Пия улыбнулась, глядя на эти необычные дружеские отношения животных, и почувствовала, как от нее уходят стресс и напряжение дня.
– Кстати, о диктатуре, – она сделала глоток пива. – Сегодня мы испытали настоящий удар. Классический случай доносительства в лучшей манере «штази»[13], и это в Глазхюттене.
– Звучит увлекательно.
– Прежде всего жестоко.
Пия, которая считала, что ее, на самом деле, ничего больше не может потрясти, все еще была вне себя из-за неизмеримой низости людей.
– Нам позвонила старая супружеская пара из Глазхюттена, – стала рассказывать она Кристофу. – Их соседи якобы вот уже на протяжении полугода прятали в своем доме девушку, которую мы обнаружили в Майне, и использовали ее в качестве служанки. Бедное создание вынуждено было выполнять унизительную работу, и ее никогда не выпускали из дома. Она была бледной, как альбинос. А пару дней назад она исчезла.
Вспоминая всю эту историю, она покачала головой.
– Старики рассказывали нам настоящие ужасы. Жестокое обращение, ночные сексуальные тусовки, крики, оргии с побоями. В ночь со вторника на среду они видели, как сосед грузил труп в багажник своего автомобиля. Оливер спросил, почему они не заявили об этом в полицию, но они ответили, что боялись, потому что мужчина способен применить грубую силу. Тогда мы подъехали к дому и позвонили, для подкрепления взяли четверых коллег из полицейского наряда. Нам открыла женщина с ребенком на руках. Господи, как было неловко! – Пия закатила глаза. – Передо мной оказалась моя бывшая одноклассница Мони, с которой я недавно встретилась на вечере выпускников! Она простодушно улыбалась, радуясь нашей случайной встрече. Я готова была провалиться сквозь землю от стыда!
Кристоф слушал со смешанным чувством, веселясь и не веря собственным ушам одновременно.
– Потом выяснилось, что эта девушка была шведкой и работала в семье помощницей по хозяйству по программе Au-Pair[14]. Она пребывает в полном здравии, но, поскольку страдает аллергией на солнечный свет, старается не выходить днем из дома. В последние недели в семье действительно устраивали несколько вечеринок, потому что сначала отмечали день рождения мужа Мони, а потом ее.
– А что с трупом в багажнике?
– Сумка для гольфа.
– Это невозможно.
– К сожалению, возможно. Мони сначала рассвирепела, потом рассмеялась. Три года назад они построили там дом, из-за этого был снесен дом в то время лучших друзей соседей, так как они перебрались в дом престарелых. И старики с тех пор не придумали ничего лучше, как сочинять всякие глупости. Старшего сына Мони они считали наркодилером, после чего у него начались неприятности в школе, а о дочери рассказывали в церкви, что она занимается проституцией.
– Этого ведь достаточно для обвинения в клевете.
– Мой шеф тоже посоветовал это Мони. – Пия все еще не могла успокоиться. – Но ведь эти злобные старики никогда не поймут, что они творят своим глупым словоблудием.
– «Самый добродетельный человек не сможет жить в мире, если не будет угождать злому соседу»[15]. – Кристоф встал. Он потянулся и зевнул. – Сегодня был длинный день, и Лилли наверняка завтра вскочит уже часов в шесть. Дедушка должен потихоньку отходить ко сну.
Пия посмотрела на него и хихикнула.
– Пожалуйста, только не привыкай к этому! – предупредила она.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Кристоф растерянно.
– То, что ты говоришь о себе в третьем лице «дедушка». Это в некотором роде что-то бесполое.
Кристоф ухмыльнулся, сверкнув в темноте белизной зубов. Он собрал журналы и бумаги, взял свой пустой бокал и бутылку с красным вином.
– Как насчет того, чтобы мамочка быстренько сходила в душ, а потом пришла бы к дедушке в постель? – подколол он ее.
– Ну, если только ты позволишь влезть под твое противоревматическое одеяло, – парировала Пия.
– С большим удовольствием, – ответил он и потушил свечу. Собаки вскочили, зевнули, затем встряхнулись и рысцой отправились в дом, кошки предпочли спать под открытым небом.
– Давай еще раз заглянем к Лилли, – сказал Кристоф.
Они направились в их бывшую спальню, которая теперь служила комнатой для гостей. Он положил руку на плечи Пии, и какое-то время они смотрели на мирно спящего ребенка.
– Она не такая уж скверная, – сказал Кристоф тихо. – Она даже нарисовала тебе сегодня картину. – Он указал на письменный стол.
