Медленно распахнулась дверь. Майер все еще говорил по телефону.
Вошел Тайс Бирк-Ларсен. Строгий черный костюм, отглаженная белая рубашка, черный галстук. Обвел всех взглядом: сначала копов, потом Скербека и наконец Пернилле.
— Дети легли? — спросил он.
— Где Кемаль? — спросила Лунд.
Массивная голова Бирк-Ларсена медленно качнулась из стороны в сторону. В его узких колючих глазах таилось что-то, неподвластное расшифровке, как Лунд ни старалась.
— Думаю, взял такси.
Лунд глянула на Майера, показала на телефон.
Бирк-Ларсен двинулся к лестнице. Его жена остановила его, спросила:
— Где ты был, Тайс? Два часа?..
— Еще не очень поздно. — Он мотнул головой в сторону их квартиры. — Хочу прочитать им сказку на ночь.
— Подождите. Подождите! — крикнула Лунд.
Он не остановился и вскоре скрылся из виду.
Майер, еще с телефоном в руке, сказал:
— Кемаль только что позвонил жене. Он едет домой.
Пернилле Бирк-Ларсен смерила их обоих уничтожающим взглядом, затрясла головой, выругалась и тоже ушла. С полицейскими остался только Скербек — с серебряной цепью на шее и злорадной ухмылкой на лице.
— Отмените розыск! — гаркнул Майер в телефон. — Привезите Кемаля в управление немедленно.
Он положил мобильник в карман и вышел вслед за Лунд на улицу.
— Ну, — сказал он, — и что все это значит, черт побери?
Лунд звонила в Швецию.
— Это Бенгт Рослинг. Я не могу ответить на ваш звонок, оставьте свое имя и телефон, я вам перезвоню.
Самым приятным голосом, на который только была способна, стараясь не сбиваться на оправдывающийся тон, поскольку не считала, что должна в чем-то оправдываться, она произнесла:
— Привет, это я. Ты, наверное, занят с гостями.
Говоря по телефону, она стянула с себя куртку, бросила ее на стул в углу кабинета, просмотрела документы на столе.
На чьем столе — ее, Майера?
Не нашла ответа и не стала больше об этом думать. Для нее важно только расследование, и ничего больше.
— Я хотела бы сейчас быть с тобой, Бенгт.
Ничего нового сказать ему она не могла.
— Дело в том, что в деле кое-что наметилось…
В кабинет вошел Майер.
— Мне очень, очень жаль. Передай, пожалуйста, гостям мои лучшие…
Она села с ощущением, что это все-таки ее стол. Поискала свои ручки, свои бумаги. Да, это ее место. Ее место здесь.
— Скажи им…
Майер все разложил по-своему. Передвинул ее вещи. Вспыхнул огонек раздражения.
— Очень неудачно все получилось. Но…
Майер стоял напротив, опираясь руками на спинку стула. Смотрел на нее с раскрытым ртом.
— Я перезвоню тебе позже. Пока.
Отложив телефон, опять принялась за бумаги перед собой.
— Он готов к допросу? — спросила Лунд.
— Послушайте. — Он был настолько поражен, что даже не слишком злился. — Так продолжаться не может. Не знаю, что вы думаете…
— Я думаю, что вы правы, Майер.
— Да? — Его лицо просветлело. — Отлично.
— Так продолжаться не может. Поэтому я решила остаться до окончания дела.
— Что?
— Нет смысла мотаться между Швецией и Копенгагеном. Это будет просто глупо. Шведская полиция говорит…
— Лунд, хватит!
С большими оттопыренными ушами и обиженным лицом Майер показался ей совсем мальчиком.
— Теперь это мое дело. Вы здесь не останетесь. Все, баста. Тем более что дело и так закончено. Девушка приходила к нему в пятницу вечером. Как только он это признает, я арестую его.
Лунд еще раз просмотрела разложенные заново папки, взяла несколько, поднялась:
— Тогда будем надеяться, что он признается. Пошли?
— Ну нет.
Майер встал у нее на пути.
— Допрос веду я.
— Не вынуждайте меня обращаться к Букарду, Майер.
Он насупился:
— Ладно, я добрый. Можете поприсутствовать.
Кемаль сидел у стола, ослабив черный галстук, усталый, встревоженный. Майер сел слева от него, Лунд напротив.
— Хотите чая или кофе? — спросил Майер, бросая свои папки на стол.
Он умел говорить на все полицейские лады: угрожающе, сочувственно, нейтрально и спокойно, как сейчас.
Учитель налил себе стакан воды. Лунд протянула через стол руку для рукопожатия, сказала:
— Здравствуйте.
— Вы не арестованы, — зачитал Майер по памяти формулировку, — но все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката.
— Мне не нужен адвокат. Я отвечу на ваши вопросы.
