– Садитесь же. – Потом она обратилась к исполнительным чиновникам: – Спасибо. Вы можете подождать за дверью.
Принцлер уселся на стул, широко расставив ноги и скрестив на груди покрытые татуировками руки, и пристально посмотрел на Пию.
– Что вы теперь от меня хотите? – спросил он, когда в замке снаружи повернулся ключ. – Что вообще случилось?
Его голос был глубоким и хриплым.
– Мы проводим расследование по делу об убийстве Леонии Вергес, – сказала Пия. – Одна свидетельница в тот вечер, когда был обнаружен ее труп, видела вас и второго мужчину, когда вы выходили из дома фрау Вергес. Что вы там делали?
– Когда мы пришли в дом, она была уже мертва, – ответил он. – Я со своего мобильника позвонил на номер 110 и сообщил о трупе.
После этого многообещающего начала он больше не ответил ни на один из вопросов, которые ему попеременно задавали Пия и Кристиан.
– С какой целью вы приходили к фрау Вергес?
– Откуда вы ее знаете?
– Ваш автомобиль соседи часто видели у дома фрау Вергес. Что вы у нее делали?
– Кто был сопровождавший вас мужчина?
– Когда вы в последний раз разговаривали с Килианом Ротемундом?
– Что вы делали в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июня?
Наконец он соблаговолил открыть рот.
– Почему вас это интересует?
– В ту ночь произошло нападение на телеведущую Ханну Херцманн. Она была избита и жестоко изнасилована.
Пия заметила вспышку в глазах Принцлера. Его челюстные мышцы задвигались, а внушительные мышцы на шее напряглись.
– У меня нет потребности насиловать женщин. И я ни разу еще не ударил ни одну из них. Двадцать четвертого я был в Маннгейме на встрече байкеров. Это могут подтвердить примерно пятьсот свидетелей.
Тем не менее он не отрицал, что знает Ханну Херцманн.
– С какой целью вы были накануне вечером вместе с Килианом Ротемундом у фрау Херцманн дома?
Пия не ожидала встретить в лице Принцлера болтуна, но ее терпение – самое ценное качество следователя – было подвергнуто суровому испытанию. Время шло.
– Послушайте, господин Принцлер, – Пия пошла необычным путем. – Мой коллега и я не подозреваем вас в совершении этих преступлений. Я думаю, вы кого-то покрываете или защищаете. Я могу это понять. Но мы должны найти опасного психопата, который самым жутким образом изнасиловал молодую девушку, обезобразил и утопил ее, а потом выбросил в Майн как какой-нибудь мусор. Ведь у вас самого есть дети, с которыми могло случиться нечто подобное.
Во взгляде Принцлера читалось удивление. И уважение.
– Ханна Херцманн была зверски изнасилована ножкой зонтика от солнца и получила такие тяжкие телесные повреждения, что чуть не погибла от внутреннего кровотечения, – продолжала Пия. – Ее обнаружили в багажнике собственного автомобиля, и она только чудом осталась жива. Леония Вергес была прикована к стулу. Кто-то наблюдал за ней, пока она умирала от обезвоживания. На нее была направлена камера, которая фиксировала ее мучительную смерть. Если бы вы могли нам как-то помочь найти преступника или преступников, чтобы привлечь их к ответу за их деяния, я была бы вам действительно очень признательна.
– Если вы поможете мне выбраться отсюда, – ответил Принцлер, – я тоже смогу вам помочь.
– Если бы это зависело от нас, вы бы сейчас уже смогли уйти. – Пия с сожалением подняла плечи. – Но в игре участвуют более высокие чины.
– Я могу и поторчать здесь пару дней, – сказал он. – Вам все равно нечего мне предъявить. Мой адвокат подаст заявление об изменении меры пресечения, и я даже получу бабки за те дни, которые здесь проведу.
Его лицо с тщательно выбритой бородой было будто высечено из камня, но выражение его глаз, несмотря на внешнее безразличие, свидетельствовало о том, что он лжет. Мужчина, который прошел через многочисленные допросы, который привык к суровому тону и наверняка не был чрезмерно чувствительным, забеспокоился. Весьма забеспокоился. Человек, которого он хотел защитить, был ему очень дорог. Пия отважилась и произвела прицельный выстрел.
– Если вы беспокоитесь за свою семью, я могу распорядиться, чтобы ей была предоставлена полицейская защита, – сказала она.
Идея о полицейской защите для семьи развеселила Принцлера. На его губах мелькнула чуть заметная улыбка, но сразу погасла.
– Позаботьтесь лучше о том, чтобы меня сегодня выпустили отсюда. – Он смотрел на нее проницательным и требовательным взглядом. – У меня постоянное местожительство, я никуда не денусь.
