– А я не могу обещать, что не умру и не оставлю тебя одного. Кстати, я забыла поблагодарить тебя за то, что ты меня спас.
– Я люблю тебя. Когда я думал, что ты умрешь, я тоже хотел умереть. А когда ты вылезла в то проклятое окно, я тут же захотел, чтобы ты вернулась.
Она погладила его по щеке.
– Я вернулась.
– Я поехал бы за тобой, даже если бы мне не пришло в голову, что ты могла заболеть. Просто я не мог бросить своих пациентов. Хотя, признаться, я не раз подумывал об этом преимущественно посреди ночи.
– Ты не мог так поступить, – твердо сказала Линнет. – Это омрачило бы нашу свадьбу.
– А что, предполагается свадьба? – Он устремил на нее испытующий взгляд. – Будет непросто провести брачную церемонию в спальне, но это можно устроить.
– Ты не против того, чтобы жениться на вареном раке, с которого слезает шкура?
Судя по его взгляду, он был совсем не против.
– Ты не вареный рак, – сказал он, коснувшись ее губ в легком поцелуе. – Там, где появилась новая кожа, ты похожа на клубнику. Спелую, сочную и весьма аппетитную ягодку.
Линнет хихикнула.
– Берри[9] – мое второе имя.
– Моя ягодка. – Но Пирс уже покончил с разговорами и навис над ней, большой, сильный и… да, властный. – Если я не имею ничего против того, чтобы заниматься с тобой любовью, когда с тебя слезает кожа, надеюсь, ты не будешь возражать против того, чтобы заниматься любовью с мужчиной, у которого скверный характер?
– Не буду. – Она ахнула, когда его рука… Похоже, на ее теле есть места, такие же мягкие, как раньше.
Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы отшелушить с помощью простыни кожу на ее груди, пока она не приобрела красивый розовый оттенок, но они оба наслаждались тем, что делали. И оба обрадовались, что по какой-то таинственной причине скарлатина не затронула внутреннюю сторону ее бедер.
Были и другие действия, доставившие им ничуть не меньше удовольствия.
Позже Линнет снова растянулась на скале, а Пирс занялся тем, что полировал кожу своей возлюбленной, превращая ее в однородную розовую поверхность.
– На лице есть шрамы? – взволнованно спросила Линнет спустя некоторое время. – Скажи мне правду.
– Вовсе нет. Ты не превратилась в королеву Елизавету. Собственно – хотя мне неприятно говорить тебе это, – немного рисовой пудры, и цыплята будут снова лежать у твоих ног.
Он определенно решил, что ее грудь требует особого внимания.
Линнет осторожно потрогала лицо, скользя пальцами по скулам, подбородку и губам. Все снова стало гладким.
– Вряд ли я когда-нибудь забуду об этом, – сказала она, содрогнувшись. – Курятник, струпья, ужасный жар и жажду.
Пирс обхватил ее лицо ладонями.
– А я никогда не прощу себя за то, что не был рядом с тобой.
– Ты хочешь сказать, как твой отец не прощает себя?
– Мы с ним поговорили, – ворчливо отозвался Пирс. – Я попытался сказать ему то, что ты хотела, чтобы я сказал.
Линнет просияла:
– Значит, ты сказал ему, что он был…
– Нет.
– Ты даже не знаешь, что я собиралась сказать!
– Ничего такого я ему не говорил.
– Тогда что ты ему сказал? – спросила она, несколько разочарованная.
– Что я люблю его. Особо не распространяясь, но он понял.
– Когда я была тяжело больна, мне приснилось, что моя мать была со мной в бассейне.
– В воде?
– Под водой. Я уплывала туда, потому что там было прохладно, влажно и не было боли. Но она выталкивала меня обратно.
Пирс прижал Линнет к груди.
– Очень мило с ее стороны.
– Я тоже ее простила, – тихо отозвалась Линнет. – Она любила меня.
– Что ж, – сказал он, – ты достойна любви. И не потому, что красива. И даже не потому, что у тебя восхитительно розовая кожа, какой я не видел ни у одной женщины.
На глазах у Линнет выступили слезы.
– Я и подумать не могла, что когда-нибудь…
– Шшш, – сказал он, коснувшись ее губ своими. – Я тоже не думал, что способен полюбить другого человека.
– Мы оба ошибались. – Она положила руку ему на затылок и притянула его голову к своим губам.
– Ягодка, – шепнул Пирс спустя некоторое время.
– Да? – Линнет очнулась от поцелуя, с затуманенной головой, припухшими губами и гулко бьющимся сердцем.
– Я больше не могу заниматься любовью на этой скале. Не хотелось бы выглядеть слишком привередливым, но я ободрал себе все колени. Может, пойдем домой? Там есть чудесная мягкая постель. В хозяйской спальне, которую ты еще не видела, но которую можешь считать своей.
– Домой, – повторила она, овладев собой.
– К нам домой.
Они встали, соорудив из простыни греческую тогу, и направились к себе домой, взявшись за руки.
Когда они вернулись, Линнет улыбалась всем: от Прафрока до герцога. Никто даже не заметил, что ее кожа приобрела клубничный оттенок.
Радость, светившаяся на ее лице и в глазах, ослепляла.
Эпилог
Спустя несколько лет
– Не понимаю, почему ты зовешь маму Ягодкой? – спросил маленький мальчик своего отца в одно прекрасное летнее утро. Он разлегся на скале, наблюдая за своей сестренкой, которая плескалась в морском бассейне с их матерью.
– Это наше с ней имя, – отозвался отец, глядя на маму с особенной улыбкой на лице, которую мальчик не мог до конца интерпретировать.
– Но это нелогично, – заметил Джон Йелвертон, будущий граф Марчент и герцог Уиндбэнк. – Мама не похожа на ягоду. А вот Эви похожа, такая кругленькая, толстенькая, с рыжими кудряшками.
