— Это моя дочь?
— Вам нельзя здесь находиться.
Пернилле была в его ухе, в его голове, она превратилась в одно-единственное слово:
— Тайс?
Женщина остановилась перед ним.
— Там Нанна? — снова спросил Бирк-Ларсен.
Она молчала.
— Это она?
Женщина безмолвно кивнула.
Вопль родился в глубине живота, пронзил его тело снизу вверх, вырвался в сырой ночной воздух. Полный недоуменного горя и гнева и такой громкий, что мог бы достичь Копенгагена сам по себе. Но телефон был рядом. Нет нужды кричать. Пока он боролся, рвался увидеть дочь, Пернилле была с ним и кричала и рыдала тоже.
Мать и отец. И их потерянное мертвое дитя.
Затем вся ярость, вся мощь угасли. Тайс Бирк-Ларсен превратился в плачущего, сломленного человека, слабого и обезумевшего, которого удерживали от падения те же руки, что только что пытались усмирить его безграничную силу.
— Я хочу видеть свою дочь, — молил он.
— Вам туда нельзя, — сказала она. — Мне очень жаль.
Из правой руки мужчины исходил тонкий воющий звук. Лунд шагнула к нему, раскрыла его пальцы. Пальцы работяги, сильные и натруженные, обтянутые старой толстой кожей.
Он не протестовал, когда она взяла у него телефон. Лунд глянула на экран, поднесла аппарат к уху.
— Пернилле. Это Лунд. К вам скоро подъедут наши сотрудники.
После чего она положила телефон к себе в карман, кивнула полицейским, чтобы те увели Бирк-Ларсена, и вернулась к затопленному «форду», блестящему и черному.
Там уже работал рой криминалистов в защитной одежде. Шли своим ходом все положенные процедуры. Ей больше не нужно было ничего видеть.
Черная машина. Черная и блестящая.
Майера она нашла возле крана, с сигаретой во рту. Увидев ее, он затряс головой:
— Мы нашли владельца. Вы не поверите.
Лунд остановилась возле него, ожидая продолжения.
— Автомобиль принадлежит избирательному штабу Троэльса Хартманна, — произнес Ян Майер.
— Того самого? Кандидата в мэры?
Одним пальцем Майер отстрельнул сигарету в канал.
— Да. Глава департамента образования. Красавчик с плакатов. Да. Это он.
3
Вторник, 4 ноября
Букард прибыл вскоре после полуночи. Потом явился дежурный патологоанатом с помощниками. Армия криминалистов измеряла следы протекторов, делала бесчисленные фотографии, огораживала мокрую липкую землю. Они бродили под обложным дождем, выполняя свою работу, оставляя напоследок окровавленный, израненный труп девушки в рваном белье, со связанными лодыжками и запястьями, засунутый в багажник сверкающего черного «форда».
Лунд поговорила с каждым из них. Она была старшим офицером на месте преступления. Никаких мыслей о Марке, Бенгте или Швеции.
Вокруг автомобиля снова замелькали вспышки фотокамеры. Затем наконец команда переместилась к открытому багажнику, начала осматривать раны и синяки на хрупком неподвижном теле и мертвом лице с застывшими светло-голубыми глазами.
Букард спросил, как всегда, о времени смерти. Она сказала ему то, что услышала от патологоанатома: неизвестно. Заявлений за прошедшие выходные не поступало. Судмедэксперты смогут определить только позже.
Старик нахмурился:
— Что за Богом забытое место…
— Мы не уверены, что она умерла здесь. Он не хотел, чтобы ее нашли. Еще день-два такого дождя… — Она посмотрела на криминалистов возле машины. Скоро ее увезут. Нужно еще позаботиться о семье. — И отпечатки шин смыло бы без следа.
Букард ждал.
— Он знал это место, — сказала Лунд. — Он знал, что делает.
— Причина смерти?
— Точно пока неизвестно. Она подверглась физическому насилию. Сильные удары по голове. Есть признаки изнасилования.
— А машина? Она приписана к штабу Хартманна?
— Пока это основная линия следствия.
Ей позвонил Бенгт Рослинг. Она отошла, чтобы ответить на звонок.
— Что случилось?
— Мы нашли девушку. Я потом тебе расскажу. Прости, что не смогла сегодня полететь.
Бенгт был судебным психологом. Они так и познакомились, на службе, в ходе следствия об убийстве наркомана в Христиании. Убитый был одним из его пациентов.
— А как же Марк? — спросил он.
— Он у моей матери.
— Я имею в виду завтра. Он же с завтрашнего дня уже должен начать заниматься шведским в школе. В Сигтуне.
— Ах да, точно.
— Ладно, скажу им, что он на день опоздает.
