Сигурд втайне даже был рад отказу удава. Когда-то, поспорив с могучим Исхием Гоуром на кривой метательный нож, он связал лапы ручному пардусу, взвалил зверя на загривок и трижды обежал вокруг Вайнганги, пока Исхий делал к ножу новую рукоять. Но подняв Зу, Ярроу мог только идти горбясь и опустив голову, – да и то медленным шагом.
Они двинулись дальше, но через мгновение Сигурд прыгнул к одинокому дереву, укрываясь за его шершавым стволом, а Зу метнулся по стволу вверх, исчезая в кроне…
Потом хвост удава осторожно обвился вокруг талии Ярроу. Сигурд напрягся, последовал рывок, и салар уже лежал на толстой ветви, ожидая, пока удав обовьет его своим телом, маскируя силуэт Скользящего в сумерках.
По склону спускался человек. Он был дряхл. Он шел очень осторожно, прощупывая землю перед собой концом изогнутого посоха. Ноги человека скользили на раскисшей глине, и он два раза упал. Вставал человек долго, с трудом разгибаясь и нашаривая в траве свой посох. Трава липла к рукам…
Человек наконец вышел на ровное место, поднял голову к мутному небу; ветер трепал его редкие волосы, пегие от седины и грязи…
Это был Тварец. Сигурд никогда раньше не видел Тварьцев, но ошибиться он не мог.
Тварец. Сын Большой Твари.
В среде саларов о Тварьцах говорили разное. Молодежь со всей самоуверенностью юности утверждала, что все это – легенды и россказни выживших из ума старейшин. Салары постарше – особенно те, кому якобы доводилось видеть Тварьцев, – считали Сыновей Большой Твари чем-то вроде патриархов среди Перевертышей. Наставники – Сыновья и Внуки Богов – обсуждать эту тему отказывались, не поддаваясь ни на какие уговоры. Возникала даже проблема: с какой буквы пишутся «тварьцы» – с большой или маленькой?
Писали по-разному. Но чаще с большой.
Тем не менее поднять руку на Тварьца или Тварицу – кем бы они ни были – считалось делом постыдным и недостойным Скользящего в сумерках.
Во-первых, те никогда не сопротивлялись – по утверждениям «очевидцев». Во-вторых, не было случая, чтобы сами Тварьцы причиняли поселенцам какой-нибудь вред, в отличие от Перевертышей. В-третьих, были ли они на самом деле, и если были – то кем?!
Во всяком случае, в зверином облике их не видел никто. Только в людском. Про салара, чьи глаза становились пустыми и тусклыми, а язык забывал произносить слова, говорили: «Он убил Тварьца».
…Тварец подошел к дереву, сел прямо в грязь и прислонился спиной к стволу. Он не отрываясь смотрел на другой берег речушки, и капли дождя стекали по его морщинистому лицу.
Потом Сигурд понял, что дождь уже кончился. И это был не дождь.
По склону спускались люди. Нет, это были не люди. Перевертыши. Сигурд узнал Оркнейскую лань, остальные были незнакомыми, кроме коренастого угрюмого крепыша с пронзительными глазками, блестевшими из-под мощных надбровных дуг.
Салар не мог ошибиться и в этом случае. Девятикратный не мог не узнать причину своей смерти. И Зу тихо шевельнулся, глядя на человека-вепря, подошедшего к дереву первым.
Все Перевертыши сохраняли людское обличье. Кроме того, листва была достаточно густой и мокрой, и Сигурд видел в этом свой шанс. От звериного нюха он бы не укрылся.
– Я не смог отговорить их, – грустно сказал человек-вепрь. – Оркнейя убеждает лучше меня. Извини, Эхион…
– Ничего, – бесцветно ответил Тварец Эхион. – Я и не рассчитывал, Лидон, что тебе удастся такое… Говорить – не твоя стихия.
Остальные Перевертыши к дереву не подошли. Они спустились прямо к реке и тесной группой встали на берегу. Сигурд видел, как Оркнейская лань подбивает на что-то гибкого, высокого мужчину в желтой набедренной повязке. Девушка активно жестикулировала, и мужчина, похоже, с ней соглашался. Потом он махнул рукой – и Перевертыши двинулись через брод.