– Ах, как мило. – Пия была тронута. Потом она присмотрелась к рисунку повнимательнее, и ее умиление мгновенно исчезло. – Ты видел этот рисунок?
– Нет, – ответил Кристоф. – Она это сделала в полной тайне.
Пия протянула ему рисунок, и Кристоф был вынужден выйти из комнаты, потому что у него начался приступ смеха.
– Это маленький монстр! – пробормотала Пия.
На рисунке была изображена довольно полная дама со светлым «конским хвостом» рядом с лошадью и четырьмя собаками, а выше стояла надпись: Пие, моей любимой приемной бабушке.
Большие ворота во двор были закрыты, и Ханне потребовалось некоторое время, чтобы в слабом свете уличного фонаря найти звонок. Обычно они были широко раскрыты, и каждый проходящий мимо мог видеть с любовью оформленный внутренний двор. Леония Вергес, без сомнения, знала толк в садоводстве. Если бы она не была психотерапевтом, то спокойно могла работать садовником. В саду все цвело и зеленело в роскошном изобилии. Между горшками, коробами и грядками, в которых росли цветы и кустарники, стояли скульптуры. В защищенном месте, непосредственно у стены дома, росло даже абрикосовое дерево.
За воротами послышались шаги, засов отодвинулся, и слева, в воротах, открылась маленькая калитка.
– Ах, это вы, – сказала фрау Вергес приглушенным голосом.
Неужели она ждала еще кого-нибудь в такое время? Фрау Вергес высунула голову наружу и посмотрела мимо Ханны в обе стороны пустынной улицы.
– Что-нибудь случилось? – Ханна была несколько раздражена из-за странного поведения своего врача, которую всегда знала как спокойную и благоразумную женщину.
– Проходите, – сказала фрау Вергес и вновь закрыла за ней дверь на засов. Взгляд Ханны упал на огромный автомобиль, который, словно бронетранспортер, громоздился посреди вымощенного булыжником двора и своей угрожающей чудовищностью нарушал волшебство этого мирного райского сада. Свет фонарей отражался в черном лаке, затемненных стеклах и хромированных частях автомобиля.
Колокол в расположенной рядом церкви пробил одиннадцать раз, и совсем неожиданно у Ханны возникло недоброе чувство. Она замялась.
– Что?.. – начала она, но докторша мягко, но решительно подтолкнула ее перед собой в направлении входной двери.
В доме ощущался застоявшийся дневной зной, было душно, и Ханна покрылась потом. Почему Леония Вергес хочет непременно говорить здесь, в доме, а не во дворе?
В коридоре докторша остановилась и взяла Ханну за запястье.
– Я не уверена, что это хорошая идея – втягивать вас в это дело. – Она почти перешла на шепот. Ее темные глаза казались неестественно большими. – Но остальные здесь… иного мнения.
Остальные! В сочетании с закрытыми воротами, этим черным автомобилем-монстром и странным поведением фрау Вергес казалось, будто в доме собрался какой-то тайный союз, который собирался принять ее в свои ряды, произведя какой-нибудь отвратительный ритуал посвящения.
– Леония, подождите, – Ханна говорила нормальным голосом. Она терпеть не могла напускной таинственности, и после этого ужасного дня у нее не было желания натолкнуться на какой-нибудь неприятный сюрприз. – Что все это значит?
– Мы вам все объясним, – уклонилась женщина от ответа. – Вы можете сами решить, как к этому относиться. – Она отпустила руку Ханны и пошла по коридору в кухню.
Доносившееся из кухни тихое бормотание прервалось, когда вошла Ханна. Мужчина, сидевший за кухонным столом, повернулся в ее сторону. Помещение казалось слишком низким и маленьким для горы мускулов, покрытых загорелой кожей в татуировках. Мужчина поднялся со стула во весь свой двухметровый рост, и когда Ханна взглянула на него, в ее мозгу непроизвольно зазвенели все тревожные колокольчики. Темная, тщательно подстриженная борода, длинные волосы, заплетенные в косу, внимательные темные глаза, которые вмиг оглядели ее с ног до головы. На мужчине была белая футболка, джинсы и ковбойские сапоги, на шее была отчетливо видна темно-синяя татуировка. Ханна проглотила слюну. Такую татуировку могли иметь только члены франкфуртской группы байкеров «Короли дороги». Что, черт возьми, делает один из них в кухне ее врача?
– Добрый вечер, – сказал великан необычно хриплым голосом и протянул ей руку. На безымянном пальце его правой руки было толстое серебряное кольцо, которое украшал череп. – Я Бернд.