— Мы возьмем билеты на ближайший рейс. Я позвоню тебе, сообщу время прилета.
К ней подошел Букард и спросил:
— Девушка связана с Хартманном?
— Мы проверим.
— Если кандидат на пост мэра окажется замешанным в деле, сразу дай мне знать.
— Я не могу заняться этим, Букард.
Раздался автомобильный сигнал. Это был Майер, он ждал ее в машине с сигаретой во рту.
— Пусть он возьмет дело, — сказала она.
Ее шеф приблизился к ней вплотную:
— Это не может быть первым делом Майера. Не спрашивай почему. Я позвоню в полицию Стокгольма и договорюсь обо всем.
— Нет, — настаивала она, — это невозможно.
Лунд пошла прочь, в сторону машины и Майера.
— Ты нашла девочку. — Букард торопливо зашагал вслед за ней, обращаясь к ее спине в мокрой синей ветровке. — Разве у Майера получилось бы? Только дохлых лис и умеет откапывать.
Она остановилась, развернулась и пристально посмотрела на него. В этот момент он был похож на старого седого мопса и смотрел на нее так же выразительно и печально, как умудренный годами пес.
— Всего один день, Сара.
Молчание.
— Хочешь, чтобы Майер поговорил с родителями?
— Ненавижу тебя. Ты догадываешься об этом?
Букард рассмеялся и хлопнул своими пухлыми ладошками.
— Эту ночь я поработаю, — сказала Лунд. — Но с утра это будет твоя забота.
В гулких асептических коридорах морга было пустынно.
По-прежнему в черной кожаной куртке, алом комбинезоне и шерстяной шапке, Тайс Бирк-Ларсен тяжело ступал по чистому кафелю, двигаясь в сторону единственной двери в дальнем конце.
Смотровая.
Пернилле в своем бежевом плаще уже была там, повернула к нему измученное лицо, в глазах вопрос. Он остановился в двух шагах от нее, не представляя, что делать и что говорить. Бесформенные слова поднялись к его губам, но, боясь разбить холодный сухой воздух, остались внутри, незаконченные и неопределенные.
Крупный могучий мужчина, порой внушающий страх, беспомощно молчал, а в глазах его блестели слезы.
Все поняв, Пернилле зарыдала, подошла к мужу, положила руки на плечи. Она прижалась к нему, уткнувшись мокрым лицом в его колючую щеку. Они стояли вместе, держась друг за друга в тесном молчании. Так же вместе они прошли в белую комнату, где все — глянцевый кафель, стеклянные шкафы, раковины и краны, блестящие металлические столы, инструменты, — все означало смерть.
Полицейские шли впереди, показывая дорогу, — та самая женщина с пристальным взглядом и угрюмый мужчина с большими ушами. Они подвели их к чистой белой простыне и остановились, чего-то ожидая, изредка поглядывая на супругов. Из-за угла появился мужчина в хирургическом костюме, синей шапочке, синем фартуке, синих перчатках. Такие же доктора были во время рождения Нанны, вспомнил Тайс Бирк-Ларсен. Те же цвета, те же резкие химические запахи.
Без единого слова или взгляда мужчина встал возле них и приподнял белую ткань.
Пернилле приблизилась, едва передвигая ноги, ее глаза расширились.
Женщина-полицейский ни на миг не отводила от нее взгляда, фиксировала каждый жест, каждый вдох, каждое движение.
Бирк-Ларсен стянул с головы черную шапку, смутившись, что забыл сделать это раньше. Посмотрел на бескровное израненное лицо на столе, на грязные волосы, на безжизненно-серые глаза.
В его памяти возникли картины, звуки, прикосновения, слова. Крик младенца, напрасная ссора, жаркий день на пляже, прогулка на санках морозным зимним утром. Маленькая Нанна в коробе ярко-красного велосипеда «Христиания» с логотипом «Перевозки Бирк-Ларсена» на боку, который починил и покрасил Вагн Скербек. Вот Нанна постарше, лет шестнадцати, вновь забирается в короб велосипеда и смеется над тем, как ей стало там тесно.
Далекие мгновения, которые никогда не повторятся, невысказанные обещания, которые никогда не исполнятся. Все эти мелочи, которые когда-то казались такими будничными и неприметными, теперь кричали: «Смотри! Ты никогда не замечал. И вот теперь меня нет».
Теперь меня нет.
Пернилле повернулась, пошла обратно в приемный покой — походкой старухи, сломленной и больной.
— Это Нанна? — спросила женщина-коп.
Он уставился на нее. Глупый вопрос, а она не казалась глупой.
«Нет, — хотел сказать Бирк-Ларсен, — это была Нанна».
Вместо этого он только молча кивнул.