– Они ушли в запретный район, – тем же тоном произнес Эхион. – Они нарушили границу с Отцами… И будут прокляты. Это в лучшем случае…
«Отцами-и-и…» – эхом отдалось в голове Сигурда. Отцы. Пенаты Вечных. Запретный район…
– Да, – сказал вепрь Лидон. – Ты же знаешь этих взбалмошных кошек, Эхион!… Тем более, что салар успел прикончить парочку из их клана. Они теперь не успокоятся, пока не уложат его в последний раз. И с ними Оркнейя. Эта маленькая дрянь… Она сказала, что они перейдут границу, не выпуская Зверя и не меняя облика, лишь из уважения к твоей дряхлости…
– Плевать я хотел на их уважение, – процедил Эхион, и Сигурд вздрогнул, ощутив страшный холод этого голоса. – Зверь во мне достаточно молод, чтобы все они пожалели о своих словах… Но он никогда не выйдет на волю. Ни к чему и не вовремя… Нельзя снимать цепи с ужаса прошлого. Настолько прошлого, что… нет, нельзя. Я умру человеком. А теперь уходи, Лидон… Ты был моим лучшим учеником. И помни: опасно быть зверее зверя.
Лидон еще немного постоял, потом резко повернулся и пошел прочь. Споткнулся. Побежал. И вот уже матерый вепрь-секач растворился в брызжущей поросли…
…К вечеру похолодало. Сигурд спустился с дерева, обошел недвижное мертвое тело Тварьца Эхиона и вынул меч.
Земля поддавалась легко. Могила оказалась чуть большей, чем надо, и Сигурд навалил сверху несколько крупных камней.
Получился холм. Совсем крохотный холм.
Потом салар перешел реку чуть выше по течению. И на этот раз Зу не сопротивлялся.
Срез памяти Узор ночного туманаСигурду – тридцать. Он по-прежнему живет в Вайнганге, но последний год он и Брайан Ойгла избавлены от необходимости ночных дежурств. На их место присланы новые салары. Семь человек в дополнение к братьям Гоурам – потому что Вайнганга разрослась, уплатив за это дорогую цену, цену шестимесячной войны с объединившимися Перевертышами. К исходу прошлого лета оборотни были оттеснены вглубь пущи на расстояние двухдневного перехода, и лес уступил Девятикратным новые участки посевной земли.
С этого момента Сигурд Ярроу и Брайан Ойгла, салары Пятого уровня, перешли в прямое и непосредственное подчинение к наставнику Фарамарзу, временно переехавшему в Вайнгангу. Он должен был подготовить их к переходу на следующую ступень – должность младших наставников в школах саларов; или, как шутил Брайан, сделать из них Племянников Богов.
Правда, в истекшие месяцы на шутки просто не оставалось времени.
Сигурд втайне подозревал, что найденная Брайаном дорога сыграла в переломе их судьбы не последнюю роль. Впрочем он и не заострял внимания на случайном обрывке дороги и неосторожных словах Фарамарза. Можно разрушить дорогу, но Путь останется… И если его Путь когда-либо пересечется с древней дорогой к рудникам Ра-Муаз, – ну что ж, он пройдет по нему, сколько может…
А пока что – оружие, медитации, травы, ночные вылазки и бесконечные беседы с неменяющимся Фарамарзом. Через полгода они должны были получить книги. До того Сигурд видел книги всего два раза, и то наставник всегда прятал их.
Говорил – рано. А читать учил по специальным учебным свиткам. Еще в школе…
…В комнате Фарамарза пахло распаренной малиной, медом и шиповником. Наставник был простужен. Он надсадно кашлял, кутал ноги в клетчатое покрывало и пил чай в невообразимых количествах. Впервые Сигурд всерьез задумался о возрасте Фарамарза. Ярроу уже знал, что Сыновьями Богов могут стать лишь те, кому осталась всего одна жизнь. Вернее, лишь те из учителей…
Очень мало места на руке старого наставника, на один браслет хватит, и все… все. Успеет ли?
Сигурд молча поклонился и сел на циновку. Наставник сидел на смятой постели и читал какое-то послание. Указал Ярроу на чайник с кипятком.
Сигурд налил себе чаю, подумал, добавил меда и стал ждать.
– Письмо из Калорры, – наконец разлепил запекшиеся губы Фарамарз, не отрываясь от свитка. – Неприятности у них. Большие. И очень странные.
И вновь замолчал, топорща седые косматые брови.
Сигурд отхлебнул чая, поставил чашку рядом с собой и приготовился слушать. Он понимал, что лишь действительно серьезные новости могли взволновать Фарамарза. Но что серьезного может произойти в Калорре, если не считать, что…
Калорра умирала. Пустовала уже добрая половина города, оставшиеся горожане группировались поближе к центру, а Вершители даже не пытались создать хоть видимость власти и порядка. Среди Девятикратных – особенно среди южных и юго-восточных поселений – возникла и распространялась полигамия. Южане, с их пылким темпераментом и землями, почти очищенными от Перевертышей, заводили целые гаремы из женщин Калорры, правда, относясь к ним с должным уважением и не делая особой разницы между женами-потомками богов и горожанками, умиравшими раз и навсегда.
Дети и от первых, и от вторых все равно одинаковы; все они были Девятикратно живущими.
Дети и от первых, и от вторых все равно одинаковы; все они были Девятикратно живущими.
