После полудня моторные сани уже бегали и, несмотря на небольшие неудачи, возили изрядные тяжести.
Следующая очередь была за домами, и весь лес был выгружен в течение дня, так что вечернее солнце сегодня освещает совсем уже не такое положение, какое было 48 часов или даже 24 часа назад.
Я сейчас вернулся с берега.
Место для дома выровнено, и строители поселились на берегу в большой зеленой палатке, получив провизию на восемь дней. Лошади привязаны на удобном снежном склоне так, чтобы им нельзя было есть песок. Оутс и Антон [конюх] ночуют на берегу, чтобы за ними присматривать. Собаки привязаны к длинной цепи, протянутой на песке; они лежат свернувшись, после долгого дня, и уже глядят бодрее. Мирз и Дмитрий[23] ночуют в зеленой палатке, чтобы не терять их из виду. Двое моторных саней благополучно доставлены на берег.
Недурно для первого дня. Работа опять начнется завтра в 6 часов утра.
Отрадно видеть, наконец, результаты стольких месяцев, проведенных в приготовлениях. Вокруг меня, в то время как я пишу эти строки (в 2 часа пополуночи), храпят люди, утомленные целым днем тяжелой работы и готовящиеся к другому такому же дню. Надо и мне поспать, так как я провел 48 часов без сна, – но могу, по крайней мере, надеяться на приятные сны.
Четверг, 5 января.
Все были на ногах сегодня в 5 часов утра и за работой в 6 часов. Никакими словами не выразить усердия, с которым каждый трудится и благодаря которому работа постепенно организуется. Я сегодня немного опоздал и потому был свидетелем необыкновенного происшествия. Штук 6–7 косаток, старых и молодых, плавали вдоль края ледяного поля впереди от судна. Они казались чем-то взволнованными и быстро ныряли, почти касаясь льда. Мы следили за их движениями, как вдруг они появились за кормой, высовывая рыла из воды. Я слыхал странные истории об этих животных, но никогда не думал, чтобы от них могла грозить опасность. У самого края воды лежал наш проволочный кормовой фалинь[24], к которому были привязаны наши две эскимосские собаки. Мне не приходило голову сочетать движения косаток с этим обстоятельством, и, увидев их так близко, я позвал Понтинга, стоявшего на льду рядом с судном. Он схватил камеру и побежал к краю льда, чтобы снять косаток с близкого расстояния; но они мгновенно исчезли.
Вдруг вся льдина колыхнулась под ним и под собаками, поднялась и раскололась на несколько кусков. Слышен был глухой гром каждый раз, как животные одно за другим поднимались подо льдом и стучались об него спинами, страшно раскачивая его. Понтинг, к счастью, не свалился с ног и мог бежать от опасности. Благодаря счастливейшей случайности трещины открылись кругом и между собаками, а не под ними, так что ни та, ни другая не упали в воду. Видно было, что косатки удивились не меньше нас, потому что их огромные безобразные головы одна за другой через открывшиеся трещины вертикально высовывались из воды футов на 6–8, так что можно было различить бурые отметины на их головах, их маленькие блестящие глаза и страшные зубы. Нет ни малейшего сомнения, что они любопытствовали поглядеть, что сталось с Понтингом и собаками. Последние были ужасно напуганы, рвались с цепей, визжали; голова одной косатки была, наверное, не дальше пяти футов от одной из собак.
Затем, потому ли, что игра показалась им неинтересной, или по чему другому, только чудовища куда-то исчезли, и нам удалось выручить собак и, что, пожалуй, еще важнее, спасти керосин – целых пять или шесть тонн, стоявших на припае[25], не оторванной от главной массы.
Нам, конечно, было известно, что косатки водятся у краев льдов и, несомненно, схватят каждого, кто имел бы несчастье упасть в воду; но чтобы они могли проявлять такую обдуманную хитрость, чтобы могли расколоть лед толщиной не меньше 2 1/2 футов, действуя притом сообща, – это было для нас новостью. Ясно, что они обладают замечательной сметливостью, и мы отныне будем относиться к ним с должным уважением.
Заметки о косатке (Orca gladiator) из описаний разных зоологов.
«Одна была убита в Гриниче; длина – 31 фут; длина зубов – 3 1/2 дюйма».
«Косатка свирепостью и прожорливостью превосходит все прочие виды китов.
В желудке экземпляра, имевшего 21 фут длины, были найдены останки 13 дельфинов и 14 тюленей.
Бывали случаи, что касатки загоняли в бухту стадо белых китов и буквально разрывали их на клочки».
«Собираются стаями для охоты на китов любой величины и истребляют их».
«Три или четыре, не задумываясь, соединенными силами нападают на обыкновенных китов самых больших размеров, и те так цепенеют от ужаса, что часто даже не пытаются спастись бегством.
Бывали и такие случаи, что несколько косаток осаждали китов, буксируемых китобойным судном, и уносили их, несмотря на наносимые им при этом с лодок раны».