Учитель посмотрел на Лунд.
— Но сначала я хочу кое в чем признаться.
Они видели, что он вспотел. Набирается храбрости в чем-то признаться. Такие ситуации с ним нечасто случаются, подумала Лунд.
— В прошлую пятницу я дежурил на вечеринке в гимназии. Моя смена закончилась в восемь тридцать. Я поехал домой, чтобы забрать жену.
Лунд никак не могла понять, что произошло в фургоне Бирк-Ларсена. И как это повлияет на то, что Кемаль скажет им.
— Мы отправились в наш дом за городом. Примерно в половине десятого я понял, что мы забыли взять кофе. Поэтому я съездил в магазин на заправке.
Лунд была уверена в том, что Кемаль это выдумал. От начала и до конца.
— По дороге на дачу я вспомнил, что в субботу должен прийти рабочий. Я вернулся в квартиру, чтобы все подготовить для его работы.
Майер придвинул свой стул ближе к столу.
— В одиннадцатом часу кто-то позвонил в дверь. Это была Нанна.
Полицейские не перебивали его.
— Нанна хотела вернуть книги, которые я давал ей почитать. Она пробыла у меня минуты две.
Майер откинулся на спинку стула, заложил руки за голову.
— Это все, — сказал Кемаль и допил воду.
— Она пришла, чтобы вернуть книги? — переспросил Майер.
— Школьные учебники? — предположила Лунд.
— Нет, это были мои личные книги. Карен Бликсен. Не знаю, почему ей так важно было отдать книги именно в тот день. Я удивился, — он пожал плечами, — но, конечно, взял их.
— В пятницу вечером? — опять переспросил Майер. — В десять вечера?
— Она всегда искала, что бы почитать. — Он на мгновение прикрыл глаза. — Я знаю, мне следовало рассказать вам об этом раньше.
— Так почему не рассказали? — спросила Лунд.
Он на них не смотрел, уставился на свои руки.
— У меня был неприятный случай с одной ученицей. Несколько лет назад. Меня ложно обвинили. Я боялся, что вы подумаете…
— Что подумаем? — спросила Лунд.
— Подумаете, будто у меня с Нанной были какие-то отношения. — Темные глаза встретились с пытливым взглядом Лунд. — Их не было.
— Это все? — спросила Лунд.
— Это все. Все, что я хотел рассказать.
Сидя на заднем сиденье служебного автомобиля, с выключенными телефоном и радио, Хартманн объезжал городские питейные заведения.
— Он должен быть где-то здесь, — сказал он водителю.
Кажется, он припоминал эту вывеску. Знакомое название.
— Вот он! Вот он!
В старом пабе было шумно и тесно. Полно посетителей, которые выпили больше, чем следовало. На столах бутылки, клубы сигаретного дыма под потолком.
Хартманн пробирался между столиками, вглядываясь в лица. Наконец нашел Мортена Вебера: курчавые волосы всклокочены, на шее шарф, сидит за столом с пятью мужчинами, молча пьет.
Хартманн встал перед ним, поднял руку с полиэтиленовым пакетом. Вебер недовольно вздохнул, встал и подошел к Хартманну. Инсулин доставляли в штаб кампании — туда, где Вебер проводил большую часть своей жизни.
— Видел тебя по телевизору, — сказал он, беря пакет.
Стакан в его руке был с виски, догадался по запаху Хартманн. И наверняка далеко не первый за вечер.
— Ты слишком занят, чтобы играть в доктора, Троэльс.
— Риэ думает, что ты болен. Она недостаточно хорошо тебя знает. Пока.
Вебер, слегка осоловевший, попытался улыбнуться:
— Я имею право на один отгул в месяц по пьянке. Это записано в моем контракте.
— Почему именно сегодня?
— Потому что ты наорал на меня.
— Ты сам напросился.
— Ну хорошо, еще раз попробую. Потому что захотелось побыть хоть немного за стенами нашей мраморной тюрьмы. Подумать спокойно, и чтобы перед глазами не мельтешили ни ты, ни она, ни остальные. И кроме того…
На его печальном морщинистом лице появилось выражение, которое Хартманн не сразу узнал, потому что никогда раньше не видел его у Вебера. Горечь.
— И кроме того, это совсем неважно, где я и почему. Ведь ты больше не слушаешь меня. Она-то знает, что ты здесь?
Он осушил стакан. Дошел до свободного стола, сел там.
— Ты даже не отстранил учителя, — проговорил Вебер. — И правильно сделал, насколько я знаю. А что думает Кирстен Эллер?
Хартманн опустился на скамью напротив Вебера.
— Она тебя уже послала? Или решила подождать до завтра? И что советует наша великолепная Риэ по этому поводу? Бежать за ней, умолять? Дать ей все, чего ни пожелает? Например, голову того учителя на блюде?