До северо-восточных поселений, вроде Вайнганги, волна полигамии еще не докатилась, но среди молодежи начали возникать подобные разговоры.
Боги ушли. Теперь уходили люди. Просто – люди.
– Плохие новости, – сказал Фарамарз. – Равновесие нарушено. Раньше все было понятно. Не скажу – хорошо, но понятно: мы и Перевертыши. Два полюса. И посредине – люди Калорры. Устойчиво и доступно. Возможно, Отцы покинули нас и удалились в Пенаты Вечных именно из-за этой устойчивости. Но теперь…
Он помахал в воздухе свернутым посланием. Закашлялся. И долго не мог успокоиться.
Сигурд терпеливо ждал.
– Наставник Гударзи пишет, – вновь заговорил Фарамарз, – что в Калорре появились некто. Он называет их – мороки. На древнем калльском наречии это значит – наваждение. Или, если быть точным, – узор ночного тумана… Сами горожане называют пришельцев Бледными Господами. На том же наречии – варками… И мне не нравятся оба эти слова.
Сигурд не очень хорошо знал ранние диалекты калльских племен. Брайан значительно превосходил его в этой области. Но от слов, произнесенных Фарамарзом, веяло чем-то темным и холодным.
Узор ночного тумана… мороки… варки…
– Ерунда… – неуверенно протянул он, машинально берясь за рукоять меча. – Добрый клинок всегда прикроет Скользящего в сумерках…
– Клинок – вещь хорошая, – задумчиво произнес Фарамарз. – Только это уже не сумерки. По-моему, это уже ночь…
– А рассвет? – тихо спросил Сигурд, мало что понимая в происходящем и не ожидая ничего хорошего от грядущего понимания.
– Где-то должен быть и рассвет. Потом…
4
…Прежде чем углубиться в скалы, он распаковал вьюк, извлек из него тисовую палку с двойным изгибом, длиной примерно с меч, и скрученную из тонких жил тетиву. Потом взял нож и принялся за изготовление лука.
Зу глядел на все это с крайним неодобрением. Он вообще отрицательно относился к любому метательному оружию из каких-то своих змеиных соображений, считая швыряние предметов на большие расстояния занятием глупым и расточительным. С некоторым уважением удав воспринимал лишь полет кривой складной кейфы – маленького бумеранга, басовито гудевшего в воздухе. Звуки такого тона Зу слышал прекрасно, и кейфы вызывали в нем тайную симпатию. Но через полчаса он уполз за пропитанием, а когда вернулся, волоча трех зверьков, похожих на тушканчиков, – лук был готов, и Сигурд ставил оперение на восемь бамбуковых стрел. Перья можно было добыть без труда, а наконечники носил с собой любой салар.
Ярроу, как правило, носил и перья, потому что предпочитал тройное оперение, и не всякое перо вело стрелу так, как надо.
Обложив углубление в камне мелкими обломками, Сигурд запек тушки грызунов, стараясь, чтобы дым стелился в сторону реки, и плотно поужинал. Зу к предложенному мясу остался равнодушен, и становилось ясно, что не один зверек заполнил собой объемистое брюхо удава. Ну не объемистое – длинное, если это что-то меняет…
Для Зу это не меняло ничего. Но снять наголовник он не дал, хотя и не любил зря таскать лишние тяжести. Ловчий удав, ловчий, битый…
Сигурд завалил импровизированный мангал, собрал вьюк, нацепил поверх него лук и стрелы в кожаном колчане и долго смотрел через реку на глыбы, отмечавшие могилу Тварьца Эхиона.
Он не знал, что двигало им при этом поступке. Рыть могилу оборотню, да еще мечом – подарком Фарамарза… Чем же были они похожи: наставник Скользящих в сумерках, Сын Богов, Девятикратный Фарамарз и патриарх Перевертышей, Тварец Эхион, хотевший умереть человеком?…
Впервые Сигурд подумал, что он сам и человек-вепрь Лидон тоже похожи. Но он и Оркнейя… или он и высокий хищник в желтой повязке на узких бедрах…
Собственно, он – Сигурд Ярроу – тоже хищник.
– Ты знаешь, Зу, – прошептал Скользящий в сумерках, – мы с тобой разные… Ну и что? Наверное, не в этом дело…
И снова ему показалось, что удав следит за его губами.
Сигурд вздрогнул, поправил вьюк и двинулся в горы. По дороге богов к Пенатам Вечных.
…Утром следующего дня он нашел скелет.
Выбеленные кости были полускрыты каменной осыпью, и Сигурд чуть не прошел мимо, но вовремя остановился.
Он не знал ни одного животного, способного оставить после себя такой костяк.
