Линнет моргнула, но, к ее чести, не стала морщиться и ахать, как большинство дам, столкнувшись с крайностями медицинской практики и его собственной одержимостью вскрытиями.
– Если бы мы могли предотвратить заражение, я бы вскрыл ей живот и удалил опухоль, – продолжил Себастьян. – Она вернулась бы домой и продолжала спокойно жить.
Пирс вынужден был признать, что его кузен выглядит особенно привлекательно, когда говорит о хирургии. На его лоб упала прядь волос, глаза заблестели.
Пожалуй, ему следовало направить разговор в другое русло. Линнет явно увлеклась беседой.
– А разве алкоголь не помогает? – спросила она. – Я читала, что солдаты на полях сражений поливают свои раны бренди и это уменьшает риск заражения.
– Недостаточно, – сказал Пирс. – Когда мы были моложе и менее испорчены, мы пробовали применять все, что только возможно. Но наши пациенты умирали с удручающей частотой.
– Почти все, – уточнил Себастьян. Его лицо приняло скорбное выражение, способное растрогать любую женщину. Пирс не смог бы скорчить такую гримасу, даже если бы от этого зависела его жизнь. Хотя и признавал, что со стороны Себастьяна это не было притворством. Тот искренне печалился, когда его пациенты умирали.
– В общем, мы прекратили эксперименты, – подытожил Пирс. – Себастьян сбился со счету, считая покойников.
– Одно дело – удалять конечности, – сказал Себастьян. – Но полостные операции слишком рискованны.
– Бедная женщина, – заметила Линнет.
Пирс уже успел забыть, о ком шла речь.
– А, эта. Что ж, по крайней мере она приехала сюда. Мы влили в нее столько опиума, что она не испытывает боли.
– Она бодрствует?
– Практически никогда. Что в ее положении к лучшему. Рак желудка – если это то, чем она страдает, – причиняет невыносимую боль.
– А как ее семья?
Он пожал плечами:
– Мне об этом ничего не известно. Возможно, у нее никого нет.
– Разве у пациентов нет родственников? Такое впечатление, что их никто не навещает.
– Это сфера деятельности сестры Матильды. Я действительно не в курсе.
Линнет прищурилась.
– У миссис Хэвлок, видимо, очень решительные методы. Возможно, она сказала больным, что им не разрешено принимать посетителей.
– О, она никогда бы так не поступила, – заверил ее Себастьян. – Она несколько грубовата, но у нее доброе сердце.
Себастьян в своем амплуа. Всегда видит лучшее в людях.
– Вообще-то у нее не очень доброе сердце, если вы имеете в виду способность к сочувствию, – сказал Пирс. – Это одна из причин, по которой я ее держу, учитывая полное отсутствие обаяния. Она способна усмирить вопящего ребенка, не моргнув и глазом.
– Вопящего ребенка? – Линнет содрогнулась.
Выходит, у нее есть слабые места.
– Гэвин вопил, как чертенок, когда мы совмещали кости его сломанной ноги, – сообщил Пирс. – А посмотрите на него сейчас. Он перестал вопить и снова ходит. А скоро отправится домой.
– Да, но сколько времени он пробыл здесь, не видя своей матери?
Себастьян нахмурился.
– Я прослежу за этим, мисс Тринн. – Он бросил на нее восхищенный взгляд. – Как вы наблюдательны. Мы с Пирсом месяцами обходили палаты, даже не задумываясь о подобных проблемах.
– Ну, у вас есть пациенты, не говоря уже о цыплятах, которые нуждаются в присмотре, – сказала она, указав на другой конец комнаты. – Я могу сама поговорить с миссис Хэвлок о посетителях.
– О цыплятах? – переспросил Себастьян.
Пирс издал смешок.
– Она имеет в виду этих шалопаев, – пояснил он, кивнув в сторону Пендерса, Кибблса и Биттса, которые столпились вокруг леди Бернис, видимо, поглощенные созерцанием бюста его матери, выставленного на всеобщее обозрение.
– А, понятно, – хмыкнул Себастьян. – Пожалуй, они действительно следуют за Пирсом, как выводок цыплят за наседкой. Ласковой и заботливой, как вы можете себе представить.
– Если очень напрячь воображение, – поддакнула Линнет, скривив губы в иронической улыбке.
– Эта улыбка нравится мне больше, – заметил Пирс.
Улыбка мигом исчезла.
– В ней столько яда, – продолжил он. – Она показывает вашу истинную сущность.
Глаза Линнет сузились, и на мгновение ему показалось, что она собирается плеснуть ему в лицо бокал шампанского. Но Прафрок позвонил в колокольчик, приглашая всех на ужин, и она повернулась к нему спиной и двинулась прочь вместе с Себастьяном, демонстративно подхватив его под руку.