– Добрый вечер, – сказал великан необычно хриплым голосом и протянул ей руку. На безымянном пальце его правой руки было толстое серебряное кольцо, которое украшал череп. – Я Бернд.
– Ханна, – ответила она, подавая руку.
Только теперь она заметила второго мужчину. Взгляд пугающе голубых, словно ледник, глаз неожиданно пронзил все ее тело, словно удар током, ее колени задрожали. Остальную часть его лица она едва видела. Он был немного выше, чем она, но рядом с великаном производил впечатление хрупкого гнома. В этот момент Ханна отчетливо осознала, как она выглядит: без макияжа, вспотевшие волосы собраны в небрежный пучок, футболка, джинсы, спортивные туфли. Так она обычно выходила из дома для пробежки!
– Что вам предложить выпить, Ханна? – спросила Леония Вергес, стоявшая позади нее. – Воду, колу-лайт, безалкогольное пиво?
– Воду, – ответила она и почувствовала, как ее первоначальное недовольство переходит в любопытство, которое превышало чисто профессиональный интерес к увлекательной истории. Что это за странная пара? Почему эти двое мужчин в одиннадцать часов вечера сидят в кухне Леонии Вергес? Почему они, не зная ее, считают, что она согласится ввязаться в какое-то дело? Поблагодарив, она взяла стакан и села на угловую скамью за маленький четырехугольный стол, покрытый клетчатой клеенкой. Мистер «голубые глаза» сел слева от нее, Леония и великан заняли места на стульях.
– Вы не будете возражать, если я закурю? – обратился к ней великан неожиданно вежливо.
– Нет.
Он достал пачку сигарет, затрещала штормовая зажигалка. По его лицу пробежала мимолетная улыбка, когда он в ее глазах прочитал желание.
– Пожалуйста. – Он придвинул ей пачку.
Она взяла сигарету, поблагодарила кивком головы и обнаружила, что ее пальцы дрожат. Она не курила уже четыре недели, первая затяжка подействовала на ее центральную нервную систему, как сигарета с марихуаной. Вторая затяжка, третья, и ее внутренняя дрожь исчезла. Она почти физически ощущала на себе взгляд мистера «голубые глаза», ее кожа горела, сердцебиение участилось. Ей пришло в голову, что он не назвал своего имени. Или она его прослушала? Ей показалось неудобным переспрашивать его.
На какое-то время воцарилось напряженное молчание. Собравшиеся оценивали друг друга. Наконец Леония нарушила тишину. Она спокойно сидела на своем стуле, почти так же, как во время сеанса, но за ее невозмутимым лицом Ханна заметила сильное напряжение и увидела морщины вокруг глаз и рта, которые раньше были едва заметны.
– Причина, по которой мы попросили вас прийти сегодня вечером, не совсем бескорыстна, – сказала она. – Мы расскажем вам, о чем идет речь, и тогда вы сами сможете решить, будет ли эта история представлять интерес для вашей программы или нет. Если нет, то вы просто забудете этот разговор. Но прежде чем мы посвятим вас в детали… – она немного замялась, – я должна вам сообщить, что это в высшей степени сенсационная история, которая для многих может быть крайне неприятной и опасной.
Похоже, что речь шла о каких-то проблемах, которые были нужны сейчас Ханне как прыщ на носу.
– Почему вы обращаетесь именно ко мне? – поинтересовалась она и одновременно с мистером «голубые глаза» протянула руку за стеклянным графином с водой и кубиками льда, стоявшими на столе. Их руки соприкоснулись, и она отдернула свою руку, как будто обожглась.
– Прошу прощения, – пробормотала она смущенно.
Он чуть улыбнулся и налил воды сначала ей, а потом себе.
– Потому что вы не боитесь браться за трудные дела, – ответил великан вместо Леонии. – Мы знаем вашу программу.
– Обычно я не рассказываю о своих пациентах, – проговорила Леония. – Это мне не позволяет делать обязательство о неразглашении врачебной тайны, но в этом особом случае я была от него освобождена. Я надеюсь, вы поймете, почему.
Ханна была заинтригована, но все еще колебалась. Обычно она работала иначе. Темы, которые ее интересовали, находила она сама или ее команда – в газетах, в Интернете, на улице. Но если говорить честно, то этот вид поисков потерял свою актуальность. Семьи, живущие благодаря системе «Хартц IV», мошенники-трюкачи, несовершеннолетние мамаши, дети мигрантов, занимающиеся преступной деятельностью, жертвы врачебных ошибок и прочее – эти темы уже десятки раз обсуждались в ее программе и вряд ли могли вызвать у кого-нибудь интерес. Было самое время для истории, которая по-настоящему подняла бы рейтинг программы.
