– Ты уже извинился. Там, на шоссе. Я все понимаю: закон есть закон. Ты выполнял приказ. Кстати, куда ее теперь?
– Тимофееву?
– Да.
– На освидетельствование. К психиатрам. А дальше судья будет решать.
– Ну, ладно. Работай, Серый, – хлопает он по плечу старлея. – А мне домой пора.
– Погулял, значит, женщину и сдал? – усмехается Серега. – А какая любовь была! Красивая! Ты теперь к жене, а она либо в тюрьму, либо в психушку.
– А ты меня никак осуждаешь? – прищуривается Руслан.
– Да как-то это… – мнется старлей.
– По-свински, да? Ну, говори!
– Не по-мужски.
– А не пошел бы ты на?..
– Сам напросился, – злится Серега. – Я сказал то, что думаю. Другие еще не то скажут!
– Ничего, перетерплю. Без работы-то плохо. Я все понял, исправился, и мой устойчивый моральный облик принял правильное решение. Семейные ценности возвращаются в моду, не хочу отставать от жизни. Кстати, из отпуска я вернусь в другой отдел. Напишу рапорт, полагаю, мою просьбу удовлетворят.– Так будет лучше для нас всех, – напыщенно говорит Серега.
– Вот именно.
Руслан едет к гаражам. Ставит машину и долго собирается с мыслями, прежде чем идти домой. Что сделано, то сделано. Выбор-то был небольшой. Все равно у них с Лесей ничего не получилось бы. Он это понял.
Полдень
– Я могу идти домой? – спрашивает она, поставив свою подпись под показаниями. – Извините, долго не писала, разучилась. Буквы какие-то кривые. Как я раньше-то расписывалась? До амнезии? Ха-ха! Кто бы мог подумать, что в сауне можно так угореть! До потери памяти!
– А как вы себя сейчас чувствуете? – напряженно смотрит на нее сидящий напротив парень.
– Отлично! Но зверски хочу есть.
– Вас покормят.
– Где покормят?
– Сейчас мы проедем в одно место. В больницу.
– Зачем мне в больницу? – удивляется она.
– Небольшая формальность, – говорит парень и прячет исписанные ею листы в папку. – Вас надо осмотреть.
– Ах, формальность! Ну что ж, поехали!
Ей весело. К счастью, все закончилось. И закончилось удачно. Она в Р-ске, ее отпустили. Шрам, правда, на щеке останется. Но зато жива. А со шрамом что-нибудь придумаем. Нет, какая ж дрянь! Та, что на нее похожа! Проворная оказалась! Вот пусть она теперь и выкручивается!
Она пребывает в состоянии эйфории, пока не замечает на окнах решетки:
– Эй! Куда вы меня привезли?
– Успокойтесь. Присядьте.
– Не хочу!
– Вы помните свою фамилию, имя отчество?
– Конечно, помню! Тимофеева я! Олеся Владимировна!
– Год рождения? – спрашивает пожилая женщина в белом халате, что-то записав в медицинскую карту.
– Да что вы ко мне пристали? Я все помню!
Она называет год рождения.
– Быть может, вы все-таки присядете? – вежливо спрашивают ее. – Давайте для начала поговорим о вашем детстве.
– Я не хочу говорить о детстве!
– А о чем хотите?
– Ни о чем! Я хочу домой!
– Вы помните, что произошло в «Лесном»? Вы в состоянии давать показания?
– Я все написала!
– Успокойтесь. Нам надо выяснить, с какого момента вы себя помните, и помните ли вообще. Можно ли вас считать дееспособной.
– Где я?
– На освидетельствовании в психоневрологическом диспансере. Сегодня судья должен принять решение, что с вами делать. Вы обвиняетесь в убийстве.
– Это обман! Меня обманули!
Она бросается к дверям. Вырывается из рук дюжих санитаров, которые пытаются ее удержать, отчаянно кричит, царапается и даже кусается. Слышит, как пожилая женщина, судя по всему главная здесь, кому-то говорит:
– Ее надо сначала успокоить. Я передам медсестре назначение. Завтра поговорим. Диагноз может быть гораздо серьезнее, чем предполагалось ранее. Одно нам ясно: недееспособна.