Потом они вчетвером сидели за столом, лицом к лицу. Выясняли факты.
Бирк-Ларсен, его жена и двое их сыновей уехали на побережье в пятницу, вернулись в воскресенье вечером. Предполагалось, что Нанна проведет это время у подруги.
— В каком она была настроении? — спросила Лунд.
— Довольная, — сказал Бирк-Ларсен. — Она была в костюме.
— Каком?
— Ведьмы.
Мать сидела рядом с ними и не слушала, уйдя в себя. Потом вдруг посмотрела на Лунд и спросила:
— Что произошло?
Лунд промолчала. Майер тоже.
— Кто-нибудь скажет мне, что произошло?
В холодной пустой комнате ее пронзительный голос бился между голых белых стен.
Майер прикурил сигарету.
— Машину столкнули в воду, — сказал он.
— Она интересовалась политикой? — спросила Лунд.
Бирк-Ларсен потряс головой.
— А кто-нибудь из ее знакомых?
— Нет.
— Может, какие-то знакомые в мэрии? — предположил Майер.
Когда ответа не последовало, он нахмурился, встал и отошел в сторону, чтобы позвонить.
— У нее был парень?
— В последнее время никого.
— Как она умерла? — спросила Пернилле.
— Мы пока не знаем.
— Она страдала?
Лунд, помедлив, сказала:
— Мы не уверены в том, что именно случилось. Мы пытаемся понять. Так вы не разговаривали с ней после пятницы? Она не звонила? Ничего не припоминаете? Что-нибудь необычное?
Сощуренные глаза, горькая складка в углах губ, сарказм в голосе Бирк-Ларсена.
— Необычное?
— Ну да, это может быть что угодно, какая-нибудь мелочь.
— Я рассердилась на нее, — сказала Пернилле. — Это считается необычным? Она слишком шумела, носилась с братьями по дому. Я прикрикнула, чтобы она успокоилась. — Она следила за реакцией Лунд. — Я занималась счетами, была занята… — Бирк-Ларсен обхватил ее могучей рукой за плечи. — А она просто хотела поиграть с ними. Просто…
Снова слезы. Пернилле содрогалась в объятиях мужа.
— Просто что?
— Просто хотела поиграть.
— Мы договоримся, чтобы вас отвезли домой, — сказала Лунд. — Нам нужно опечатать комнату Нанны. Очень важно, чтобы туда никто не входил.
Лунд и Майер проводили Бирк-Ларсенов к выходу, где их ждали сотрудники полиции и машина.
— Если вспомните что-нибудь… — произнесла Лунд и дала Бирк-Ларсену свою визитку.
Тот посмотрел на карточку и спросил:
— Что вы уже знаете?
— Слишком рано говорить о чем-то наверняка.
— Но вы найдете его?
— Мы сделаем все возможное.
Бирк-Ларсен не сдвинулся с места. На его лице обозначились резкие складки. Он медленно, со значением повторил:
— Вы найдете его?
— Да, — отчеканил Майер. — Найдем.
Отец Нанны задержал на нем тяжелый взгляд, мрачно кивнул, потом сел в машину.
Лунд проводила их взглядом:
— Они только что потеряли дочь. Как можно на них кричать?
— Я не кричал.
— Прозвучало именно так.
— Кричат вот так! — проорал Майер — так громко, что в одну из дверей сунул голову встревоженный патологоанатом. Уже более спокойным тоном Майер добавил: — Я не кричал. — Пытливо глядя ей прямо в глаза, произнес: — Он ненавидит нас, Лунд. Вы и сами заметили.
— Мы полицейские. Нас многие ненавидят.
— Нашел же время это показывать.
Половина третьего утра. Хартманн был там, когда они добрались до ратуши. Риэ Скоугор, энергичная интересная женщина, которую они видели в гимназии, расположилась слева от него. Нескладный и импульсивный руководитель предвыборного штаба Мортен Вебер сидел с другой стороны.
— Спасибо, что пришли, — сказала Лунд.
— Мы не приходили, — ответил Хартманн, — просто дождались вас. Скоро выборы. Мы работаем допоздна. Вы нашли девушку?
— Да. — Майер не отрывал взгляда от политика в синей рубашке и темно-синих брюках. — Она была в одной из ваших машин.
Лунд выписала на лист бумаги регистрационный номер машины, положила лист на середину стола.
— Мы хотим знать, кто пользовался ею последним.
Хартманн замер в своем кожаном кресле:
— Это наша машина?
Майер подтолкнул листок к нему поближе:
— Именно так мы и сказали. Можно теперь приступить к делу?
— Я проверю, — сказал Вебер, — но на это уйдет время.
— Почему? — поинтересовался Майер.