— Она тебя уже послала? Или решила подождать до завтра? И что советует наша великолепная Риэ по этому поводу? Бежать за ней, умолять? Дать ей все, чего ни пожелает? Например, голову того учителя на блюде?
— Мне нужно, чтобы вы работали вместе.
— Неужели? То, что ты соизволил принести мне инсулин, совсем не означает… — Язык плохо слушался Вебера, но мыслил он по-прежнему четко. — Это не значит, что все в порядке.
Хартманн запахнул пальто, готовясь встать.
— Я хотел извиниться. Прости, что занял твое время.
— Бедный Троэльс. Стремишься всегда поступать правильно. Только вот советчики у тебя никудышные. Бедняга…
— Послушай, Мортен. Я прошу тебя вернуться завтра в штаб. Прошу до конца выборов не пить. И не ссориться с Риэ.
Вебер кивнул:
— Ага, теперь я тебе нужен. Когда ты оказался по уши в дерьме. — Пьяный смешок прервал его речь. — Ты понимаешь, что это только начало, а, Троэльс? Все эти прилипалы, которые окружили тебя, как только им показалось, что ты перспективен. И если ты их разочаруешь, тебе несдобровать. И берегись чиновников. Берегись своих однопартийцев. И в первую очередь Бигума.
Хенрик Бигум преподавал в университете и был не последним человеком в партии.
— При чем здесь Бигум?
— Он тебя на дух не выносит, и интриги — его стихия. Он будет тем, кто метнет в тебя нож. Но само собой, первым в бой не полезет, пошлет других. Ты не представляешь…
Никогда он не видел Мортена Вебера в такой ярости.
— Когда умерла твоя жена, Троэльс, — Вебер стукнул кулаком по столу, — ты сидел здесь. А я сидел там. Помнишь?
Хартманн не шевелился, не говорил, не хотел думать о том времени. Раздражающим фоном лилась из динамиков дешевая попса, слышались мужские выкрики — прелюдия перед пьяной потасовкой была в разгаре.
— Верь тому, что я сказал, Троэльс. Я заслужил твое доверие.
Последний горький взгляд, и Вебер побрел обратно за свой столик к немногословным собутыльникам.
Хартманн включил телефон — пропущенные звонки от Риэ Скоугор. Он перезвонил ей.
— Полиция нашла велосипед убитой девушки, — сказала она. — Она оставила его возле квартиры учителя в ту ночь, когда пропала.
Музыка зазвучала громче. До драки оставалось одно слово, один толчок.
— И газетам это все уже известно. Завтра на первой полосе будет ваша с ним фотография. Рукопожатие с подозреваемым в убийстве.
Хартманн молчал.
— Троэльс, — сказала она, — я готовлю распоряжение об отстранении его от работы. Через час пресс-конференция. Ты нужен мне здесь.
Букард ворвался в кабинет:
— Откуда на телевидении стало известно имя подозреваемого? Лунд?
— Это не проблема, — сказал Майер. Он кивком указал на фигуру за стеклом комнаты для допросов. — Вон он сидит. Мы его взяли.
— Если мне звонит с таким вопросом сам начальник полиции, это проблема. Лунд не было час, от силы два, и смотрите, что вы натворили.
— Майер тут ни при чем, — сказала Лунд.
— Что говорит учитель? — хотел знать Букард.
Майер фыркнул:
— Какую-то чушь о том, будто девушка зашла к нему ночью, чтобы отдать книжки.
Морщинистое лицо Букарда сморщилось еще сильнее.
— Книжки?
Лунд только краем уха следила за их разговором, просматривая на компьютере последние данные по делу.
— Это вранье, — убежденно заявил Майер. — Он отциклевал полы, чтобы не осталось улик.
— Вообще-то, у них в квартире ремонт, — вставила Лунд. — Эта часть — правда.
— Дайте мне два часа, шеф, — взмолился Майер, — и я вырву из него признание.
Букард с сомнением посмотрел на него:
— Как у тех учеников из гимназии?
— Я допрошу его как свидетеля. Я могу…
— Он лжет, — сказала Лунд, и они замолчали.
Букард сложил на животе руки, воззрился на нее.
— Он лжет, — повторила она.
— В квартире провести обыск, — приказал Букард. — Проверить подвал, участок в Драгёре. Узнать, куда вывозится мусор, проверить его тоже. Поставить телефон на прослушивание.
Майер как будто выпал из разговора: Букард диктовал, Лунд записывала.
— Сообщить Хартманну о наших действиях. И больше никаких проколов с прессой.
Он собрался уходить. Майер сказал ему вслед:
— Кстати, о проколах. Я бы хотел поговорить с вами наедине.
