Нонна была просто обязана изготовить для своего друга Кольки соответствующее зелье! Эта мысль была особенно ценна в связи с разочарованием в теории любви-жалости.
…Первый раз в жизни Соболев с нетерпением ждал Нонниного возвращения, а та как назло задерживалась. «Все нормальные люди уже дома сидят, — волновался он, — а эта все где-то шляется!» После этого Нонна прошлялась еще минут двадцать и пришла.
— Я уж замучился тебя дожидаться, — провозгласил он, уперев руки в боки.
— Чего это с тобой? — вытаращилась на него Маевская.
— У меня к тебе разговор есть.
— Потом-потом! Сейчас будет «В мире животных». Там сегодня рассказывают о крокодилах!
— Каких еще крокодилах?! — расстроился Колька. — Я тебя ждал-ждал!
— Ну говори тогда быстрее!
— Понимаешь… — замялся он. — Мне очень надо это… приворотное зелье какое-нибудь.
— Ха! — Нонна прошлепала босиком на кухню и начала исследовать содержимое кастрюлек и сковородок. — Машку хочешь приворожить?
— Угу.
— Лучше бы по Стасику горевал, чем фигней-то всякой страдать… Ну ладно, наварю тебе чего-нибудь.
Колька был внутренне согласен, что из-за своей любви он как-то излишне легко отнесся к смерти друга, но ничего не мог с собой поделать.
— Только тогда, — продолжила вдруг Нонна, — я буду притаскивать домой клиентов по гаданию.
От такого известия Колька аж осел на тахту. Это было нарушение всех правил! Когда Маевская поселилась в этой квартире, ей было строго-настрого запрещено приводить сюда всяких ненормальных бабешек, жаждущих узнать свое будущее и кем они были в прошлой реинкарнации.
— У тебя же вроде офис есть… — прошептал Соболев, предчувствуя нашествие Нонниных клиенток.
— Был, — объяснила она, включая телик, — Но пока я в СИЗО сидела, меня выселили за неуплату. Так что я тебе — зелье, а ты мне — жилплощадь во временное владение и пользование!
— Ну хорошо, — скрепя сердце, согласился Колька. — А когда ты начнешь готовить? Сейчас?
— Размечтался! — усмехнулась Маевская. — Во-первых, сейчас начнутся крокодилы, а я крокодилов никогда не пропускаю. А во-вторых, нужно озарения ждать. Без озаренья зелий не бывает.
Кольке оставалось только покориться судьбе.
* * *Машуня сидела в кабинете у Федорчука и, положив локти на стол, смотрела, как он читает показания Коврова. Эмоции потрясали и будоражили ее. Остро хотелось, чтобы умный Иван немедленно во всем разобрался.
— Во всей этой истории меня одно смущает, — сказал Федорчук, откладывая в сторону бумагу, — почему Ковров не хочет признаваться, кто именно потребовал закрыть передачу Стаса?
Машуня подалась вперед. Все ее защитные качества тут же активизировались.
— Потому что этот человек может быть опасен для него!
— Конечно! Может быть, это как раз он и застрелил Стаса. Получается, твой Ковров отказывается от дачи показаний! Прикажешь возбудить против него новое уголовное дело?
— Зато покушение на убийство ему никак нельзя вменять! — горячо возразила Машуня. — Он говорит, что у него не было умысла на убийство!
— А что было? — сердясь, пророкотал Федорчук.
— Дурь в башке была, вот он Кольке и заехал с дури… Если бы хотел убить, не стал бы убегать из квартиры, а прикончил его.
Федорчук хмурился и кусал губы.
— А может, этот твой Ковров врет все? Может, и не было никаких денег? Нонна что-то про них ни слова не говорила.
— Еще бы ей говорить! На ее месте никто бы ни слова не сказал!
— Мария! Не суди людей по себе!
— А ты измени Коврову меру пресечения на подписку о невыезде!
— Будь твоя воля, ты бы всех уголовников распустила по домам!
— А будь твоя — ты бы вообще всех пересажал!
Они сидели друг против друга, напряженные как бойцовские петухи. Но тут Машуня вспомнила, что ссориться с Федорчуком глупо, так как самой же придется с ним мириться. А Федорчук вдруг подумал, что сражаться с женщиной (даже на словах) непедагогично.
— Ладно, — сказал он, делая вид, что сдается. — Поехали в «Полет-банк» и спросим у местного руководства, давали ли они какие-либо деньги Стасу или нет.
— Поехали! — с вызовом согласилась Машуня.