– Да, да.
– Она останется здесь на принудительном лечении. Похоже, в коре головного мозга произошли необратимые изменения.
– Да, похоже на то.
– Пустите меня! Пустите!..День семнадцатый
Она все вспомнила на аэродроме, когда садилась в самолет. Как позавидовала богачке, так на нее похожей, приезжающей в супермаркет на шикарной машине и, по слухам, собирающейся замуж за генерального директора фирмы. Как захотела поменяться с ней местами. А Сашка подлил масла в огонь. «О себе надо думать, о своем будущем». Вместе они это и придумали. Напасть на Ольгу, задушить ее и устроить пожар в сауне. Потом занять ее место, а все будут думать, что погибла кассирша из супермаркета. Таким образом они хотели добраться до денег следователя Мукаева.
– Ох, у нас ничего не получится! – твердила она.
– Все получится, – уговаривал Сашка.
Убить, значит. Ну, что ж… Она и не представляла, что можно так сильно ненавидеть кого-то. Даже изменника Мукаева прощала. Но видеть эту гадину не могла. Это было сильнее ее. Ненависть затопляла, аж в глазах темнело. Сама не понимала: что происходит? Мало того что не могла видеть Ольгу. Все время представляла, как ее убивает. Шептала: «Так не должно быть. Нас не должно быть двое». Ребенок у нее в животе этого не хотел. Она уволилась из прокуратуры, как только поняла, что беременна. Все сразу поймут, от кого. Пойдут сплетни, пересуды, косые взгляды. А случилось все в тот апрельский день, когда впервые исчез Ванька Мукаев. Расслабилась, размякла. Жениться ведь обещал!
Десять лет ждала. А когда желанная и столько лет ожидаемая беременность наступила, растерялась. Потому что Мукаев опять исчез. И что теперь делать? Мать-одиночка? Соломенная вдова? Теперь от него ни помощи, ни поддержки. Как жить, на что жить? Ради ребенка она и решилась. На деньги позарилась.
К ее удивлению, Ольга сама искала сближения. Сама придумала поездку в сауну. Происходило что-то непонятное. Словно соперница искала смерти. Вроде как напрашивалась.
– Я отвлеку ее жениха, – сказал Сашка. – Зубы ему заговорю. Задержу его в комнате отдыха. А ты действуй.
– Ох! Я не смогу!
– Сможешь.
Она и сама удивилась. Как же легко все вышло! Только зашла в сауну и присела на полок, появилась Ольга. А ведь она, Леся, хотела уже идти в соседнюю, к ней, под предлогом, что здесь слишком душно. Сама пришла! В руке – мокрое полотенце. Замахала им, сказав:
– Ох! Жарко тут!
– Да, жарковато.
Посмотрела на нее, и ненависть затопила.
– Вы не возражаете, если я с вами посижу в вашей сауне? – спросила Ольга. – У нас прохладно, а я попариться люблю.
– Да мне-то что? Сиди. Места хватает.
– Ваши, я слышала, за пивом послали. Гуляют.
– Да, гудят.
– Вы не возражаете, если я плесну на каменку эфирного масла? Для духу. Это лаванда. У меня с собой пузырек.
– Да как хотите, – пожала она плечами.
Ольга открыла пробку и, нагнувшись над каменкой, закрыла лицо полотенцем, оправдываясь:
– Жаром пышет.
После чего раздалось шипение, и от раскаленной каменки пошел пар. Леся же кошкой прыгнула на соперницу и сжала пальцами ее горло. Та вскрикнула, попыталась защититься, влажное полотенце упало на пол. Дальнейшее Леся помнила смутно. Вроде бы между ними была борьба, в глазах отчего-то потемнело. Потом Ольга коснулась щекой раскаленного железа и страшно закричала. Она же, теряя сознание, разжала руки. Очнулась уже в больнице. В памяти провал. Как, что, зачем?