– Так о чем речь? – спросила она и достала из кармана диктофон. – Если вы знаете мою программу, то вы также должны знать то, чем мы занимаемся. На первом плане стоят человеческие судьбы.
Она положила диктофон на стол.
– Ничего, если я буду записывать нашу беседу?
– Нет, – сказал мужчина с голубыми глазами, имени которого она не могла вспомнить. – Никаких записей. Только слушайте. Если вы не хотите этого делать, то этой встречи здесь не было.
Ханна посмотрела на него. Ее сердце начало колотиться. Она не могла долго выдержать этот взгляд. В его глазах она разглядела сочетание силы и ранимости, которое одновременно завораживало и беспокоило ее. И на этот раз она увидела больше, чем только глаза. Четко очерченное худое лицо с высоким лбом, прямой нос, волевой подбородок, широкий чувствительный рот, слегка поседевшие волосы – достаточно привлекательный мужчина. Сколько ему могло быть лет? Сорок пять? Сорок шесть? Какое отношение он имеет к байкерам? Почему он находится здесь, на кухне Леонии Вергес? Какую тайну держит в себе?
Ханна опустила глаза. Она приняла решение, именно в эту секунду. Такое дело, как это, ее тоже интересовало, но решающую роль сыграло что-то иное. Этот привлекательный незнакомец с голубыми глазами, приводящими в смятение, совершенно неожиданно что-то тронул в самой глубине ее души, что-то, о существовании чего она даже не подозревала.
– Объясните мне суть дела, – сказала Ханна. – Меня не пугают трудные дела. А за стоящую историю я всегда готова взяться.
Две недели спустя Четверг, 24 июня 2010
Совещания команды отдела К2 теперь проводились в привычном месте на первом этаже. Помещение дежурного подразделения позади охраны пару дней назад освободили и вновь передали для его непосредственного использования.
Прошло две недели после обнаружения трупа девушки, но, несмотря на кропотливое расследование дела, они ни на шаг не продвинулись в раскрытии преступления. Сотрудники Специальной комиссии «Русалка» проверяли бесчисленные сигналы и опрашивали десятки людей, но каждый след неизменно приводил их в тупик. Никто не знал погибшей девушки, никто ее не искал. Изотопный анализ показал, что она выросла недалеко от города Орша, в Белоруссии, но последние годы своей короткой жизни провела в Рейн-Майнской области. Следы мужской ДНК, которые были обнаружены под ногтями пальцев девушки, вселили небольшой проблеск надежды, но и это ничего не дало, так как данная ДНК не была зарегистрирована ни в одной базе данных.
Были установлены и исследованы все корабли, которые в промежуток времени, когда было совершено преступление, находились на Майне, при этом ограничились, разумеется, кораблями, которые имеют радар или были зарегистрированы на шлюзах. Были проверены даже плавучие рестораны, которые пришвартованы на Майне в районе Франкфурта, а также прогулочные яхты. Многие частные спортивные лодки, которые курсируют по Майну, не подходили по определенным параметрам. Учитывая то, что была масса возможностей просто сбросить труп с моста или прямо с берега в реку, задействованные колоссальные человеческие усилия и технические мощности были несоизмеримы с итогом.
Пресса, которая страстно жаждала результата, упрекала полицию в слепой показухе и бессмысленном разбазаривании денег налогоплательщиков.
– К сожалению, сотрудничество с коллегами из Минска нам тоже ничего не дало, – подвел разочаровывающий итог Оливер фон Боденштайн. – Там также нет никаких заявлений об исчезновении людей, которые можно было бы применить к погибшей девушке. Акция по расклеиванию листовок в районе Орши также до сего времени остается безрезультатной. Ни одежда девушки, ни фрагменты ткани из ее желудка не дают никакой конкретной наводки или, по меньшей мере, надежды на успешное расследование.
Боденштайн посмотрел на свою притихшую команду. Недели наивысшего напряжения под прицелом общественности, две недели непрерывной работы без выходных давали себя знать. Он видел усталость и безропотное смирение на усталых лицах своих коллег и хорошо понимал их душевное состояние, потому что и сам вряд ли чувствовал себя лучше. Редко приходилось ему сталкиваться с делом, в котором было бы так мало зацепок, как в этом.
– Я предлагаю всем пойти сейчас по домам и немного отдохнуть, – сказал он. – Единственная просьба – оставаться на связи на случай, если вдруг произойдет что-то экстренное.