Он бросил неодобрительный взгляд на свою младшую сестренку. Даже в семилетнем возрасте Джон понимал, что его сестра обладает удивительной способностью очаровывать незнакомых людей. Стоило ей улыбнуться, как они просто таяли. И давали ей все, чего бы она ни пожелала.
Правда, это не распространялось на их родителей. Они шутливо тыкали ее пальцами, пока она не начинала смеяться. А сам он предпочитал щипать ее, но не больно.
– Когда-то у твоей матери была розовая кожа, – сказал его отец. – Так что она была похожа на особенно вкусную ягоду, клубнику.
Джон уже видел это выражение на лицах родителей и не придавал ему особого значения, считая его неразумным. Ему нравилось упорядочивать окружающий мир, разделяя все вещи на разумные и неразумные. И этот мечтательный взгляд относился ко второй категории.
– А нельзя нам вернуться в замок и вскрыть еще одну лягушку? – поинтересовался он.
– Нет. Одной лягушки в неделю достаточно. Они созданы не для твоего развлечения, знаешь ли.
– Но разве ты забыл, что я с трудом нашел желчный пузырь? Мне нужно попытаться еще разок.
– На следующей неделе, – твердо сказал отец. – Я уверен, что в твоем будущем будет еще много желчных пузырей.
Это была одна из тех бессмысленных вещей, которые его родители постоянно говорили и которые Джон не слишком ценил.
– Я хочу вскрыть лягушку сейчас!
Его отец, смотревший в сторону бассейна, повернулся к нему и поднял палец.
– Помнишь, о чем мы говорили сегодня утром?
– Что я должен научиться сдерживать свой характер, – отозвался Джон. – Если я чувствую, что он пытается вырваться наружу, я должен сосчитать до десяти.
– Тебе не кажется, что сейчас как раз такой момент?
– Нет, – сказал мальчик, помрачнев.
Отец поднялся на ноги, чтобы вытащить дочку из бассейна. Держа трость в одной руке, он склонился над водой. Эви ухватилась за его протянутую руку и радостно завизжала, когда он крутанул ее в воздухе.
Затем он положил трость и воспользовался обеими руками, чтобы вытащить из воды маму. Ну вот, опять они уставились друг на друга с этими улыбками.
Джон закатил глаза и встал, медленно двинувшись вокруг бассейна. Может, если он найдет лягушку, папа разрешит ему заглянуть в ее внутренности.
Лягушек нигде не было.
– Им не нравится соленая вода, – сообщила Эви, слегка шепелявя. Затем склонила голову набок и одарила его улыбкой, которую он так ненавидел. – Ты что, не знаешь?
Он дернул ее за волосы.
Она завопила, и ему пришлось сосчитать до десяти.
– Я и не думал вырывать у нее волосы, – объяснил он отцу спустя мгновение. – Это было бы плохо с моей стороны. Я всего лишь слегка потянул.
– Ты неисправимый озорник, – сказал отец, взяв его за руку и двинувшись вверх по тропе, ведущей в замок. – В следующий раз считай до десяти, прежде чем озорничать.
Джон усмехнулся. Его самым честолюбивым устремлением было походить на отца во всех отношениях. Ну и немного на деда, герцога, потому что ему нравилось слушать истории, которые рассказывал его светлость.
Но главным образом он хотел быть похожим на папу.
– Может, мне прооперировать следующую лягушку, прежде чем вскрывать ее, – предложил он. – Или наложить ей гипс на лапку. Мы могли бы притвориться, будто она слишком высоко подпрыгнула и сломала ее.
– Может, мне прооперировать следующую лягушку, прежде чем вскрывать ее, – предложил он. – Или наложить ей гипс на лапку. Мы могли бы притвориться, будто она слишком высоко подпрыгнула и сломала ее.
– Хммм, – отозвался отец, и Джон понял, что он снова смотрит на маму.
Она все еще обнимала Эви, которая продолжала всхлипывать, хотя Джон отлично знал, что не причинил своей сестренке боли.
– Ты очень любишь маму, да? – спросил он, дернув отца за руку, чтобы привлечь его внимание.
– Да, – отозвался тот. – Определенно.
– А она любит тебя, – с удовлетворением отметил Джон. Ему нравилось, чтобы все было четко и ясно в его голове.
Его мать рассмеялась.
– Я действительно люблю твоего отца, Джонни.
Он нахмурился.
– Это детское имя. Я уже не ребенок.
– Извини, – сказала она, коснувшись пальцем его носа.
– Но если ты любишь его, – сказал он, повернувшись к отцу, – а она любит тебя, и вы любите нас, зачем вам еще кто-то? – Ему говорили, что в животе у мамы есть еще один ребенок, но это казалось нелогичным, даже если ее живот стал круглее, чем раньше.
Его мать улыбнулась, а затем взяла его за свободную руку.
– Любить друг друга – вот что лучше всего получается у нашей семьи.
С точки зрения Джона, это звучало нелогично. Вскрывать людей – вот что лучше всего получалось у его папы. Но какой смысл беспокоиться раньше времени, и к тому же…
Пожалуй, все вчетвером они могли бы потратить немного любви и на ребенка.
Если только не родится еще одна девчонка.
Примечания
1
Правящая королевская династия в Великобритании.
2
Известная английская актриса (1755–1831).
3
Великосветский клуб в Лондоне, где устраивались балы для дебютанток.
4
Ганноверы – династия королей Великобритании с 1714 по 1901 год, сменившая Стюартов.
5
Очарована (фр.).
6
Мой дорогой (фр.).
7
Тетя (фр.).
8
Представитель лондонского простонародья.
9
Berry – ягода (англ.).