* * *Вчера Понтинг пришел в восторг, увидев наше судно из большой пещеры, открытой им в айсберге, и успел снять несколько крайне удачных фотографий. Сегодня я с ним пошел туда– и действительно, редко видал что-нибудь похожее по красоте. Это была собственно громадная трещина в полуопрокинутой горе, параллельная ее бывшей поверхности. Отверстие с задней стороны было как бы завешено тонким, прозрачным слоем льда, сквозь который видно было небо; оно казалось фиолетового цвета – вследствие ли контраста с голубизной пещеры или вследствие оптического обмана, не знаю. Из более широкого входа в пещеру были видны, тоже отчасти сквозь лед, судно, Западные горы и лиловое небо – картина дивной красоты.
Ложусь весьма довольный сегодняшней работой; но надеюсь достигнуть еще лучших результатов при усовершенствованной организации и большем знакомстве с условиями работы.
Сегодня мы выгрузили остальной лес для дома, весь керосин, парафин и всякого рода масла; также большое количество овса и разную мелочь… Завтра лошади начнут работать; сегодня они еще бездействовали; зато моторные сани хорошо поработали, без задержек. Однако я все еще боюсь, что они не снесут таких тяжелых грузов, как я надеялся. Для собак дневная работа слишком тяжела, и Мирз думает перевести их на ночную.
Сруб дома почти уже поставлен. Работали до 1 часу пополуночи и опять с 7 часов утра; это дает понятие о том, каким духом все воодушевлены. Дом, насколько могу судить, будет стоять футах в 11–12 над водой. Не думаю, чтобы брызги доставали так высоко в таком укрытом месте, даже если бы подул сильный северный ветер, когда вскроется море.
Во всех прочих отношениях положение безобидное.
После такой утомительной работы трудно приниматься за дневник.
Пятница, 6 января.
Сегодня опять работали с 6 часов утра…
Совместными усилиями лошадей, моторных саней, собак и людей мы так много сделали, что завтра, должно быть, выгрузим все припасы; останется только топливо и 60 тонн корма для лошадей.
Моторные сани работают не очень хорошо. Боюсь, они не смогут перевозить такие грузы, как мы рассчитывали. Но все же они, вероятно, будут полезны, а сейчас они очень оживляют пейзаж, когда, грохоча, движутся по льду. Издалека их грохот напоминает работающую молотилку.
Собаки поправляются, но все еще возят только легкие грузы, и каждый раз возвращаются изнуренными. В их настоящем состоянии надежда на них плоха; но и то сказать – жаркая погода дурно на них влияет.
Люди отличаются. Кэмпбелл со своей «восточной партией» восемь раз сходил с грузами на судно и обратно, что составляет добрых 24 мили.
Аткинсон сегодня совсем ослеп от снега; Брюс тоже. Есть и другие, но в меньшей мере. Хорошо, что опыт научил необходимости беречь глаза.
Одно, что теперь беспокоит меня, это действие на наши сани трения о твердый лед. До сих пор еще нет большого вреда, благодаря тому что полозья сделаны из превосходного дерева, но рисковать нельзя. Уилсон придумал средство: обтянул полозья одних саней полосами, вырезанными из шкуры нарочно убитого им тюленя. Весьма может быть, что это поможет; тогда и другие можно обтянуть.
Всего саней разной величины 45. Из них 21 в употреблении, остальные – про запас.
После двух суток яркого солнечного сияния сегодня день серенький.
Сегодня я обошел наш полуостров, чтобы посмотреть, какова его южная часть. Сотни больших поморников сидели в гнездах и обычным манером набросились на меня, когда я проходил мимо них. Они сперва с диким криком кружатся, пока не достигнут известной высоты, тогда они стремительно спускаются вниз и, на расстоянии какого-нибудь фута от головы, опять поднимаются. Которые посмелее, даже бьют крыльями по голове. Сначала это пугает, но опыт учит, что они бьют исключительно только крыльями. У одного поморника гнездо на скале, как раз между лошадьми и собаками. Каждые две-три минуты люди проходят в двух шагах от него, но наседка не покидает своего цыпленка. Она даже как будто постепенно успокаивается и больше не бросается. Сегодня Понтинг подошел к ней на расстояние немногих шагов и с великим терпением ухитрился получить удивительные кинематографические снимки ее движений – как она кормит цыпленка и ухаживает за ним.
По главному каналу для талой воды на мысе Эванс бежит стремительный поток. Эванс, Пеннел и Ренник произвели определение меридиана – теперь у нас точно установлена долгота.
Суббота, 7 января.
Солнце вернулось ярче прежнего; снег ослепительный, и многие страдают временной слепотой.
Можем похвастаться исполненной работой. Вся провизия выгружена, кроме жидкой, в бутылках, также все приборы и принадлежности для научных работ – немалый подвиг… Остаются две последние, самые громоздкие статьи: уголь и корм для лошадей. Если не все кончим в течение недели, то без малого…
Лошади теперь хорошо работают, но начинают задавать нам немного хлопот. Вообще они нрава довольно спокойного, но иной раз заупрямятся под грузом, отчасти благодаря гладкому льду. Они чувствуют, что и построки болтаются у их задних ног, и это их раздражает, они нервничают. Поэтому трудно двинуть их с места, но, раз тронувшись, они, по-видимому, боятся, что сани наступят на них сзади, если они замедлят шаг или остановятся. В результате лошади все время волнуются, и наиболее нервные становятся своенравными и непослушными. Оутс удивительно управляется с ними; не знаю, что бы мы стали делать без него.