После ужина мать Пирса встала и, лукаво улыбнувшись, окинула взглядом собравшихся за столом, включая ее бывшего мужа.
– Почему бы нам не пройти в гостиную? Прафрок был так любезен, что организовал нам небольшое развлечение.
Пирсу хватило одного взгляда на ее лицо, чтобы понять, что у его матери созрел в голове какой-то дьявольский план.
– Танцы! – произнес он спустя несколько мгновений при виде расчищенной площадки посередине комнаты и Прафрока за фортепьяно в компании худосочного лакея со скрипкой. – Как это мило с твоей стороны, maman. Как раз то, о чем я мечтал.
Леди Бернис подалась к нему, обдав его ароматом жасмина.
– Дорогой, мир не вращается вокруг тебя, и мне очень жаль, если я внушила тебе мысль, что это так. А теперь сядь и дай отдых своей ноге. А Себастьян потанцует со мной.
– Конечно, – повторил Пирс, усевшись на диван. Если его мать решила устроить комедию, то почему бы не получить от нее удовольствие?
Его отец тоже сел, расположившись на стуле с прямой спинкой, по другую сторону дивана. Он даже не пытался скрыть своего пристального внимания, просто сидел, не сводя глаз с бывшей жены, которая кружилась в вальсе, весело болтая с племянником.
– Она так же легка на ногу, как и раньше, – заметил Пирс спустя некоторое время. Уж лучше разговаривать, чем наблюдать за танцами. К тому же ему действовала на нервы ухмылка, с которой Биттс смотрел на Линнет. Он предпочел бы видеть в нем врача, пусть даже неопытного, а не юного ловеласа.
– Твоя мать? – Герцог кивнул. – Жаль, что ты не видел ее, когда ей было семнадцать. Стройная, как ива, с искорками в глазах, которые заставляли всех мужчин в зале влюбляться в нее.
– Вы не собираетесь пригласить ее на танец?
Губы отца изогнулись в полуулыбке, которая, как потрясенно осознал Пирс, часто играла на его собственных губах.
– О, я приглашу. Она устроила это развлечение, и с моей стороны было бы негалантно лишить ее удовольствия отказать мне. Хотя в прошлый раз нам не удалось станцевать вальс.
– В прошлый раз? – переспросил Пирс.
– Я нарушил все светские правила, – отозвался его отец. – Я не стал дожидаться, пока нас представят, чтобы пригласить ее на танец, как полагается. Я просто втащил ее на танцевальную площадку.
– Ну, так давайте, – сказал Пирс. – Тащите ее на танцевальную площадку.
– Она не хочет, чтобы ее тащили. Она хочет иметь возможность отказать мне.
Да, Пирс определенно узнал эту сардоническую улыбку. Это была его собственная улыбка.
– А мои проступки таковы, что она заслужила это удовольствие, – добавил герцог.
Его мать могла отказаться танцевать с его отцом, но Себастьян явно не собирался упускать шанса потанцевать с Линнет, и будь он проклят, если останется сидеть и смотреть, как его кузен нашептывает любезности на ухо его невесте.
Пирс встал, собираясь уйти, но помедлил.
– Желаю удачи, – сказал он отцу.
– Слишком поздно, – отозвался тот. – Спокойной ночи.
Глава 16
– Вы свинья, – сообщила Линнет Пирсу. Он разбудил ее, покачивая лентой над ее лицом, так что та щекотала ее нос.
– Я принес вам горячий шоколад.
– Что ж, это несколько искупает ваше свинство, – заявила она, сев на постели и взяв у него чашку.
Прислонившись к спинке кровати, Линнет пила шоколад, украдкой наблюдая за Пирсом, хотя и не понимала, почему она так снисходительна к этому невоспитанному типу.
Впрочем, женщина, которая всю ночь грезила, что ее целует вполне конкретный доктор – не останавливаясь на поцелуях, – едва ли может притворяться, что он ей безразличен.
– Не расставляйте смертельную ловушку для Себастьяна, – сказал Пирс. Он все еще не смотрел на нее, играя с лентой, как маленький ребенок, завязывая узлы и испытывая их на прочность.
– Вы испортите ленту, а это одна из моих любимых.
– Шелковая? – Он завязал очередной узел.
– Конечно. А в чем дело?
– Нам требуется что-нибудь прочное, чтобы привязывать пациентов к столу во время хирургических операций. Обычно мы используем веревки, но потом больные жалуются на натертые места на коже. Возможно, шелк сработает. – Он снова проверил прочность ленты, перекинув ее через спинку кровати. Она лопнула посередине.
– О, ради Бога, – сказала Линнет. – Неужели надо было ее рвать? Оберните веревки шелком.
