в котором игроки отрабатывали штрафные броски. На разных этапах совершения броска запись останавливали и просили зрителей угадать, попадет игрок в корзину или нет. Неудивительно, что прогнозы профессиональных игроков в баскетбол оказались более точными. Интересно другое: они угадывали исход броска на совсем ранних этапах его выполнения. Еще до того как мяч срывался с руки подающего, баскетболисты с опытом, сидящие в зале, уже могли судить об исходе броска, и их «предсказания» сбывались намного чаще, чем прогнозы спортивных журналистов или баскетболистов-новичков. Опыт давал игрокам со стажем преимущество перед коллегами в понимании того, как завершится действие, начало которого они видят{145}.
Пока люди наблюдали за выполнением штрафных бросков, ученые следили за сигналами, поступающими по электродам, которые они прикрепили к кистям и предплечьям испытуемых, рассчитывая таким образом получить свидетельства подготовки тела к действию. Во время просмотра мозг каждого из зрителей посылал определенные двигательные сигналы к мускулам рук своего «хозяина». Но только у людей с опытом игры двигательное возбуждение в мышцах рук достигало такой степени, что можно было предсказать, попадет мяч в кольцо или пролетит мимо. Активность была повышена и тогда, когда мяч, отлетая от руки героя на экране, ударялся об обод кольца, но не попадал в него.
Профессиональные спортсмены, занимающиеся другими видами спорта, тоже способны предсказывать итоги выступления коллег по цеху. Опытные бадминтонисты предугадывают, куда и как попадет волан, еще до того, как игрок на экране ударит по нему, даже если они видят не всю руку и ракетку играющего. Новичкам же, чтобы сделать такой прогноз, необходимо располагать всей информацией, видеть картину целиком{146}. В бейсболе отбивающие, или бэттеры, часто замахиваются для удара раньше, чем мяч покинет руку питчера, потому что они способны по движению тела питчера угадать, куда полетит мяч. Опытный мозг может сообразить, что делает другой человек, отражая его движения как в зеркале, и послать сигналы телу, чтобы оно знало, чего ждать и что делать, еще до того, как событие полностью свершится. Вот почему создается впечатление, что бывалые игроки всегда оказываются на два шага впереди: их мозг проигрывает действия раньше, чем они воплотятся в реальности.