Вроде бы рыжий, что приходит в больницу, давний знакомый. Смотрит ласково и все время спрашивает:
– Что ты хочешь? Как ты хочешь?
Она инстинктивно хотела только одного: уехать. Подальше отсюда, подальше от кошмара. От сплетен, от скучной, серой провинциальной жизни. В Р-ске ее ничего хорошего не ждет. Только проблемы. Мать, как узнала, придя в больницу, о беременности, начала ругаться и плакать. Сбережения, мол, небольшие, а скоро дочь и работы лишится. Кто будет ей оплачивать декретный отпуск? И проживешь разве на такие гроши без мужа, без материальной поддержки? Она только и смогла сказать: «Уйди!» Зачем каждый раз напоминать, что ситуация безнадежна? Куда ни кинь, везде клин. Надо же – в больницу попала. А в памяти провал.
…А ведь она готовилась. Присматривалась к богачке, изучала ее привычки, отметила сигареты с ментолом, маникюр с педикюром. И Сашка обещал: помогу, подскажу, буду рядом. А ты со мной поделишься. Так увлеклась, что в больнице, после того как очнулась, первое, что пришло в голову, было: я Ольга. Ведь готовилась ее заменить. В голове был туман, временами и сама не понимала, кто она. О кассе в супермаркете думала с ненавистью, иногда казалось, что жила раньше красиво, деньги тратила легко, одевалась, как королева. «Как меня зовут? Ольга? Похоже, что так».
И только здесь, на аэродроме, вспомнила все. Ну, почти все. И испугалась. Главное, вспомнила, кто она. Ведь они же увозят Ольгу Маркину, не Тимофееву Олесю! Что делать? Зачем ей уезжать?
Значит, надо. Не в Р-ск же возвращаться? Нет, только не в Р-ск!
– Как вы себя чувствуете?
Этот человек приходил к ней в больницу, представился частным детективом. Он же увез ее из Первомайского и сейчас доставил на аэродром. Никакой регистрации она не проходила, багаж тоже не досматривали. Да и нет при ней никаких вещей. А он ничего, симпатичный. Сыщик, значит. Попыталась улыбнуться:
– Спасибо, все хорошо. А куда мы летим?
– В горы. Там чистый воздух, много фруктов, зелени. Вы будете под наблюдением опытных врачей. Ни о чем не беспокойтесь.
А она-то голову ломала: где взять денег? На фрукты-соки, на врачей. На то, чтобы роды приняли как надо. На пеленки-распашонки. Коляску. А если родится двойня? Ох!
Теперь ни о чем беспокоиться не надо. С ней обращаются с почтением, все ее желания предугадывают. Это ли не удача? Темноволосый улыбается, бережно берет под локоток:
– Пойдемте в самолет. Пора.
Летать ей давно не приходилось. На юг с родителями дважды летала. Да и когда это было? Двадцать лет назад? Пятнадцать?
Похоже, у нее начинается новая жизнь. Хотела изменить ее и изменила. А то, что ты теперь Ольга Маркина, так что ж. Хотела поменяться – и поменялась. Живи, Ольга! Радуйся!
От винта!
* * *Руслан Свистунов услышал знакомый звук и поднял голову. Небо сегодня голубое-голубое. А по лазури белая полоса. Самолет летит.
Ну что? Отпустил! Не факт, что это ее самолет. Не факт. Она могла улететь и вчера. Могла сегодня. А может, ее увезут завтра.
Отпустил.
Он догадался, почему Леся уволилась из прокуратуры. Во-первых, профессия сыщика сделала его наблюдательным, во-вторых, почувствовал. Ведь он знал ее, как никто другой. Беременна, значит. От лучшего друга. Ну что ж. Родится сын, она его Иваном назовет, это понятно. И хорошо. Он понял, что в районной больнице лежит Леся, как только ее увидел. Он узнал бы ее из тысяч женщин в любом обличье. Это Зайцеву нужна экспертиза. Логика нужна. А ему логики не надо. Он и так знает, что это Леся. Конструктивные чувства против неконструктивных, так, что ли, Петр Иванович? Ну, и кто победил? Можно сказать, ничья. И все-таки, где ж у тебя кнопка? Уверен, есть она. Хотя искусно ты ее прячешь. Впрочем, дело прошлое. Разбежались.