– Тогда ответьте на наши вопросы, – вмешался Кристиан.
Принцлер не обратил на него никакого внимания. Это свидетельствовало о четком осознании им того, что он проявил слабость и в некоторой степени попросил полицейских ищеек помочь ему. Мужчины его калибра обычно ничего не испытывали к полицейским, кроме презрения.
– Вас видели в том месте, где фрау Херцманн обнаружили в багажнике ее автомобиля. Завтра состоится очная ставка со свидетелем.
– Я ведь уже сказал, где я был в тот вечер.
Принцлер избегал оскорблений, манер мачо и жаргона, принятого в его среде, который он в иной ситуации, несомненно бы, использовал. Он был умен, четырнадцать лет назад отстранился от дел «Королей дороги» и стал жить в райском уголке, подальше от клубов и заведений в квартале «красных фонарей», который когда-то был его домом. Почему? Что его заставило это сделать? На тот момент ему было примерно около тридцати – не тот возраст для такого человека, как Бернд Принцлер, чтобы просто уйти на покой. И хотя он, кажется, оставил позади свое криминальное прошлое, он делал все, чтобы не привлекать к себе внимания. От кого он прятался?
Время шло, и все молчали.
– Почему убили Эрика Лессинга? – спросила Пия в затянувшейся тишине. – Какой важной информацией он владел?
Принцлер контролировал свою мимику, но на сей раз он не уследил за тем, как его брови рефлекторно дернулись вверх.
– Именно об этом и идет сейчас речь, – сказал он хрипло.
– А о чем сейчас идет речь? – спросила Пия, не уклоняясь от его взгляда.
– Подумайте хорошенько, – ответил Принцлер. – Я больше не скажу ни слова без моего адвоката.
Она была зла. Крайне зла. И обижена.
Почему, собственно говоря, этот идиот решил от нее так отделаться? Слезы ярости жгли Майке глаза, когда она, согнувшись, на одеревенелых ногах спускалась по лестнице.
После посещения Ханны она поехала в Оберурзель к Вольфгангу. Она не могла понять, почему он вдруг так изменил свое отношение к ней и почему у нее возникло ощущение, что он ее обманывает. Откуда появилось это недоверие? Она ему не поверила, когда он сказал ей по телефону, что она не сможет у него переночевать, потому что у отца гости.
Въезд и парковочная площадка, аккуратно посыпанная гравием, в самом деле были полны машин. Крутые тачки из Карлсруэ, Мюнхена, Штутгарта, Гамбурга, Берлина и даже из других стран. Хорошо, значит, Вольфганг не солгал. Некоторое время она стояла и размышляла: следует ли ей уехать или просто позвонить. Вольфганг ведь знал, что она сидит одна. Если в его доме проходит вечеринка, то он мог бы ее пригласить! Ханну приглашали всегда и по любому поводу. Майке смотрела на большой старый дом, который она так любила. Высокие ланцетные окна, темно-зеленые притворные ставни, двускатная шатровая крыша, покрытая красноватой плоской черепицей, наружная лестница, восемь ступеней которой вели к темно-зеленой двустворчатой входной двери, на которой размещался латунный дверной молоточек в виде львиной головы. Кусты лаванды перед домом в этот теплый летний вечер источали густой аромат, который напомнил Майке о каникулах на юге Франции. Именно Ханна много лет назад привезла тогда матери Вольфганга лаванду из Прованса.
Раньше она часто бывала здесь с Ханной, и в ее воспоминаниях дом был для нее воплощением защищенности и надежности. Но теперь тети Кристины уже не было, а Ханна лежала в больнице, тоже скорее мертвая, чем живая. И у нее не было никого, кто ждал бы ее, к кому она могла бы прийти и чувствовать себя в полной безопасности. Нельзя было отрицать, что Вольфганг с годами выработал по отношению к ней некое амплуа отца, к которому она испытывала глубокое доверие. Ее приемные отцы приходили и уходили и воспринимали ее лишь как обременительный и неизбежный придаток Ханны, а ее родной отец женился на ревнивой мегере.
Майке бросила последний взгляд на дом, затем повернулась и хотела идти, но в этот момент во двор, шурша шинами, въехал «Майбах». Он остановился перед лестницей в дом, и из машины вышел стройный светловолосый мужчина. Их взгляды встретились. Она улыбнулась и кивнула, с удивлением отметив выражение неловкости, которое при ее взгляде промелькнуло на загорелом лице Петера Вайсбеккера. Петер был старым знакомым Ханны, почти другом. Актер и шоумен, он был легендой немецкого телевидения. Майке знала его с рождения. Ей показалось глупым в двадцать три года называть его дядей Питти, но так она называла его всегда.