— Мы арендуем много машин, — ответил Вебер. — И пользуется ими тридцать человек. Сейчас глубокая ночь. Конечно, кое-кто из наших сотрудников работает и в такое время. Позвольте мне сделать несколько звонков.
Он встал из-за стола и отошел с телефоном в угол.
— Зачем вам столько машин? — спросила Лунд.
— Для нужд предвыборной кампании, — проговорила Скоугор. — Развозить наглядную агитацию, материалы к встречам, плакаты…
— Когда вы посылали машину доставить эти материалы во Фредериксхольмскую гимназию?
— Думаю, в пятницу…
Майер резко дернулся, уперся руками в стол, нагнулся к самому лицу Скоугор и отчеканил:
— Нам ваши догадки ни к чему! Девушка мертва. Мы должны знать…
— Мы ничего не таим, — перебил его Хартманн. — Мы хотим помочь. Но в три часа ночи нам не получить ответы моментально.
— Нанна Бирк-Ларсен была задействована в вашей агитационной работе? — спросила Лунд.
— Нет, — моментально выпалила Скоугор. — Ее нет ни в одном списке.
— Как быстро вы это узнали, — заметил Майер.
— Вы же хотели побыстрее.
Вернулся Вебер:
— Секретарь предвыборного штаба сейчас в Осло.
— К черту Осло! — вскричал Майер. — Речь идет об убийстве. Нам нужны ответы.
Вебер сел, приподнял бровь в ответ на выпад Майера, посмотрел на Лунд. «Прощупывает иерархию, — отметила она про себя. — Не глуп».
— Да, и поэтому я поговорил с охраной. Ключи забирала Рикке Нильсен в пятницу.
— Кто она такая? — спросила Лунд.
— Рикке возглавляет нашу команду волонтеров, — пожал плечами Вебер. — Каждый, кто хочет, может поучаствовать в кампании. Мы рады любой помощи, когда своих сил недостаточно.
Он кинул взгляд на Майера, который мерил комнату шагами: руки в карманах брюк, нахохленный, похожий на забияку-петуха.
— Вы дозвонились до нее? — спросил он.
— Нет. Должно быть, она организует развозку плакатов.
Майер с сарказмом кивнул:
— Должно быть?
— Да, как я уже сказал. Контроль за тридцатью водителями — большая работа.
— Хватит! — Майер снова подскочил к столу. — Убита девушка, а вы сидите здесь, как будто вас это не касается.
— Майер, — сказала Лунд.
— Мне нужны ответы! — рявкнул он.
— Майер!
Это было сказано довольно громко. Он остановился.
— Позвоните в штаб, — приказала она. — Доложите Букарду о ситуации. Сообщите ему, что мы будем опрашивать волонтеров.
Он не двинулся с места:
— Букард уже давно в постели…
Она со значением посмотрела ему в глаза:
— Выполняйте.
Он отошел к окну.
— Есть ли у вас какие-то соображения о том, где сейчас эта женщина? — спросила Лунд.
Вебер посмотрел в листок перед собой, что-то отчеркнул зеленым маркером:
— Скорее всего, здесь.
Скоугор взяла у него листок, пробежала глазами написанное, потом передала полицейским.
— А как же пресса? — спросила она. — Если они узнают.
Лунд недоуменно пожала плечами:
— Убита молодая девушка. Мы не можем держать это в секрете.
— Вы нас не поняли, — пояснил Хартманн, — речь идет о нашей машине. Если она как-то замешана, мы должны сделать официальное заявление, чтобы никто не обвинил нас в том, что мы что-то скрываем.
— Никаких публичных заявлений до окончания расследования, — потребовала Лунд. — Обсуждать детали дела можно только со мной.
Скоугор поднялась, размахивая руками:
— Мы готовимся к выборам! Мы не можем допустить кривотолков!
Лунд отвернулась от нее к Хартманну:
— Информация, которую вы нам сейчас предоставили, является конфиденциальной. Если вы решите обнародовать ее и тем самым поставить под угрозу ход расследования, я не могу вас остановить. Однако не забывайте о последствиях, а они будут, я вам обещаю, Хартманн.
Вебер кашлянул; Скоугор умолкла. Майер выглядел довольным.
— Риэ, — наконец сказал Хартманн, — я думаю, мы можем подождать. При условии… — Просительная улыбка мелькнула на его губах.
— При каком условии? — спросил Майер.
— При условии, что вы предупредите нас, когда соберетесь общаться с прессой. Так, чтобы мы могли работать вместе. И быть уверенными, что все правильно.
Он сложил руки на груди. Рубашка того же цвета, что и предвыборный плакат за спиной. Все здесь было продумано и скоординировано. Спланировано.
Лунд достала визитку, вычеркнула свое имя, вписала вместо него имя Майера.