А еще Иван подумал, что если Нонна действительно получила деньги от Шорохова и решила оставить их себе, то вполне вероятно, что она все-таки замешана в убийстве Стаса. На самом деле ему очень хотелось верить, что банкиры подтвердят его подозрения, но Машуне об этом знать пока что не полагалось. Ему очень не хотелось, чтобы его заподозрили в пристрастности. Хотя к Маевской он был, безусловно, пристрастен. Ее ясновидение все никак не выходило у Федорчука из головы, а потому возбуждало недоверие.
* * *Генерального директора «Полет-банка» Поленова не оказалось на месте: несколько дней назад он укатил в Израиль на какие-то переговоры.
С Оксаной Бурцевой дела иметь не хотелось: при упоминании о Стасе она опять могла впасть в депрессию. Да и неизвестно еще, как бы она среагировала, если б узнала, что Машуня — вовсе не психолог, а друг и сообщник сладователя Федорчука.
В общем, им пришлось общаться с главбухом.
Главбух Кукин оказался очень приятным добродушным молодым человеком лет тридцати: с круглой головой, с круглыми светлыми глазами за круглыми стеклами очков и с круглым же пузцом, чуть заметно указывающим на будущую солидную комплекцию.
Но при первом же вопросе следователя жизнерадостное настроение Кукина несколько изменилось.
— Не давали мы никаких денег ни на какое спонсорство! — буркнул он сердито и от огорчения даже капнул себе кофе на светлые брюки. — У нас трудная финансовая ситуация. И мы вообще не имеем возможности заниматься благотворительностью. Могу вам даже справку в этом выписать. Хотите?
— Я же тебе говорил! — повернувшись к Машуне, прошептал Федорчук.
В отместку она тут же ущипнула его.
— А без вашего ведома деньги могли пойти на спонсорство передачи? — спросила Машуня безо всякой, впрочем, надежды.
Главбух категорически тряхнул головой.
— Исключено. Тем более вы говорите о такой большой сумме денег. Я еще понимаю благотворительность на три тысячи рублей… А тут как-никак все пять! В долларовом эквиваленте…
Скрупулезный Федорчук все же взял справку из бухгалтерии и подшил ее в папку «Дело».
— Ну что, будут еще требования отпустить на свободу божьего агнца Коврова? — поинтересовался он у Машуни.
— Будут! — упрямо заявила она, но уже только из чувства протеста.
— Тогда поехали к Нонне с Колькой и спросим у госпожи Маевской, что она думает по этому поводу. Надеюсь, ее-то показания тебя убедят.
* * *У Нонны с утра было озарение. В связи с этим к ней приперлась тетка в мохеровом пальто, и они уединились на кухне. Закрывая за собой дверь, Маевская пообещала Кольке, что сразу после того, как клиентка уйдет, она займется заряжанием зелья для Машуни.
Соболев ждал, маялся и прислушивался. Вот уже почти час из кухни доносились лишь восторженные крики и идиотский смех. И конца-края этому безобразию не было видно.
Когда же позвонил Федорчук и заявил, что они с Машуней сейчас явятся в гости, Колька решил, что Ноннину клиентку пора бы поторопить.
— Вы скоро там? — спросил он, просовывая голову в кухню.
Там стоял дым коромыслом, и пахло так, что Колька невольно отшатнулся. Если ему не изменяла память, такой аромат имели косячки с «травкой».
— С ума сошли! — рявкнул он, кидаясь к форточке. — Сейчас сюда следователь придет, а вы — с наркотой!!!
Прибалдевшая девица в мохеровом пальто медленно приподнялась со своего места и, набросившись на Кольку, начала страстно расстегивать у него ширинку.
— Нонна! Убери ее!!! — истошно заголосил он, пытаясь спастись от маньячки.
Но Маевская бессильно валялась на тахте и иногда глупо хихикала, глядя на батарею центрального отопления.
— Я за себя не ручаюсь! — вопил Колька, пытаясь добраться до окна и сохранить свои штаны.
— По-моему, тебе надо купить бальзам для ног фирмы «Грин форест»! заявила Нонна и тоже принялась раздеваться.
— Дуры-ы-ы!!! — заорал он изо всей мочи и, все же дотянувшись до форточки, распахнул ее настежь.
Свежий воздух несколько отрезвил нападавшую тетю. Оставив попытки изнасиловать Кольку, она вдруг вытаращилась на него:
— Уролог! — заявила она ему с ненавистью. — Я все-е помню!
И попятившись в коридор, гостья начала поспешно застегивать пальто.
— Чего? — опешил Колька, но сразу притих, боясь ей помешать.
— Потаскун! — хрипела тетка. — Шарлатан!
— Мне холодно! — проговорила Нонна с закрытыми глазами и повернулась на другой бок.
А одевшаяся гостья взяла в руки сапоги и босиком удалилась в подъезд, продолжая ругаться. Колька с облегчением запер за ней дверь и бросился тормошить Нонну. Нужно было привести ее в чувство до прихода Машуни с Федорчуком.
Колька зачерпнул воды из-под крана и брызнул ей в лицо.
— Сука! — заявила сквозь сон Маевская.
— А ну вставай живо!
— Отстань!
— Это ты это называешь озарением, да? — не унимался Колька. — Вставай! А то… А то я тебя сейчас в вытрезвитель сдам!
* * *Когда Иван с Машуней вошли в дверь, радостные и с влажными от дождя волосами, у Кольки защемило в груди. Он решительно не понимал, как они могли сочетаться друг с другом! От этого Машуня казалась завлеченной в сети, а Федорчук — злым, дурацким и лишенным обаяния.
Колька мысленно проклинал Нонну всеми имевшимися в его запасе плохими словами. По ее милости идея с любовным зельем провалилась, квартира провоняла другим зельем, а настроение было испорчено окончательно.
— Вы чего так долго? — спросил Колька, на самом деле радуясь, что они задержались и дали квартире хоть чуть-чуть проветриться.
— Все из-за нашего транспорта! — объяснила Машуня, скрыв, что минут двадцать они с Федорчуком процеловались в подъезде. — Вообще-то мы только на минуточку. Нам надо переговорить с Маевской.
— А чем это у вас здесь пахнет? — подозрительно принюхался Федорчук.
Колька схватился за сердце, враз представив, что сейчас его заподозрят в контрабанде наркотиков.
— У нас ничем не пахнет, — нервно проговорил он. — Вернее, пахнет, но это я обед готовил. По корейской кулинарной книге. Но в любом случае у меня еда подгорела, и я выкинул все в мусоропровод.
— Врет как сивый мерин! — утомленно застонала Нонна из комнаты. — Это он мне специально в сигареты конопли натолкал, и вот теперь я вся об-обжжжаханная!
С трудом выговорив последнее слово, Маевская триумфально посмотрела на вошедших сквозь открытую дверь.
Колька припал к стене и только открывал и закрывал рот, как рыба-вуалехвост. Но к его великому счастью ни Федорчук, ни Машуня не поверили клевете. Они только переглянулись и, сняв обувь, прошли в комнату.
Нонна лежала на диване и томно листала порнографический журнал. Из одежды на ней имелась только шелковая комбинация, весьма фривольно обрисовывающая ее пышные телеса.
— Капитан-исправник с супругой пожаловали! — провозгласила она, поглядывая на Машуню с Иваном поверх очков. — Ничего, что я не в смокинге?
Чтобы не видеть позорища, Колька отправился на кухню ставить чайник и распаковывать пачку печенья.
Из-за стенки доносился сладостный голос Нонны, пользующейся моментом:
— Иван Борисович, вы такой импозантный мужчина… Почему вы не пользуетесь косметикой «Грин Форест»?
Здасьте-здорово! Она опять взялась за свое распространительство! Колька сердито макал чайные пакетики в кружки и старался не обращать внимания на происходящее. Но его уши против воли все равно прислушивались.
— Чего? — крайне удивилась за Федорчука Машуня. — Зачем ему косметика? Он не женщина.
— Я вижу! — захохотала Нонна. — Только ведь у него все равно имеется крем для бритья, парфюм… Вы, Иван Борисович, какую фирму предпочитаете?
— Ну «Вагнер», — буркнул Федорчук.
— «Вагнер», дорогой мой, это косметика для грузчиков! А «Грин Форест», между прочим, работает на рынке вот уже тридцать семь лет. Это вам о чем-то говорит?
— А швейная машинка «Зингер» на рынке — сто пятьдесят лет! — заявил Колька, появляясь в дверях с подносом. — Ты бы им еще погадать предложила!
Нонна презрительно обмахнулась своей порнографией.
— Тебя не спрашивали!
Тем временем Федорчук оправился от изумления и перешел к делу.
— Нонна, нам сказали, что Стас передал тебе пять тысяч долларов, полученные им на финансирование его передачи. Это правда?
Маевская тут же посерьезнела. Откинув в сторону журнал, она села, спустив ноги на пол.
— Какой передачи? — Ее недоумение было совершенно естественным.
Машуня в двух словах объяснила ей ситуацию.
… - Поэтому, если ты не брала никаких денег, то Ковров врет, и все его оправдания гроша ломаного не стоят, — закончила она свой рассказ.
Маевская пожала плечом.
— Бред какой-то! Я ничего не брала!
Колька молчал, сощурив глаза, но в душе у него бушевала буря. Эта Маевская — просто воплощение наглости! Он готов был убить ее за сегодняшнее. И зелья не сделала, и на него наврала, дрянь такая! К тому же если бы дело касалось кого угодно, но не Стаса, он бы, может, и не стал вмешиваться…
— Ты что, Нонн, уже не помнишь?! — как можно более ядовито поинтересовался Колька. — Ты Стасу напрогнозировала, будто бы он получит деньги на свою передачу. Он не поверил, и вы поспорили, что если твои предсказания сбудутся, то он даст тебе заработать на этой сумме как рекламному агенту. И Стас отдал тебе все! Я сам видел: там целый пакетище денег был!
Его слова произвели надлежащий эффект. Тяжкое молчание длилось где-то минуту.
— Тебе известно, что за такие вещи можно опять сесть? — сурово спросил Федорчук, всем своим видом олицетворяя карающую длань закона. — Это ведь чистой воды мошенничество!
Маевская кривила губы и думала. А Колька, вздрагивающий всей кожей от снедавшего его тихого бешенства, все так же стоял со своим подносом, и чашки на нем слабо позвякивали.
— Нонн, ты знаешь, кто выдал Стасу эти деньги? — спросила Машуня, в которой с неимоверной силой клокотал охотничий азарт.
Нонна помотала головой, ни на кого не глядя.
— Не знаю.
Колька наконец поставил поднос на письменный стол и с видом народного трибуна напал на Маевскую.
— Нет, знаешь! — выкрикнул он, срываясь на высокие нотки. — Это твой Вовка Поленов, генеральный директор «Полет-банка»!
— Ни фига себе! — пораженно проговорила Машуня. — Наверное, он заплатил из своих личных денег, раз Кукин ничего об этом не знал.
— А наша Ноннка, вероятно, решила, что раз Стас умер, то это удобный случай, чтобы обокрасть его! — Бушуя, Колька почти вплотную подступил к Маевской. — И тебе не стыдно в конце-то концов?!
— Стыдно?! — Нонна вскочила с дивана, сжимая кулаки. — Тебе зарплату когда последний раз платили? Полтора месяца назад! А есть-то ты хочешь каждый день! И нечего меня упрекать, если я зарабатываю тебе же на булку с маслом!
— Но ведь не мошенничеством!
Придав лицу безразличное выражение, Нонна откинулась на диван.
— Поленов никогда не увидит этих денег! — твердо сказала она и сделала вид, что снова углубилась в чтение журнала.
Все тут же кинулись к ней и принялись увещевать отдать деньги. Федорчук грозил возбуждением нового уголовного дела, Машуня сердито уговаривала не дурить, а Колька просто с ненавистью выкрикивал определения Нонниному поведению:
— Воровка! Врушка! Шарлатанка!
Но ничего не помогло. Тогда Федорчук как представитель власти сказал:
— Гражданка Маевская! Даю тебе срок до завтрашнего утра. Если Поленов не позвонит мне и не скажет, что получил от тебя все до копеечки, ты у меня сядешь лет на пять. Поняла?
Нонна обвела всю компанию тяжелым взглядом.
— Я не хочу разговаривать на эту тему. Мне все равно ничего не будет!
Провожаемая изумленными взглядами, она прошествовала в коридор и накинула пальто прямо на комбинацию.
— Всего хорошего! Ведите себя прилично.
Входная дверь лязгнула о косяк.
* * *Федорчук тайно радовался и ликовал: профессиональное чутье все же не подвело его! Он-то сразу понял, что эта Маевская не так проста, как кажется! И вот вам, пожалуйста, — всплывают факты, говорящие сами за себя.
— Коль, — позвал он, повернувшись к Соболеву, — а Нонна могла убить из-за денег? Она наверняка заранее знала от Поленова, что тот собрался спонсировать Шороховскую передачу, спланировала его убить, а потом начала кликушествовать и насчет денег, и насчет Стаськиной смерти…
Колька истово затряс головой.
— Нет! Она на многое способна, но не на убийство! Да она крови боится как припадочная!
Машуня коснулась Федорчуковской руки.
— Вань, она не может быть убийцей. Свидетели сказали, что видели ее во время фейерверка среди толпы… Помнишь?
Иван все помнил, и от этого расстроился. Но чтобы не выдать себя, он решил сменить тему.
— Почему она сказала, что не отдаст Поленову деньги? — спросил он Кольку.
— Вовка раньше был ее любовником…
— Ни фига себе! — изумился Федорчук, которому мысль о том, что Маевская может являться хоть чей-то любовницей казалась дикой.
— Может, — отозвался Колька. — Но у них все плохо было: она водила Поленова за нос. Скорее всего, Ноннка обокрала его, чтобы просто поприкалываться.
— Ничего себе прикол! Ведь за это можно загреметь в тюрьму! — воскликнула Машуня. Она уже совсем не знала, как ей относиться к Маевской.
— А ей все по фигу! — махнул рукой Колька. — Она из любой ситуации выберется. Напророчит себе удачи во всех махинациях — и дело с концом.