– Маленькая Майке! Как я рад тебя видеть, – сказал он с притворным восторгом, – скажи, твоя мама тоже здесь?
Он неловко ее обнял.
– Нет, мама в больнице, – ответила она и взяла его под руку.
– Да что ты! Мне очень жаль. Что-нибудь серьезное?
Они поднялись вверх по лестнице. Входная дверь распахнулась, и в дверном проеме появился отец Вольфганга. Увидев ее, он потерял дар речи. Он явно не был в восторге от ее визита, однако не сумел так умело скрыть свое неудовольствие, как дядя Питти – профессиональный актер.
– Что ты здесь делаешь? – заорал на Майке Хартмут Матерн.
Пощечина не была бы столь болезненна, как это нелюбезное приветствие.
– Добрый вечер, дядя Хартмут! Я случайно оказалась здесь, неподалеку, – солгала Майке, – и хотела только забежать на минуту.
– Сегодня не получится, – ответил Хартмут Матерн. – Как ты видишь, у меня гости.
Майке рассеянно посмотрела на него. Так грубо он еще никогда с ней не разговаривал. За его спиной появился Вольфганг. Он казался нервным и напряженным. Его отец и дядя Питти исчезли в доме, оставив ее, как чужую, не простившись с ней и даже ради приличия не передав привет Ханне. Майке была глубоко обижена.
– Что у вас здесь происходит? – спросила она. – Вечеринка для мужчин? Или мама тоже была приглашена?
Вольфганг взял ее за руку и вытеснил наружу.
– Майке, пожалуйста. Сегодня действительно неподходящее время. – Он говорил тихо и быстро, как будто не хотел, чтобы его кто-то слышал. – Это… нечто… нечто вроде собрания акционеров, исключительно деловая встреча.
Это была чистая, неприкрытая ложь, которая ранила ее еще больше, чем унижение от осознания того, что от нее хотят избавиться.
– Почему ты не отвечаешь на мои звонки? – Майке была отвратительна ее собственная интонация. Она хотела, чтобы тон ее голоса был холодным, но он выдал в ней истеричную, обиженную дурочку.
– Я последнюю неделю был ужасно занят. Пожалуйста, Майке, не устраивай сейчас сцен, – умолял он ее.
– Я не устраиваю никаких сцен, – сердито фыркнула она. – Я только подумала, что ты отвечаешь за свои слова, и я в любое время могу к тебе приехать.
Вольфганг смущенно мялся, лепетал что-то о совещании по вопросам преодоления кризиса и реорганизации. Что за мягкотелый идиот! Майке сбросила его руку со своего плеча. Ее разочарование было безмерным.
– Я поняла. Это все были лишь пустые слова, которыми ты хотел успокоить свою нечистую совесть. В действительности тебе наплевать на меня. Приятного вечера!
– Майке, подожди! Пожалуйста! Это все не так!
Она шла, не останавливаясь, в надежде, что он догонит ее, будет утешать, извинится перед ней или скажет что-нибудь, но когда она обернулась, чтобы простить его в духе хорошей мелодрамы, он уже исчез в доме, и входная дверь была закрыта. Никогда прежде не чувствовала она себя такой одинокой и отверженной. Сознание того, что благосклонность и доброжелательность этих людей никогда не относилась к ней самой как к человеку, что ее признавали исключительно как безобразную, раздражающую дочь знаменитой Ханны Херцманн, было сокрушительным.
Майке тяжело плелась вдоль дороги, ведущей к дому, борясь со слезами гнева. Прежде чем выйти с территории на улицу, она сделала своим айфоном несколько снимков припаркованных автомобилей. Если здесь проводилось собрание акционеров, тогда она – Леди Гага. Здесь что-то происходило, и она выяснит, что именно. Тупые идиоты!
– Бог мой! – Пия запрокинула голову и посмотрела вверх на фасад серого многоквартирного дома на улице Шиллерринг в Хаттерсхайме. – Я и представления не имела, что он теперь здесь живет.
– Почему? А где же он жил раньше? – спросил Кристиан Крёгер. Он стоял у входной двери и, прищурив глаза, изучал многочисленные таблички со звонками.
– В старинном доме в Заксенхаузене, – вспомнила Пия, – недалеко от дома, где жили мы с Хеннингом.
Она немало удивилась, когда компьютер до этого вывел на мониторе настоящий адрес проживания Франка Бенке. Она сказала шефу, что ей нужно сегодня уйти пораньше, но через двадцать минут встретилась с Кристианом на парковочной площадке торгового комплекса «Реал» в Хаттерсхайме. Она не испытывала особых угрызений совести от того, что делала это втайне от Боденштайна. Какую бы роль он ни играл тогда в этой истории, Пия была абсолютно уверена в том, что он не имел к этому никакого непосредственного отношения. Поэтому на нем никак не отразится, если она сейчас за его спиной задаст некоторым людям кое-какие вопросы.