Не понял только: зачем? Что она задумала, Леся? Почему выдает себя за другую женщину? Но она так хочет, и потому он ей подыграл. Теперь же остается только смириться и – отпустить. Все равно у них ничего не получится. Это он понял еще десять лет назад. И войдя во второй раз в ту же реку, почувствовал, что вода еще холоднее. И – отпустил.
Не факт, что они когда-нибудь увидятся. Не факт. Факт, что она Нахрапьева не убивала. Его Алексей Петрович застрелил. Он врет, как сивый мерин. «Я был в сауне! Я париться люблю!» А сам без конца таблетки глотает. С его болезнями париться нельзя. И Ладошкин это прекрасно знает. Не было его в парилке. Значит, Алексей Петрович находился в комнате отдыха. Зачем убил Нахрапьева? Видать, разговор состоялся крупный. Но это уже никому не интересно. Ладошкина спрятали от греха подальше. Доказать причастность Алексея Петровича к убийству Нахрапьева невозможно. Потому что мотива нет. Нигде они раньше не пересекались. Никак. И «макаров» Ваньки Мукаева в эту схему не вписывается. Осудят Лесю. Вот он ее и спрятал. Заменил другой женщиной. Выбор-то был невелик.
Его «предательство» обсуждает весь Р-ск. Зато жена довольна. Он вернулся в семью, и его простили. Сын Лешка стал потише, и жена отошла, смягчилась. Вроде бы все наладилось.
С глаз долой, из сердца вон, так, что ли? Зато у Леси и у ребенка будет все, о них позаботятся. Он не знает, зачем им так нужен ребенок Ивана Саранского. Но получат они сына Ваньки Мукаева. Здорового, крепкого, самолюбивого парнишку, который еще задаст им чертей. Достаточно вспомнить его отца! Они получат не то, что хотят, а сюрприз. Порядок вещей остается неизменен. Он улыбнулся.
Лети, милая! Лети.
* * *Взлетели. Алексей Петрович Ладошкин устало закрыл глаза. Место ему досталось у иллюминатора. С одной стороны, это удобно: его никто не беспокоит. С другой – ему придется беспокоить двоих, когда захочет выбраться в проход. А зачем выходить? Надо уснуть. Закрыть глаза и уснуть. Каких-нибудь два часа – и он на месте. Все закончилось благополучно.
А он тогда напугался! И здорово напугался!
Нахрапьев заглянул в комнату якобы поблагодарить их за приятный отдых. Ольга вскоре ушла париться, а менеджер по персоналу задержался. Присел напротив, и вдруг…
– Следователь-то, с которым твоя невеста раньше жила, взятки брал!
– Ка-какой следователь?
– Мукаев! Он из Р-ска.
– Я ничего об этом не знаю, – затряс он головой.
– А невеста, выходит, ничего не рассказывала? – усмехнулся Нахрапьев. – Бывает. Я и сам случайно узнал.
– Послушайте, что вам надо?
– Да так. Не пойму: чего это она расщедрилась? Задабривает, что ли? Так я никому не скажу. Пока.
– Слушай, скажи честно: она твоя любовница?
– Кто?
– Ольга.
Тот рассмеялся:
– Да мы едва знакомы! Можно сказать, вообще не знакомы! Хотя девушки модельной внешности мне нравятся.
И менеджер по персоналу со знанием дела принялся обсуждать прелести девушек модельной внешности. Он же, Ладошкин, думал только об одном: произошла ошибка. Никакого диска при Нахрапьеве нет. Он ничего ей не собирается передавать. Ольга всех провела. Ошибка. И что теперь делать? Кто будет отвечать? Мысли путались. Он же должен их убить и забрать диск. Но никакого диска здесь нет. Ошибка. Но он должен…
Это был шок. Давление от страха подскочило, он плохо соображал, что делает. Знал только, что обязан все исправить, иначе будет плохо.