Умерший некогда зверь был ненамного крупнее человека, но его костная основа подходила скорее гиганту. Мощные рельефные позвонки переходили внизу в три ответвления, два из которых были, вероятно, нижними конечностями – ногами или лапами? – а третье служило хвостом. И неплохо служило, судя по виду…
Добавить что-то еще было трудно, потому что скелет казался сильно потрепанным временем…
Сигурд представил себе возможную толщину этого хвоста и задумчиво покачал головой. То же движение вызвали у него и когти, сохранившиеся на трехпалых конечностях. Серьезные были когти, внушающие уважение…
Поодаль валялся треснувший череп, напоминающий змеиный, но гораздо шире и объемнее. В Калорре и на юго-западе Сигурду доводилось видеть лошадей, и найденный череп также смахивал на их головы, только с совершенно иным оскалом.
Похоже, покойный монстр сену предпочитал мясо. Свежее мясо. Сигурд огляделся вокруг и шагах в тридцати обнаружил еще один скелет, на котором сохранились обрывки шкуры.
Нет, не шкуры – чешуи…
– Пошли, Зу, глянем… – недоуменно пробормотал Ярроу.
И в то же мгновение торжествующее рычание раскатилось над ущельем.
Они все-таки достали его. Шесть или семь крупных кошек поднимались снизу, их когти скрежетали на камнях, а морды просто сияли от предвкушаемого удовольствия. Чуть позади шли Оркнейя и высокий вожак. Они о чем-то переговаривались. Видимо, главарь Перевертышей не мог отказать себе в праве встретиться с саларом лицом к лицу – а не лицом к морде…
Его собратьев это не волновало. В звериных ипостасях Перевертыши были трудно уязвимы, мелкие раны быстро затягивались – и оборотни не хотели рисковать. Ну что ж, совсем не глупо…
Сигурд сбросил поклажу, ослабил защелку ножен, и стрела мягко легла на тетиву маленького лука. Браслет жизни Скользящего в сумерках стоит недешево, и придется платить – и ему, и пумам на склонах… Зу свернулся рядом, возбужденно раскачиваясь и шипя, но смотрел он почему-то совсем в другую сторону.
Сигурд резко обернулся, солнце полыхнуло ему в глаза, и на скале у себя за спиной он увидел черный человеческий силуэт.
Стрела сама вырвалась из пальцев и впилась в ослепительный солнечный блеск и черноту силуэта, купающегося в нем. За ней рванулась другая.
Человек на скале сделал шаг в сторону и скрылся за камнями. Потом в просвете мелькнула еще раз сутулая фигура и исчезла совсем.
Незнакомец двигался по направлению к Перевертышам. И поначалу Сигурд готов был поклясться, что на скале оказался Тварец Эхион, похороненный им самим сутки назад. Но теперь Ярроу не был уверен ни в чем. Он стоял и ждал.
Перевертыши остановились. Вожак крикнул на них, и пумы зарычали, глядя не на Сигурда, а куда-то вбок.
Они зарычали, и голос зверей расплавился и умер в ответном реве.
Никогда еще не встречал Скользящий в сумерках существа, способного на такое; и никогда не слышал подобного рева. Словно взбесившаяся вечность прорвала громаду веков и эпох, выходя из тесной берлоги времени; словно раненая ночь пустыни выгнулась навстречу огню восходящего солнца; словно… Змеиное шипение стыло в нем, и ярость агонизирующего пардуса, и крик человека, впервые вздымающего над головой тяжелый каменный топор…
Они бежали. О небо, как же они бежали! – оскальзываясь на хрустящем крошеве, разрывая шкуру острыми гранями сланца, взвизгивая и не смея обернутся, не смея вспомнить, услышать еще раз; как щенята, забравшиеся в логово волка, как котенок, случайно наткнувшийся на сытого Зу; как бежали молодые самоуверенные салары от разъяренного наставника Фарамарза…
Человек спустился в ущелье и направился к Сигурду.
Нет, это был не Эхион… Но сходство было несомненным. Маленький, сутулый, то старик, то какого-то неопределенного возраста; в левой руке он рассеянно крутил Сигурдову стрелу. Зу шевельнулся, и на него упал строгий взгляд немигающих глаз человека.
Человека?! – но удав распустил кольца и вытянулся во всю длину, часто высовывая раздвоенный язык.
– Отец? – неуверенно спросил Сигурд. И осекся.
Человек посмотрел на Ярроу, потом – на стрелу, и улыбнулся. Мягко и невесело.
– Отец… – повторил он. – Да нет, тогда скорее – дядя… Добро пожаловать в рай, племянничек…
Сигурд не знал, что такое – рай.
* * *…Огонь метался от ветке к ветке; искры, возмущенно треща, подпрыгивали на высоту человеческого роста и растворялись в равнодушии ночного мрака; сучья чернели, превращаясь в пепел, и все это называлось – костер.