Мой возлюбленный vampire… - Ярослава Лазарева 7 стр.


— Да, вы правильно угадали, я ждала вас, — бормотала она своим рукам, с которых еще стекали ленивые капли. — Своей таинственностью вы можете подкупить кого угодно. Но ни ваши слова, ни ваши подарки не дают мне ответа на вопрос, кто вы и что хотите от меня. Демон ли, пришедший погубить мою душу, или ангел, принесший счастье. Мне кажется, вы заблуждаетесь. Я обыкновенная. Ничего особенного во мне нет. Видимо, вам что-то показалось или привиделось в полутьме окна.

И вновь она не услышала, как он подошел. Тяжелая рука легла на плечо.

— Не надо никаких слов, — вкрадчивый голос вливался ей в уши. — Все, что бы ты сейчас ни сказала, будет лишним. Есть вещи, которые нельзя передать словами. Только чувства, а они не нуждаются в определениях. Дрожь твоих пальцев скажет мне больше, чем все тома писателей. Скажи мне, Катя, я ведь не ошибаюсь? Ты тоже любишь?

Она подняла голову, чтобы увидеть его отражение рядом с собой, поискала глазами и, не выдержав, обернулась. Его темные, как черные уголья, глаза были неожиданно близко. Казалось, он не дышал, ожидая ее ответа.

Но что говорить? Зачем? Что произошло раньше — он потянул ее к себе и она оказалась в крепких объятиях или она прильнула к нему, заставляя обнять, — было уже не важно. Он покрывал поцелуями ее мокрые от воды и слез щеки, касался зажмуренных глаз, гладил по голове и все бормотал те слова, что действительно были не важны.

Поначалу ее слезы озадачили Виктора, они придавали поцелуям солоноватый привкус. Но потом слезы смешались с одуряющим запахом роз, с ее собственным запахом, и его всегда такая ясная, такая трезвомыслящая голова закружилась. С легким стоном он вынужден был отступить, чтобы не навредить любимой. Потому что почувствовал — жажда обладания Катей смешивается с голодом.

— Я приду к тебе завтра, — прошептал он, стискивая бледную тонкую руку девушки понимая, что ее надо отпустить, но не в силах это сделать. — Ты будешь ждать?

Она испуганно улыбнулась, закивала, негромко вскрикнула:

— Виктор!

— Я не демон и не ангел, — прошептал вампир. — Я такое же созданное Богом существо, как и ты. Каждый имеет право на свое счастье. Ты моя судьба. Мне никогда не дать тебе в ответ такого же счастья, какое ты мне даришь. Но позволь просто приходить к тебе, быть рядом, и, может быть, когда-нибудь я смогу вернуть тебе хотя бы долю того, что даришь ты.

Катя пыталась удержать его холодную, ускользающую руку, хотела придумать такие же красивые слова, что он только что сказал ей, но ни слов, ни сил у нее уже не было. Она вновь оказалась сидящей на кровати. Как будто стукнуло окно. Виктора в комнате не было. Только юркий сквозняк пробежал по полу и забился под шкафчик.

Слезы сами собой потекли из глаз. Вся не выраженная до этого момента тоска и отчаяние выходили из нее с этими солеными каплями воды. Она плакала, сама не понимая почему. Ведь все хорошо. Она дождалась своего счастья, о котором не написано ни в одной книге, не придумано ни одним писателем.

Катя не успела голову донести до подушки, как уже в окно заглядывал рассвет. От бессонной ночи болела голова, эхо бывших слез чуть резало глаза. Голова была словно перегретый в печке чугунок. Катя с трудом добрела до рукомойника, тяжело оперлась о таз, глянула в плескавшуюся на донышке воду.

Что-то было такое, что ей вчера показалось странным. Катя тронула носик рукомойника. От духоты комнаты вода нагрелась и стала неприятно теплой. Лицо она не освежала. А так хотелось остудить жаркий румянец щек, чтобы голова наконец стала легкой.