Еще какой-то Мукаев. Почему следователь? Какие взятки? Надо всех запутать. Пусть она одна отвечает. Ольга. Никто не должен знать об ошибке. О том, что никакие они не любовники, Ольга Маркина и Нахрапьев, люди малознакомые. Она – его любовница. Точка. А Нахрапьев ее обманул. Не отдал то, что ему оставляли на хранение. Не привез, как обещал. Если он умрет, никто и не узнает, что у менеджера по персоналу ничего нет. И не было никогда.
Ладошкин машинально встал и подошел к шкафчику. Ольга просила ключи от машины, что показалось ему подозрительным. И пистолет он из «бардачка» «Мерседеса» забрал. Тайком привез в «Лесное». Ольга, казалось, сама лезла в петлю. Он ждал передачи диска или бумаг. И вдруг… Что ж теперь делать?
Взяв из шкафчика оружие, подошел к столу, прикрывая его краем простыни. Нахрапьев все говорил и говорил. Выстрелил, и сам испугался. Потом поспешно обтер оружие полотенцем и спрятал в Ольгины шмотки. Будет одеваться – непременно найдет пистолет. И возьмет его в руки. Надо все валить на нее.
В этот момент и раздался ее отчаянный крик. А дальше началось нечто невообразимое…
Но – обошлось. Убийство хотят повесить на кассиршу. Вроде бы они с Нахрапьевым были любовниками. И о «Стиксе» Петр Иванович молчит. Непонятно, где же диск?
Но об этом он уже не узнает. Потому что работает на Ахатова, а тому до открытия Ивана Саранского дела нет. Вот будет Зайцеву сюрприз, когда он вернется в коттедж! Петру Ивановичу! Проморгал! Пусть и он повертится ужом перед своим начальством. Что это за новая работа, о которой говорил Павел Эмильевич? Вот о чем надо думать. О том, как оправдать доверие. А эту историю забыть. Обошлось, и ладно.
И дальше…
Сначала она кидалась на стены и била по ним кулаками. Кричала отчаянно:
– Это ошибка! Выпустите меня! Немедленно выпустите!
Потом поняла, что надо взять себя в руки. Надо объяснить им, что произошла ошибка. За что ее сюда упрятали? Непонятно.
Пожилая женщина в белом халате наконец снизошла. Пригласила ее в свой кабинет, где холодно и строго спросила:
– Что ты кричишь?
– Произошла ошибка.
– В чем ошибка?
– Я не сумасшедшая.
– Ты – недееспособная. Человека, который ничего не помнит, нельзя считать нормальным.
– Но я все помню!
– Отлично. Давай поговорим о твоем детстве. Как только ты в деталях расскажешь, где училась, кто были твои одноклассники, в какой кружок ты ходила, какие оценки получала и по каким предметам, я тебя отпущу. Ну, как?
– Я этого не помню!
– И что? Нормальная ты? Дееспособная?
– Но при чем здесь мое детство?!
– Хорошо. Поговорим о юности. Р-ск – город маленький. Мой сын, кстати, когда-то за тобой ухаживал. Вы ровесники. На дискотеки вместе ходили, когда тебе было лет пятнадцать. Не помнишь?
– Помню!
– Как его зовут? А суть нашего с тобой конфликта помнишь?
– Какого еще конфликта?!
– Вот видишь, ничего ты не помнишь. Так что я не могу тебя отпустить. Ни через полгода, ни через год. Болезнь тяжелая, случай запущенный.
– Но неужели невозможно отсюда выйти?
– Для этого нужно переосвидетельствование.
– А когда оно будет?
– Здесь я все решаю. Я пока и.о. главврача психоневрологического диспансера, но если Владимир Степанович так и не объявится, меня утвердят в должности. Придет время – поговорим.
– А когда оно придет?
– Когда ты все вспомнишь.
«Да эта тетка просто мегера!» – подумала Ольга и отчаянно закричала:
– О господи! Но это же невозможно! Выпустите меня!
– Да ты еще и буйная.
И главврач кивнула санитарам: забрать. Когда ей стали выкручивать руки, она прокричала: