Соболев застыл на месте.
— Зачем это?
— А просто так. Посмотрю, как ты будешь Машку привораживать.
Кольке смертельно не хотелось действовать на ее глазах.
— Нет, я сегодня никого привораживать не буду! — твердо объявил он.
Но бессовестная Нонна лишь усмехнулась:
— Будешь. Срок годности зелья — до сегодняшней полуночи. А больше я тебе ничего варить не буду, раз ты такой неблагодарный дурак.
* * *Колька-то думал, что идет к Машуне, а оказалось, что его пригласили на дом к Федорчуку. Узнав эту неприятную новость, он мстительно скривился и как бы невзначай потрогал сквозь карман пузырек с зельем.
Нонна тем временем скинула пальто на руки Машуне и восторженно закрутила головой, оглядываясь.
— А меня уволили с радио за то, что я деньги раздала детям! — объявила она, резво вбегая в комнату. — Мне скучно было одной сидеть. Ничего, что я пришла?
— Нонна! — укоризненно произнес Колька, которому как всегда было за нее стыдно.
Но Маевская только рассмеялась.
— Будешь занудствовать, я за тебя замуж выйду, понял?
Соболев осознал угрозу и решил замолчать от греха подальше.
Федорчук, изрядно посвежевший от Машуниной заботы, тоже вышел навстречу гостям. Хмель еще не совсем выветрился у него из головы, и настроение Ивана было весьма приподнятым: он даже забыл, что совсем недавно хотел засадить Нонну в тюрьму.
— Входите, рассаживайтесь по стульям! Варенье есть будете?
— Вань, ну кто так угощает? — отозвалась Машуня. — Я сейчас все принесу.
«Она уже готовит для этого Федорчука!» — с неприязнью подумал Колька.
— А у меня тут коньяк есть, — сообщил он и полез к себе в сумку.
Но следователь лишь закатил глаза:
— О, не-ет! Мы и так уже хорошие…
— Нам нельзя! — заявила Машуня, возвращаясь в комнату с сахарницей и ложками.
— Жалко… — вздохнул Колька, стараясь не замечать ехидной улыбки Нонны.
Через минуту старинный овальный стол был сервирован чайником и разнокалиберными кружками, а в вазочке появилась халва и карамельки.
Все уселись.
Колька, совершенно взмокший от напряжения, теребил в руках ложку и нервно поглядывал то на Машуню, то на Федорчука.
— Ну что, следопыт, спрашивайте уже чего-нето! — произнесла с набитым ртом Маевская. — А вообще-то нет, лучше я вам сама сейчас Колькину тайну расскажу! Эх, ему стыдно станет!!!
Соболев враз побледнел и вцепился в Ноннину руку. А он-то думал: зачем она ему зелье подсунула? Воспылал дружественными и благодарными чувствами… Вот змея-я!
Но тут Нонна отвлеклась от своего ужасного намерения: сквозь раскрытую дверь спальни она увидела грандиозную пластилиновую панораму, созданную Федорчуком.
— Ой! Чего это у вас?!
Иван сразу же испугался за сохранность экспоната:
— Только осторожней! Не поломай ничего!
— Не боитесь!
Выставив зад, обтянутый дорогой юбкой, Нонна склонилась над макетом.
— Слушайте, — проговорила она, не поворачиваясь, — а кто это все лепил? Так здорово!
— Ну я, — буркнул Федорчук.
— И вы что, все-всех гостей сделали? Даже меня?
— Ты же сама сказала, что стояла сразу за Стасом.
— Ну да… То есть нет… — Маевская повернулась, наморщила лоб, вспоминая. — Нет! Я тогда упилась, упала и уснула! Так что меня надо уронить!
И ловким щелчком пальцев, Нонна уложила «себя» на бок.
Всем показалось, что Федорчук сейчас накинется на нее: так резво он подскочил к макету. Но вместо этого он уставился на свои фигурки и что-то принялся вычислять, шевеля губами.
— Что с тобой? — обеспокоенно произнесла Машуня, тоже несколько настороженная поведением Ивана.
— В какой момент ты упала? — спросил он Нонну шепотом. — Ты видела, как Стаса подстрелили?!
Маевская скривила губы.
— Да я тебе говорю: я пьянущая была! Там сначала были разноцветные такие салютики, потом красные сердечки, а потом я ничего не помню…
Машуня с Федорчуком переглянулись.
— Стаса убили сразу после сердец! — воскликнули оба, поняв друг друга без слов.
… Колька оставался один за столом. Все столпились вокруг макета, шумели и обсуждали. Было грех не воспользоваться обстоятельствами. Тайным жестом отвинтив крышку у заветного пузырька, он капнул зелья в Машунину кружку.
Ох, преступление было совершено, сердце отчаянно билось, страх быть пойманным мутил сознание. И ведь Нонна запросто может совершить великую гадость — взять и разболтать о его тайне. Просто так, смеха ради…
Чтобы хоть как-то замаскировать свою нервозность, Соболев решил принять участие в общественном волнении.
— Слушайте, я ничего не понимаю! — проговорил он нарочито громко. Объясните, наконец!
Бледный и торжествующий Федорчук показал на пластилиновую фигурку Маевской.
— Стреляли не в Стаса! Стреляли в нее! Она стояла как раз за ним, но в момент выстрела упала, и пуля досталась не тому человеку!
Нонна ошарашенно хлопала глазами.
— А кому могло понадобиться меня убивать?
— По-моему, тебя половина города с удовольствием бы похоронила, проговорил, запинаясь Колька. — И с Бурцевой ты рассорилась, и с Ковровым, и с Поленовым…
— Из-за тех денег? — подозрительно спросил Федорчук.
Нонна тут же поджала губы.
— Ну я еще до денег с ним разругалась…
— Это называется не «разругалась», а… — снова встрял Колька. Ему ужасно хотелось ей насолить. Но Нонна тут же его одернула:
— Соболев! Где твое благородство? Дай я сама расскажу!
— Да уж пожалуйста! — воскликнул Федорчук, торопливо вытаскивая из письменного стола бланк протокола.
— Нас познакомила Оксанка, — хмуро начала Нонна. — Ну Поленов и пристал ко мне. Сначала он даже интересным мужиком показался… А потом… В общем, он бандюга и сволочь, так что нечего его жалеть. Я ему сразу сказала, что у нас с ним ничего общего быть не может. А он все равно таскался за мной, подарки делал. Только я у него ничего и не думала брать.
Слушая весь этот бред, Колька аж позеленел от негодования.
— Ты чего, Коль? — спросил Федорчук, заметив его душевные муки.
— Нонн, не ври, — выдохнул Соболев сквозь зубы. — Ты Поленова ого как кадрила! И подарки брала! Кто тебе шубу подарил? А духи за три штуки? А цветов сколько было?
Маевская бросила на него уничижительный взгляд.
— Ну да! Было! — напористо выкрикнула она. — Ну и что?! Подумаешь, с него не убудет, а мне приятно!
— Ты эксплуататор, Нонна!
— Ладно, Бог с ним, — пресек их разборки Федорчук. — Давайте ближе к делу.
В этот момент он в процессе расследовательского вдохновения подошел к столику и глотнул из Машуниной кружки. Увидев это, Колька схватился за сердце и опал на стул. То, к чему это могло привести, вдруг на секунду предстало у него перед глазами…
Нонна же взволнованно протирала очки:
— А чего «к делу»? Ну поссорились мы с Поленовым… Прямо на Стаськиной свадьбе. Ему объясняться захотелось, а я его послала. Он потом носился за мной как электрический веник… — При воспоминании об этом у Нонны нечаянно проскользнула довольная улыбка.
— Чего ж ты раньше-то молчала? — спросила Машуня грозно.
Маевская смерила ее гордым взглядом.
— А вы меня не спрашивали! И потом с чего это мне распространяться насчет своей личной жизни?
— Ох, беда с тобой, Нонна! — вздохнул Федорчук и вдруг легонько хлопнул Кольку по плечу. — Как думаешь, кто-либо из ваших знакомых мог покушаться на ее жизнь?
Соболев в ужасе отодвинулся от Федорчуковской руки. Он был не в состоянии произнести ни слова.
— Ты имеешь в виду Поленова? — оживленно переспросила Нонна, ничего не замечая. — Ну, я не знаю… Вряд ли… Хотя он пострелять-то любит…
— Что значит «пострелять»? — перевел на нее взгляд Иван.
— Ну, он охотник. У него на даче целая коллекция всякого оружия: есть даже несколько старинных ружей.
Федорчук посмотрел на Машуню, а Машуня посмотрела на него.
— Надо срочно ехать к Поленову на дачу! — воскликнули оба.
И тут Иван снова двинулся по направлению к Кольке.
— Ведь ты знаешь этого Вовочку-банкира? — спросил он, заглядывая ему прямо в душу.
Стукая зубами, Соболев попытался отодвинуться от неумолимого следователя, но отступать было некуда.
— Я пошел… — слабо проговорил он, сползая вниз. — Мне плохо… Совсем плохо…
* * *Колька едва добрался до своей квартиры. Содеянное им приводило его в транс.
— Нонна, — вытаращив глаза, паниковал он, — ты видела? Он вот так вот меня потрогал, — и он для демонстрации похлопал Нонну по плечу.
Нонна валялась на ковре перед телевизором и поедала поп-корн.
— Тебя хоть кто-то потрогал? Так радоваться же надо!
— Ты не понимаешь! — Колька тряс подол ее халата, отчего та мусорила своей едой. — Он же зелье выпил!!!
— Пили зелье в черепах, ели бублики, — запела Нонна с набитым ртом. И чего теперь?!
— А еще, когда мы выходили, — не слушая ее, продолжал он, — Федорчук меня вперед пропустил и сказал: «До свидания, Коля».
— Я бы вот тебе ничего не сказала — ушел, и слава Богу. И перестань меня трясти!
— Что делать? Что делать? — бормотал Колька, обхватив себя руками. — А вдруг он теперь ко мне придет?
— Ага, придет и набьет морду! — философски отозвалась Нонна. — И изувечит тебя в профилактических целях.
— За что?!
— Так ты ж его девушку поил приворотной отравой. Я бы тебя за это еще и посадила!
— Но он же сам ее выпил!!!
— Тем более посадит! В целях самосохранения.
— Да ты не понимаешь! — заорал на нее Колька. — Он теперь меня уже никуда не посадит! Он в меня влюбился!!!
Несколько секунд Нонна крепилась и только чуть-чуть всхлипывала от смеха, но все же не сдержалась и захохотала до стона и изнеможения.
— Влюбился! — причитала она, — ой, я не могу! Да оно же не действует… Ну в смысле, на мужиков! Какой ты, Колька, дурень, сил моих нет!
* * *Обыск был назначен на четыре часа, но Федорчук с оперативниками прибыли чуть раньше и теперь ждали появления хозяина дачи.
«Ясновидения нет и быть не может! — думал Иван, подозрительно косясь в сторону Маевской, которую он на всякий случай захватил с собой. — А раз Ноннка откуда-то знала об убийстве, следовательно, ей об этом кто-то рассказал… Может, они с Поленовым сговорились убить Стаса? Но тогда у них должен быть мотив. Да и не стала бы она подставлять своего банкира, если бы они были сообщниками».
Вообще-то Федорчук все чаще и чаще останавливался на мысли, что ему надо бы проверить того самого типа, который звонил Коврову и требовал закрытия Шороховской передачи. Именно ему Стас перебежал дорогу, и вполне вероятно, что именно он и является потенциальным убийцей. Но директор радиостанции под страхом смертной казни не назвал бы его фамилию. Более того, он уже отказался от этой части показаний и утверждал, что ни о каких угрозах в свой адрес не упоминал.
… Поленов приехал на обалденной тачке, но по одежде его никто бы не принял за банкира: так, обыкновенная кожаная куртка, костюмчик средней паршивости… На вид ему было около тридцати… Худощавый. Темно-русые волосы хорошо подстрижены. Красивое, но напряженное лицо с несколькими преждевременными морщинками меж бровей и у рта.
Обшарив цепким взором собравшихся, Поленов сухо поздоровался и, ссутулясь, направился к дому. В этот момент ему на глаза попалась Маевская.
— А, и ты здесь… — оскалился он и прошел, специально задев ее плечом. — Приехала долги отдавать?
Нонна затоптала каблуком окурок.
— Отдам, не беспокойся, — прошептала она, скривив губы в жуткой улыбке. — Мало не покажется.
… - Ну что, гражданин Поленов, будем показывать стволы? — спросил Федорчук, как только они переступили порог дачи. — Или нам самим поискать?
Он пространно показал на каменнолицых оперов, готовых к работе.
Поленов засунул руки в карманы куртки.
— Нет у меня никаких стволов. — От плохо скрытого напряжения на висках у него выступили синие выпуклые вены. — А вы, товарищ следователь, не лезли бы на рожон… Пока советуют по дружбе…
Но Федорчука было не так-то легко смутить.
— Хочу вас уведомить, — отчеканил он, — что если вы сдадите незаконно хранящееся у вас оружие, то уголовная ответственность будет с вас снята. А уж коли мы сами чего-нибудь найдем… То не обижайтесь. От двух до четырех лет лишения свободы.
— Подите к черту! — прошипел Поленов, всеми силами стараясь быть высокомерным.
Притворно зевнув, он встал, оперевшись спиной на перила лестницы, ведущей наверх.
Федорчук видел подобное уже не раз.
— Приступайте! — кивнул он операм. — Ищите тщательно. Если придется что-то ломать — ломайте.
При этих словах лицо Поленова побледнело, но он все-таки сдержался.
Шаги оперов загремели вверх по ступеням.
— Стойте! — вдруг выкрикнула Маевская, бросив короткий взгляд на Поленова.
Тот весь напрягся, руки в карманах куртки сжались в кулаки.
— Я знаю, где у него все лежит… Я сейчас покажу вам…
— Сука!
Поленов рванулся к Нонне, но его удержали и вновь водворили на место.
— Я тебе уже сто раз говорила: никогда не смей на меня тявкать! — назидательно произнесла она. — Осознал?