Девушка подняла глаза к своему отражению. Лицо красное, глаза опухшие, губы искусаны, щеки провалились. Как она вечером покажется Виктору?

И тут ее словно тронули за плечо. Она быстро повернулась, еще не понимая, чего испугалась. Перед глазами ясно встала ночная встреча. Она стоит перед рукомойником, позади нее Виктор. Но в зеркале! В зеркале он не отражался!

Таз с грохотом полетел на пол.

— Куда? — Матушка налетела на Катю, когда та, пробежав через весь дом, уже стояла около входной двери. — Не одетая!

Катя схватилась за голову. Что с ней происходит? Ей все только показалось! Не выспалась, устала. Но ведь приходит он только ночью…

— Сон плохой приснился, — пробормотала она.

Мелькнуло любопытное личико Лизоньки. Исчезло, все исчезло. Катя снова была в своей комнате. Бусы так и лежали под подушкой, тяжёлые прозрачно-зеленые камни. Платье висело, перекинутое через спинку стула. Того самого, на котором сидел Виктор.

Катя убрала платье в сундук, туда же бросила бусы, прошла по комнате, проверяя, не забыла ли что. Вышла к завтраку.

— Лизонька, пойдем погуляем?

Зачем она позвала сестру? Все было так непонятно, так смутно на душе.

— В церковь? — удивилась Лизонька, увидев, что сестра ее от калитки сразу повернула направо, где на холме высилась громада большой тяжеловесной церкви.

— От кладбища такой вид хороший открывается! — Катя боялась смотреть на сестру. Она шла, и ей казалось, что все встречные знают, зачем она идет, догадываются, что с ней происходит.

— Не пойду! Боюсь, — уперлась Лизонька, как за спасительную соломинку хватаясь за прут церковной ограды.

— Я только гляну, что там, на реке, и приду.

Ждать согласия или несогласия сестры Катя не стала. Быстро пошла вперед, упрямо клоня голову вниз.

Помятый розовый куст манил к себе, тянул изогнутые ветки, кивал изуродованными цветками. Катя не заметила, как оторвала колючий цветок. Поранила палец, но боли не почувствовала. Только увидела, как укол окрасился в красный цвет, как быстрая капля скатилась на платье.

Странная могила была все такой же. Полустертые буквы надгробия. Если бы не знала, ни за что бы не прочитала. Виктор!

Цветок сам выпал из руки. Она попятилась. Захотелось уйти. Уйти отсюда, чтобы отменить все прошедшие вечера, сделать так, чтобы ничего не было. Еще раз вгляделась. Стерто, ни одной буквы не угадывается. Показалось? Или кто-то пытается подсказать?

— Ну, что там? — Лизонька тоже была рада поскорее уйти отсюда.

— Кажется, никто не купается, — бросила через плечо Катя.

— А давай сходим? Жара такая… — Лизонька посмотрела на встревоженную сестру. — Ты, часом, не заболела?

— Да, что-то голова болит. Пойду лягу.

Весь оставшийся день она промаялась в комнате, уверяя себя, что все это ей только показалось. И убедила. К вечеру от усталости на нее напала апатия. Стало все равно. Только сердцем чувствовала — он непременно придет. Надо лишь подождать.

Виктор торопился. Он не разбирал, что его гонит вперед — голод или любовь. Оба чувства жгли его изнутри, смешивались. Он уже не понимал, чего ему больше хочется — крови или встретить всегда такой испуганный взгляд Кати. Что же ей подарить? Наряды, украшения… Все это было таким незначительным, таким малым рядом с его любовью, рядом с ее красотой. Виктор мог преподнести Кате любой подарок, любую жизнь, но он видел, что все это не то.