– Отличная идея. Вы слышали, что я сказал о Себастьяне?
– Да. Боитесь потерять своего товарища по играм?
Пирс фыркнул.
– Хотел бы я быть подростком, которым вы меня упорно называете.
– Почему?
– Через тридцать, максимум через сорок лет мы будем иметь средства, предотвращающие заражение. Хирургия кардинально изменится.
– Вам, кажется, тридцать лет? Вы сможете оперировать и в семьдесят пять, прислонившись к столу.
– И отрезая носы пациентам трясущимися руками, – вставил он.
– Я называю вас мальчишкой, потому что вы ведете себя как ребенок, обидевшийся на родителей и решивший отплатить им той же монетой.
– Я люблю свою мать. – Кажется, он действительно слушает ее. Впрочем, вдруг поняла Линнет, не слушать не в характере Пирса.
– Конечно, вы любите свою мать. Но вы любите и своего отца. А он любит вас.
– Как бы меня не стошнило от такого количества нежных эмоций натощак.
– Похоже, у вас проблемы с желудком, возможно, лет через тридцать Себастьян сделает вам операцию.
– Проклятие, надеюсь, что нет. Он хороший хирург, но операция не слишком приятное дело. Ладно, нам пора идти. Меня смущает столь интимная обстановка, особенно с женщиной, с которой я не спал.
Линнет допила свой шоколад и вскочила с постели. При мысли, что Пирс никогда не сможет заниматься любовью, она искренне опечалилась.
– Как вы повредили ногу… и остальное? – спросила она, направившись к ширме, где оставила одежду накануне вечером.
Не дождавшись ответа, она обернулась и обнаружила, что он созерцает ее спину.
– В чем дело? Я запачкалась в шоколаде?
– Эта ночная рубашка практически прозрачная, – ворчливо отозвался он. – Я могу видеть ваши ягодицы.
Линнет поспешно скрылась за ширмой, ощутив вспышку жара в крови… и приступ печали. Она, никогда по настоящему не стремившаяся спать с мужчиной (если быть честной с самой собой), наконец-то смогла представить себя в постели с одним из них.
С Пирсом.
С Пирсом, который не способен к интимной близости. В этом была самая жестокая ирония из всех возможных.
– Мне не нравится слово «ягодицы», – сказала она, следя за тем, чтобы ее голос не выдал даже намека на желание. – Оно из лексикона врачей.
– А вы какое предпочитаете? Зад? Задница?
– Полагаю, зад.
– Пожалуй, мне нравится «задница». Оно такое округлое. Округлое и роскошное.
Линнет натянула через голову платье и расправила складки. Затем потянулась к своему заду. Определенно он был округлым. Оставалось только надеяться, что и роскошным тоже.
Она вышла из-за ширмы и направилась к туалетному столику.
– Я только причешусь. Попробую заплести косу, чтобы волосы не превращались в спутанную гриву. Элиза потом не может их расчесать.
Пирс подошел ближе, остановившись у нее за спиной, и начал застегивать пуговицы, не дожидаясь, пока она попросит. Линнет провела щеткой по волосам и помедлила, поймав его взгляд в зеркале.
– Выглядит, как если бы мы были женаты уже лет десять, – заметил он с кривой улыбкой.
– Вы вообще не собираетесь жениться, не так ли?
– Не вижу смысла.
– Почему же? – И тут до нее дошло. – О, потому что вы не можете иметь детей?
– Брак предназначен именно для этого, – сказал Пирс. – Иначе в нем нет смысла.
Линнет открыла рот, но вдруг поняла, что ей не хочется защищать любовь и даже привязанность перед убежденным мизантропом. К тому же она была согласна с Пирсом, что любовь и брак зачастую имеют мало общего.
Она завязала конец косы обрывком ленты и встала.
– Идем?
Он окинул ее взглядом.
– С этой косой вы выглядите на четырнадцать лет. И вы не надели чулки.
– Я пришла к выводу, что это лишнее. Мы ни разу никого не встретили на пути к бассейну и обратно.
– Прафрок не из тех дворецких, которые считают, что слуги должны быть на ногах в три часа утра.
– Он весьма необычный дворецкий, – заметила Линнет, приноровившись к его походке и взяв его под руку.
– Я же говорил вам. Прафрок не дворецкий, он шпион моего отца.
– Но зачем вашему отцу иметь шпиона в вашем доме?
Пирс пожал плечами.
– Перестаньте пожимать плечами. Вы постоянно это делаете, когда хотите уйти от ответа. Зачем вашему отцу иметь шпиона в своем доме?
– Полагаю, он хочет знать, что здесь происходит.
– И вы говорили, что в доме вашей матери у него тоже есть шпион.
– Да.
– Он все еще любит ее, знаете ли. И это чувство взаимно.
– Себастьян говорит то же самое. Что ж, им придется решить, что с этим делать.
Линнет бросила на него взгляд, но увидела по его упрямо сжатой челюсти, что он не желает обсуждать эту тему. К тому же это ее никак не касалось.
– Итак, вы говорили, что больные распределяются по палатам в зависимости от заболеваний.
– И от пола, – сказал Пирс, воспользовавшись своей тростью, чтобы скинуть с тропы камень, прежде чем ступить на нее. – Пациенты весьма щепетильны насчет соблюдения приличий.
– В таком случае почему Гэвин лежит рядом с мистером Хаммерхоком? Вы говорили, что мистер Хаммерхок, возможно, заразный.
– Вряд ли. Эта разновидность горячки перестает быть заразной, после того как волдыри лопаются. Я всего лишь пытался помешать вам влюбиться в него. Его очаровательная сыпь делает его опасным для женщин. Не говоря уже о трогательной шепелявости, которая сопутствует заболеванию. Хотя, как ни печально, и то и другое пошло на убыль.
– По-моему, сегодня воздух теплее, – заметила Линнет, когда они свернули на последний отрезок пути, миновав сторожку, и увидели бассейн.
– Мне не нравится небо, – сказал Пирс, подняв глаза.
– Почему? Облаков вроде бы нет. – Она отпустила его руку и подставила ему спину, чтобы он расстегнул пуговицы на платье.
– Этот мрачноватый оттенок голубого предвещает шторм, но, возможно, я ошибаюсь.
– Вы не только ставите диагнозы, но и предсказываете погоду? – Она стащила платье. – Раздевайтесь. Вчера вечером я практиковалась…
– Неужели?
– Лежа на полу. Элиза застала меня за этим занятием, подтвердив все свои подозрения, что я окончательно лишилась рассудка. – Она побежала к скале, нависавшей над водой.
– Помедленнее. Вы заставляете меня чувствовать себя калекой.
– Задев ваши несуществующие чувства? – поддразнила Линнет, подойдя к самому краю скалы. С моря дул легкий ветерок, принося запах соли.
Пирс снял сапоги. Затем помедлил секунду, глядя на нее, и продолжил раздеваться. Странно, но ей хотелось, чтобы он снова посмотрел на нее. Она чувствовала, что сорочка облепила ее тело, подчеркивая каждый изгиб, и хотела…
Линнет пронзило чувство вины. Как это жестоко с ее стороны. Надо быть совсем немилосердной, чтобы щеголять перед мужчиной тем, чем он не может насладиться.
Она села на скалу, подтянув колени к груди. Пирс тем временем снял рубашку, и Линнет принялась наблюдать за ним, делая вид, будто смотрит на воду. У него была мускулистая грудь, с темной порослью волос, которая сужалась к талии, уходя за пояс бриджей. Ее пальцы дрожали от желания коснуться его, пробежаться по его груди, скользнуть на спину и вниз, к его…
Ягодицам. Хотя, возможно, «задница» – более правильное слово для обозначения мужского зада, подумала Линнет, когда Пирс повернулся, чтобы отложить в сторону свои бриджи и рубашку.
Спустя мгновение они оба прыгнули в воду. Как всегда, ее обожгло холодом, но это шокирующее ощущение не могло затмить восторга от падения и прилива бодрости, словно до того мгновения, как ее тело вошло в воду, она пребывала в полусне.
Не говоря уже о восторге, который она испытывала каждый раз, когда Пирс подхватывал ее и прижимал к своему теплому телу. Но он не позволил ей оставаться в таком положении долго.
– Держитесь одной рукой за край! – рявкнул он. – А теперь попытайтесь плыть.
Линнет набрала в грудь воздух и оттолкнулась от края бассейна. И тут же пошла ко дну.
Он вытащил ее и снова подтолкнул к краю бассейна.
– Постарайтесь удержаться на воде, а потом начинайте грести руками, – велел он. – И не забывайте двигать ногами.
Линнет дрожала и не была уверена в том, что сможет пошевелить конечностями. Однако смогла и спустя мгновение поплыла, пусть медленно и неуклюже, но она двигалась, а не тонула. Пирс оставался рядом, выкрикивая указания, большую часть которых она не слышала. Но постепенно она ухватила суть, сообразив, как поочередно двигать руками, поворачивая голову в противоположную сторону, а ее ноги…
Пирс обхватил ее ноги своими ловкими пальцами, пальцами хирурга, и выпрямил, показывая, как бить по воде.
Будучи слабовольной дурочкой, она тут же перестала думать о плавании, мысленно призывая его скользнуть руками выше.