* * *Тайник обнаружился сразу за стенкой комнаты, из которой был произведен выстрел. Нонна нажала какую-то замаскированную кнопку, и одна из дубовых панелей, украшенная шпалерами, отодвинулась в сторону. Щелкнул выключатель…
— Ничего себе! — воскликнули даже видавшие виды опера.
В тайнике была оборудована охотничья комната, сделанная со вкусом и любовью. Под потолком висели чучела зверей и птиц, на полу расстилались шкуры, а на стенах красовались старинные пистолеты, ружья, винтовки и карабины.
Федорчук сразу вычислил висевший над плетеным креслом Манлихер, столько раз уже виденный им на фотографиях и в справочниках.
— Ваше будет? — для проформы осведомился он у Поленова, трясущегося как больной.
На негнущихся ногах тот подошел, посмотрел, хотел было взять в руки, но Федорчук тут же отстранил его.
— Нет, нет! Не надо лишние отпечатки оставлять.
Поленов повернул к нему совершенно безумное лицо.
— Но это не моя винтовка! У моей был просверлен ствол! И ударник спилен… Мне ее подменили!
— Ну это мы сейчас выясним, — успокаивающе заверил его следователь. А теперь, пожалуй, стоит составить протокольчик и осуществить выемку.
* * *Как Поленов и обещал, из-за него у Федорчука тут же начались неприятности: начальник следственного управления вызвал его к себе и настороженно и аккуратно принялся выспрашивать, как так получилось, что всеми уважаемый банкир попал за решетку? Иван показал ему протоколы следственных действий, полностью обличавших генерального директора «Полет-банка». Начальник долго изучал их, то и дело бросая неодобрительные взгляды на Федорчука, а потом посоветовал повести себя «умно», чтобы не навлечь лишних неприятностей ни на свою, ни на его голову.
Но этот разговор только разозлил Ивана. Черт бы его побрал, если он не засадит этого Вовочку на полную катушку!
… Вечер спустился на город совсем быстро: небо за окошком кабинета потемнело и погасло, на автобусной остановке скопился народ, жаждущий попасть домой после трудного рабочего дня…
Федорчук зажег настольную лампу, чтобы иметь возможность видеть лицо подозреваемого, и перевернул страницу дела.
— Ваша домработница, Захарова Зоя Викторовна, подтвердила, что изъятая винтовка Манлихер, калибр 8 на 50р, принадлежала вам и была вами приобретена около года назад. То же самое показал ваш личный шофер Барановский и ваши знакомые Слесарев и Муромцев, которые неоднократно гостили в вашей потайной комнате на втором этаже.
— Они ни хрена не разбираются в оружии! — зло произнес Поленов. Его глаза остро блестели в полумраке. — Они не отличат гаубицу от рогатки. Сколько раз можно говорить об одном и том же?!
— То есть вы утверждаете, что вам ее подсунули?
— Я не знаю! Почему вы вешаете на меня обвинения, ничего не доказав?! Вы хотя бы осознаете, чем вам это может обернуться?!
— Слушайте, давайте оставим угрозы для ваших подчиненных, — устало сказал Федорчук. — Вы поссорились со своей бывшей любовницей Нонной Маевской и в пылу гнева решили застрелить ее. Момент как раз оказался удачный: свадебный фейерверк…
— Господи! — схватился за голову Поленов. — Мой Манлихер был безопасен как лопата! Да и неужели я бы вообще стал стрелять в человека из такой винтовки, если у меня был «Мини-Драгунов»?![4] Ну подумайте сами! На стенах висели лишь старинные экземпляры. А все действующее оружие и патроны я хранил в сейфе. Убийца просто не мог добраться до них, поэтому и подловил меня на Манлихере!
Федорчук вздохнул.
— Знаете, что? — сказал он подозреваемому. — Ваши слова, может, и могли бы что-то изменить, но экспертиза доказала, что пуля, убившая Стаса Шорохова, была выпущена из той винтовки, которую мы обнаружили в вашем тайнике.
— Но на ней же не было моих отпечатков!
— Не было. Но это ничего не доказывает. Ваша версия о подмене винтовки была бы хоть сколько-нибудь убедительной, если бы вы могли мне объяснить, каким образом кто-то мог найти дореволюционную винтовку, приобрести ее, привезти на свадьбу, выстрелить и подсунуть вам в тайник. Это же уму непостижимо! Кроме того, у вас нет алиби: во время убийства вы были не во дворе с гостями, а где-то совершенно в другом месте.
Поленов двигал челюстью как разъяренный бульдог.
— Мне было плохо! Ну перепил я, тошнило меня жутко, и я в туалете был. Знаете, Иван Борисович, наш губернатор — мой хороший приятель… Вас не просто уволят с работы, вас…