В городе Виктор подобрал себе новый костюм, вынул из кармана прежнего пиджака розу. Вялую розу с уже знакомого куста он нашел сразу, как только вышел из подвала. Ах! Зачем он перебрался в церковь! Останься он на старом месте, непременно бы почувствовал ее присутствие. Что за проклятье — солнце! Что это за мучение — невозможность видеть любимую, когда она так близко. Она приходила, была неподалеку. Только за один этот ее поступок он готов был совершить все, что угодно, любое сумасбродство.

В кондитерской набрал пирожных. Искал по запаху — самые свежие, самые изысканные, самые необычные. Мчался обратно, воображал, как она ждет, как стоит около окна. Или от ожидания заснула? И чтобы ее пробуждение не было внезапным, послал ей мысленный привет. Да, Виктор знал, что при его появлении люди теряют волю, что рядом с ним они готовы делать все, что ему угодно, добровольно подставляют шею под укус и с улыбкой умирают. Но сейчас с Катей ему хотелось, чтобы все было по-другому. Чтобы его любовь родила в девушке ответное чувство. Чувство чистое, искреннее, живое.

Виктор не загадывал о том, что будет дальше, не строил планов. Ничего заранее известно не было. Все случайно, все построено на неожиданностях.

Село встретило его тишиной. Вчера он убил самую шумную собаку, которая посмела мешать их свиданию. Сегодня все пройдет без лишних шумов. Проходя мимо церкви и кладбища, он бросил еще один взгляд в сторону куста роз. Как же это растение должно быть счастливо! Его касались самые прекрасные руки на свете! На него глядели самые красивые глаза на земле.

Заветное окошко было освещено. И хоть его сердце не могло забиться быстрее, кровь не в состоянии была побежать стремительнее, адреналин уже многие десятки лет не бодрил его, но что-то отдаленно похожее на волнение он все же ощутил. Виктор подходил ближе. Знакомые запахи стали обступать его со всех сторон. Колосилась трава, роняли скупой сок полевые цветы, тяжелым мускусом давил на грудь аромат роз. В соседнем доме убежали щи, через двор болел ребенок, неопрятный старик в доме напротив ворочался на грязной кровати. А отсюда, из этого окна, пахло свежестью, прозрачной чистотой. И все это тянуло к себе, без его воли заставляло переставлять ноги.

К ней! Скорее к ней!

Свеча оплыла тяжелыми набухшими каплями, парафин вздыбился вокруг слабо подрагивающего огонька.

Катя сидела на кровати, откинувшись на подушки, волосы чуть растрепаны, локоны падают на бледный лоб. Лицо осунулось, потеряло прежний румянец, но от этого стало только красивее, трагичнее. И так хотелось коснуться этой белой расслабленной шеи с мелко подрагивающей жилкой, прячущейся под ключицей, поцеловать молоко щек, почувствовать тепло ее дыхания.

Сон ее был тревожен. Глаза под веками бегали, ресницы вздрагивали, готовые вот-вот разлепиться.

Он положил пакет с угощениями на стол и тут же ощутил пустоту в руках. Ему было так приятно нести этот кулек, зная, кому все это предназначается. И теперь он словно упускал единственную ниточку, что связывала его с Катей. Ведь она будет брать эти пирожные, есть их.

Катя глубоко вздохнула, открыла глаза. Виктор встал в тень, чтобы не напугать ее своим внезапным появлением.

— Кто здесь? — Спросонья ее голос был чуть хрипловат.

— Добрый вечер, Катя!

Виктор сделал шаг вперед и тут же заметил — выражение лица, глаза, округлившийся рот — все говорило о страхе.

— Что случилось?

Ее лицо еще больше побледнело, выдавая панику. Виктор быстро прогнал в памяти сегодняшнюю ночь. Пробуждение, спешный завтрак, посещение города, пирожные… Что-то было еще. Ах да, цветок! Он нашел его на могиле, поднял, и теперь он красуется в его петлице. Кладбище, могила… Она не знала! С чего он взял, что известие о том, КТО он, ее обрадует?

— Не подходите! — Катя выставила руку, словно эти тонкие пальцы, эта слабая ладонь могли ее защитить.