— Завтра, — отрезал Букард. — Сейчас мне нужна от вас работа, а не нытье.
— А что делать с ним? — спросил Майер.
Букард хотел сначала услышать, что скажет Лунд.
— Пока мы не провели полный обыск квартиры и загородного дома, ни он, ни его жена не должны там появляться, — сказала она. — Могут пожить у родственников жены или в гостинице. Паспорт у него нужно забрать. И ведите за ним наблюдение.
Что-то не складывалось, и Лунд никак не могла уловить, что не так…
— Кемаль утверждает, что в пятницу ездил на своей машине. Мы должны связать его с машиной штаба Хартманна. Он ведь одна из ролевых моделей?
До пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. Скоугор давала последние указания:
— Отстранение вступает в силу немедленно. Я подготовила бумаги, администрация гимназии уведомлена.
Хартманн смотрел на документы, которые она разложила перед ним.
— Ты должен дистанцироваться от всей этой ситуации. Скажешь, что сожалеешь о допущенной ошибке и что ты помогаешь полиции в расследовании.
Он пробежал глазами текст заявления — извиняющийся тон, трусливая, эгоистичная позиция.
— Если спросят о ролевых моделях, скажи, что эту тему комментировать не можешь. Если кто-нибудь…
Хартманн встал из-за стола и заметался по кабинету — руки глубоко в карманах, синяя рубашка в пятнах пота.
— Для публичного человека крайне важно извиниться за любую ошибку немедленно. А потом оставить инцидент позади и двигаться дальше. В шкафу есть свежая рубашка, тебе нужно переодеться.
Он смотрел на сигнальный экземпляр завтрашнего номера газеты. На всю первую полосу — учитель Рама жмет ему руку на баскетбольном поле, оба улыбаются.
— Нет, я не понимаю. Он казался прекрасным человеком. Никто не сказал о нем ничего плохого. Я проверил кое-какие материалы. В его районе куча мальчишек, которым он помог не сбиться с пути, буквально от тюрьмы спас.
Первые три страницы были посвящены Кемалю.
— И я сыграл с ним в баскетбол.
Скоугор устало наблюдала за ним.
— А теперь оказывается, что всего за неделю до того он изнасиловал и убил одну из своих учениц.
Этот разговор наводил на Скоугор скуку.
— Нас ждут, Троэльс. Нужно еще настроить освещение, чтобы ты хорошо выглядел.
— Ты думаешь, он сделал это?
— Не знаю и не хочу знать. Я хочу одного: спасти тебя. Не ожидала, что это будет так трудно.
В дверь постучали. На пороге стояла Лунд.
— Чего вам? — неприветливо взглянула на нее Скоугор.
Она вошла: та же старая куртка, тот же черно-белый свитер, те же прямые волосы, небрежно стянутые в хвост на затылке. Эта женщина прицепилась к жизни Хартманна как репей к штанине.
— Хартманн просил, чтобы его держали в курсе, — сказала Лунд и пожала плечами, устремляя взгляд ярких глаз ему в лицо. — Вот я и пришла.
— Вы ведь, кажется, должны были уехать в Швецию? — спросил Хартманн.
Она улыбнулась на это:
— Чуть позже. Кемаль признал, что девушка приходила к нему в квартиру. Он утверждает, что потом она ушла, но с тех пор ее никто не видел. Мы…
— Ознакомьте нас с краткой версией, — вмешалась Скоугор. — У нас начинается пресс-конференция.
Снова улыбка, на этот раз немного другая.
— Хорошо, вот краткая версия. Возможно, он держал ее где-то взаперти. Мы не арестуем его, пока не обыщем его квартиру. Не факт, что арестуем после этого.
— Мы читаем газеты, — сказала Скоугор. — Все это нам известно.
— Мне нужны все журналы учета пользования вашими автомобилями за последние два года.
— Зачем?
— Судя по всему, Кемаль пользовался машиной, в которой нашли Нанну. Значит, должна быть какая-то связь…
Хартманн замер и медленно произнес:
— Он не водил эту машину.
— В ваших документах говорится, что участники программы интеграции имеют доступ к вашему транспорту, — возразила Лунд.
— Мы даем машины ролевым моделям программы, но только не новые. Эти мы арендовали всего на несколько недель специально для нужд кампании. Риэ?
Скоугор стояла в стороне, сложив руки на груди, и не испытывала никакого желания участвовать в этом разговоре.
— Риэ!
— Машины для предвыборной кампании должны быть абсолютно новыми, без изъянов, так как это влияет на имидж кандидата. Ролевые модели прекрасно обходятся никому не нужным старьем.
— Погодите-ка, — сказал Хартманн. — Так вы собираетесь предъявить ему обвинение?
— Если у нас будут более веские доказательства, то…