– Вот, я нашел его, – сказал Кристиан, стоя рядом с ней. – Что мне сказать?
– Назови свое имя, – предложила Пия. – У тебя ведь никогда не было с ним стычек.
Ее коллега нажал на кнопку звонка, через некоторое время кто-то прокряхтел «Да?», и Кристиан представился. Зажужжало дверное устройство, дверь открылась, и они вошли в вестибюль, который, несмотря на ветхость здания, выглядел значительно более ухоженным, чем можно было предположить, судя по плачевному внешнему виду жилого блока. Табличка в лифте указывала на то, что лифт был выпущен в 1976 году, и шум, в сопровождении которого они поднимались на семнадцатый этаж, не внушал особого доверия. В холле стоял запах еды и чистящих средств, стены были покрашены латексной краской в отвратительный цвет охры, который придавал и без того мрачному коридору без окон еще более унылый вид.
Пия, которая слишком хорошо помнила глубокое отвращение Бенке к таким социальным постройкам и их обитателям, ощутила налет сочувствия при мысли о том, что он теперь живет среди них.
Дверь открылась, и в дверном проеме появился Бенке. На нем были серые спортивные брюки и покрытая пятнами футболка. Он был небрит и без обуви.
– Если бы ты сказал, что с тобой она, я бы тебя не впустил, – сказал он Кристиану Крёгеру, и прихожая наполнилась запахом перегара. – Что вам от меня нужно?
– Привет, Франк. – Пия проигнорировала его нелюбезное приветствие. – Ты позволишь нам войти?
Он посмотрел на нее с нескрываемой антипатией, затем неохотно отошел в сторону и сделал едва заметный поклон.
– Пожалуйста. Для меня это честь – принимать тебя в моем шикарном пентхаусе, – сказал он с сарказмом. – К сожалению, у меня закончилось шампанское, а мой дворецкий уже ушел домой.
Пия вошла в квартиру и была потрясена. Она состояла из одного-единственного помещения размером метров тридцать пять с крошечной открытой кухней. Ниша, в которой размещалась кровать, была отгорожена занавеской. Износившийся диван, придиванный столик, дешевый комод из сосны, на котором стоял маленький телевизор, работавший без звука. На кронштейне для одежды в углу комнаты висели рубашки, костюмы и галстуки, а под ними в ряд стояло несколько пар обуви и пылесос. Каждый сантиметр свободного пространства был чем-то заставлен, и с присутствием трех взрослых людей помещение казалось переполненным. При каждом шаге можно было наткнуться на какой-нибудь предмет мебели. Единственное, что было действительно прекрасным, – это вид с балкона на Таунус, но это не было утешением. Какое гнетущее состояние, должно быть, вызывало проживание здесь.
– Теперь вы вдвоем новая команда мечты? – спросил Бенке язвительно. – Бернард и Бьянка из Хофхайма…[36]
Пия перехватила взгляд водянистых, покрасневших глаз, в которых видела чистую враждебность. Еще раньше во Франке проявлялись мизантропические тенденции, но постепенно он возненавидел все человечество, без исключения.
– Это ведь не визит вежливости. Итак, скажите же, что вы от меня хотите и оставьте меня в покое.
– Мы пришли сюда, чтобы услышать от тебя, что скрывалось тогда за историей с Эриком Лессингом. – Пия знала, что не имеет смысла долго ходить вокруг да около и поэтому сразу перешла к делу.
– Эрик – это кто? Никогда не слышал этого имени, – заявил Бенке, не моргнув глазом. – Это все? Тогда вы можете исчезнуть.
– В двух делах, которые мы сейчас расследуем, фигурируют два имени, которые в свое время также сыграли свою роль, – продолжала хладнокровно Пия. – Мы предполагаем, что здесь может существовать связь.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – Бенке скрестил руки на груди. – И меня это вообще не интересует.
– Нам известно, что ты во Франкфурте в одном борделе застрелил троих мужчин. И не с целью необходимой самообороны, а по чьему-то заказу. Тебя использовали, не сказав заранее всей правды. И ты так и не смог справиться с тем, что застрелил своего коллегу.
Бенке сначала покраснел, потом побледнел и сжал руки в кулаки.
– Они разрушили всю твою жизнь, но им было на это наплевать, – сказала Пия. – Если мы выясним, кто за этим стоит, мы сможем привлечь их к суду.
– Убирайтесь, – выдавил из себя Бенке сквозь зубы. – И больше никогда здесь не появляйтесь.