Виктор прошел вдоль стены, мимо двери, выдерживая между собой и девушкой постоянное расстояние в пару метров, чтобы не напугать ее, чтобы она не начала кричать.

Дверь, стена, угол. Виктор повернулся, сделал еще шаг и остановился около рукомойника. Перед ним было зеркало. Прямоугольник стекла, с одной стороны покрытый серебристой краской, тускло отражал железный бочонок с носиком, таз, щелястый деревянный пол, темное окно с вялой геранью на облупившемся подоконнике. Не было только в этом отражении его, Виктора Марциновича.

— Так это правда?

Катя, чуть покачиваясь, стояла около кровати, держась слабой рукой за шишечку на спинке.

— Разве это может иметь отношение к нашему чувству?

Виктор сделал осторожный шаг вперед. Ее волнение усилило запах, зубы стало ломить от желания почувствовать ее кровь на вкус.

— Ты меня обманываешь! — закричала Катя, не замечая, что от страха перешла с гостем на «ты».

— Зачем мне это делать? — Виктор старался говорить как можно спокойней. — Если бы я был тем самым дьяволом, которого ты во мне пытаешься увидеть, мне бы не понадобилось тратить столько времени. Зло не терпит промедлений. Я не несу с собой несчастье.

— Тогда уходи! — Ноги ее не держали, и она упала обратно на кровать.

— Не гони меня! Мое отношение к тебе искренне!

— Ты пришел ко мне, чтобы погубить мою душу!

— Твоя душа останется при тебе. Я на нее не посягаю. Разве любовь может кого-то погубить?

— Не говори мне о любви! — Катин голос звенел. Страх сменился яростью, кровь хлынула к щекам.

— Как же можно о ней не говорить, когда она есть? Ты вправе прогнать меня, вправе потребовать лечь и умереть около твоих ног, но мою любовь это не изменит. Где бы я ни был, сколько бы миль нас ни разделяло, мое чувство будет неизменно жить во мне. И ты будешь знать о нем, помнить, мучиться. Так зачем нам устраивать такое испытание?

— Ты все врешь! — как заклинание повторила Катя, бессильно роняя руки.

— В таких делах невозможно врать, — Виктор заговорил вкрадчиво, стараясь не очень давить на девушку своей способностью очаровывать. — Что я с этого получу? Душу твою не покупаю, не торговец я таким товаром. Отнять у тебя честь не тороплюсь — для этого мне не нужно было бы столько ходить сюда. Я приношу сюда более ценное — свою любовь, и ничего не требую взамен.

— Замолчи!

Виктор опустил глаза. Как он мог забыть об этой малости, которая разделяла его и Катю? О незначительной вещи под названием «жизнь». Неужели это помешает им?

— Позволь мне убедить тебя в моих чувствах. Я готов сделать что угодно, лишь бы доказать тебе искренность своего отношения. Я не дьявол, не обольститель, не обманщик. Правда — вот она. Да, я житель ночи. Не более того. Но я не страшнее и не опаснее любого человека. Возможно, мы убиваем, но только по необходимости. Человек же готов убить просто так, ради потехи, легкой наживы или просто из-за другого взгляда на жизнь, другого цвета кожи. Так чем же мы страшнее людей? Между тем ты скорее пожалеешь душегуба, убившего пятерых и приговоренного к казни. А меня возненавидишь только за то, что я люблю тебя.

— Не говори, не надо! — простонала Катя, зажимая уши руками.

Но даже сквозь ладони она слышала этот мягкий, зовущий к себе голос, зажмурившись, она видела его горящие страстью глаза. И было понятно, что никогда ей этого уже не забыть, что никто и никогда больше не скажет ей этих слов, не посмотрит на нее так.

— Зачем же нас тогда наделили способностью чувствовать и делиться своими чувствами, если ты запрещаешь мне даже говорить об этом? — воскликнул Виктор. — Вспомни, ты сама разрешила мне войти, ты не отказалась принять от меня подарки.

— Можешь их забрать! — Катя спрыгнула с кровати, упала на колени перед сундуком, но крышка не поддавалась. И только тогда она заметила, что сверху на сундук легла маленькая крепкая рука.

— Не торопись.

Виктор чуть склонился над девушкой. Он не мог поверить, не соглашался принимать что все может закончиться прямо здесь, сейчас. Ярость в его душе мешалась с нежностью, желание силой убедить Катю в своей искренности переплеталось с жалостью к самому себе, к своей наивности. Все это вместе завязывалось в тугой узел боли и отчаяния. Впервые он не знал, как поступить. Одно быстрое движение, один укус — и все было бы решено. Да, потом были бы долгие ночи мучений, страданий, но время — десятилетия, столетия — лечит все. Однако ему не хотелось заболевать отчаянием. Виктор хотел счастья. Он видел его прямо перед собой, читал в глубоких испуганных глазах девушки. Ах, это было так просто — довериться ему, откинуть ложный страх и стыд. По заплаканному лицу Кати он видел, что страх и стыд непреодолимы. И это убивало вампира.

— Каждый мой подарок преподнесен от души, — прошептал он, опускаясь рядом с Катей на колени. — Я понимаю, что все это недостойно тебя. Что, может быть, я должен был с самого начала все рассказать. Но мне хотелось, чтобы ты увидела во мне человека, а не порождение ночи. Я не зову тебя в свой мир, не обещаю несметных богатств. Прошу лишь о терпении и чтобы ты позволила доказать мою любовь. Любовь не знает рамок и сословий, она не подчинена правилам и порядкам. Это дар свыше, и я хочу положить его к твоим ногам.

Катя смотрела на него широко распахнутыми глазами. Пальцами она так крепко вцепилась в крышку сундука, что костяшки побелели.

— Подари мне эту малость, — молил Виктор. — Крошечный шанс. Небольшую уступку. Я докажу, что моя любовь бескорыстна, что она ничего не потребует от тебя взамен.

— Нет. — Голос ее был глух. — Ты проклят.

— Ты ошибаешься!

Виктор боролся с желанием коснуться ее руки. Он знал, что легко может это сделать и никакие крики, никакая слабая девичья сила не остановят его. Но он не смел пугать ее. Только не сейчас! Только бы не совершить никакой ошибки!

— Тот мистический бред, что рассказывают вам в церквях, не имеет ко мне ни малейшего отношения. Я не причиню тебе вреда.

Катя тяжело опустила голову на сложенные руки.

— Я не верю тебе, — простонала она.

— Не верь. Просто позволь любить. И не запрещай себе любить меня!

Эти слова, словно удар, заставили ее распрямиться.

— Приди завтра днем! Познакомься с моими родителями.

В ее глазах появилось что-то сумасшедшее.

— Я не могу ходить днем. Солнце губительно для меня.

— Ага! — с неожиданной радостью воскликнула Катя.

— Но ведь и я не зову тебя идти со мной сейчас гулять, не требую от тебя ночных бдении. Скоро заполощется рассвет, мне надо будет уйти. Умоляю тебя, не торопись. Подумай хорошенько. Я положу к твоим ногам мир. Не бойся меня.

Виктор стремительно наклонился над Катей, с легкостью приподнял ее с пола, прижался губами к ее губам. От таких близких желанных запахов закружилась голова. Он чувствовал, как в первую секунду напрягшиеся губы тут же расслабились, как Катя глубоко вздохнула, поддаваясь его страсти.

А потом все закончилось. Они стояли в разных углах комнаты. Его сердце все так же мерно билось, отсчитывая скупые удары. Ее же лицо полыхало то ли от ярости, то ли от желания повторить поцелуй.

— Не торопись! — повторил он, поднимая руку. — Дай себе возможность свыкнуться с мыслью, что я люблю тебя. Прощай!

Назад Дальше