Одна лошадь сорвалась у самого судна и поскакала с санями и грузом; последний опрокинулся у берега, и лошадь прискакала на станцию с пустыми санями. Оутс весьма благоразумно вернул ее за новым грузом. С лошадьми, несомненно, будет все больше возни по мере того, как они войдут в силу.
У Мирза сбежала одна упряжка собак. Одну собаку как-то опрокинули; ей не удалось встать на ноги, и ее другие на протяжении чуть не полумили волокли вскачь; я уже считал ее за мертвую, но она оказалась почти невредимой.
Наша станция начинает принимать вид благоустроенного лагеря. Мы продолжаем находить все новые достоинства в выбранном нами месте. Длинное ровное взморье дает возможность расставить и разложить припасы в самом систематическом порядке. Все будет под рукой, и никогда не возникнет сомнения, где искать тот или другой ящик. Дом подвигается быстро. Уже приступлено к обшивке остова. Должно быть, будет необыкновенно тепло и хорошо, потому что, в добавление к двусторонней обшивке и прокладке тюфяками из морской травы, я думаю расположить вокруг дома корм для лошадей.
Задаю себе вопрос: куда мы лошадей поставим на зиму?
Единственное неудобство здешней местности то, что лед становится тонким и в трещинах, и местами на льдинах образуется сало. У лошадей ноги проваливаются; но они, видно, уже привыкли к чему-нибудь подобному, потому что этим не смущаются. По всему заметно, как желательно спешить. Итак, будем работать и завтра, в воскресенье.
На нас нагрянул целый рой маленьких бед: болячки на лице и губах, пузыри на ногах, порезы и ссадины; мало у кого нет чего-нибудь такого; неважно, но неприятно; впрочем, конечно, это все входит в программу. У меня самого подошвы ног адски болят.
Природа и стихия, понятно, зададут немало хлопот. Зато отрадно знать, что это – наши единственные противники и что так мало грозит опасности от внутренних трений и столкновений.
С Понтингом на днях было пренеприятное приключение. Желая непременно добыть художественные фотографии с эффектными предметами, вроде бугристых льдин или отражений в воде, на первом плане, он стал уходить со своими собственными маленькими санками, нагруженными камерами и кинематографическим аппаратом, и один отправлялся к севшим на мель айсбергам. Однажды утром он так шел, беспечно таща за собой санки; очки затянуло ему влагой от пота, и вдруг он почувствовал, что лед под его ногами подается. Он потом говорил, что не запомнит такого ужасного ощущения, – и немудрено. Вблизи никого; никакой помощи, если бы он провалился. Он инстинктивно рванулся вперед, а лед при каждом шаге подавался, и санки волочились через воду. К великому счастью, слабое место, на которое он попал, было очень невелико, так что через какие-нибудь две минуты он выкарабкался на твердую поверхность. Тут только он заметил, что с него градом льется пот!
Припоминая прошлое, должно сознаться, что мы со льдом обращались неосторожно.
Глава IV. Наше поселение
Потеря мотора. – Пропажа собаки. – Результат шестидневной работы. – Своенравные лошади. – Пещера во льду. – Погрузка балласта. – Экскурсия на мыс Хижины. – Возвращение. – Укромная стоянка. – Дом и его отделка. – Планы на осень. – Пианола. – Котлеты из тюленьего мяса. – Судно садится на мель. – Начало ледохода.
Воскресенье, 8 января.
Бедственный день. Я имел глупость разрешить сегодня утром выгрузить третьи моторные сани. Это было исполнено первым делом, и сани были поставлены на твердый лед. Впоследствии Кэмпбелл сказал мне, что один из людей одной ногой провалился, переходя через рыхлое место шагах в двухстах от судна. Я этому не придал большого значения, поняв это так, что он провалился только сквозь верхнюю кору.
Около 7 часов утра я отправился к берегу с небольшим грузом, оставив Кэмпбелла отыскать лучшее место для перевозки мотора. Придя в лагерь, я отправил Мирза с собаками и жестянкой керосина. Минут через двадцать он вернулся с известием, что мотор провалился. Вскоре после того Кэмпбелл и Дэй [Day, механик] подтвердили печальную весть. Оказывается, что Кэмпбелл, испугавшись, достал канат и прикрепил его к саням, затем поставил к канату несколько человек, в надежде с разбега перевезти сани через рыхлое место. Один из людей, Уильямсон, сразу провалился по плечи, но был немедленно вытащен.
Во время этой операции заметили, что лед под мотором подается и тут же провалился вместе с ним. Люди не выпускали каната, но он прорезывал лед, заставляя их все больше напрягать силы, пока они один за другим не были вынуждены его выпустить. Еще полминуты, и осталась одна большая прорубь. Счастье еще, что люди все целы; но все же это для нас крупная потеря. Грустно подумать, что один из двух лучших моторов, стоивших столько времени и забот, теперь лежит на дне морском. Не далее как вчера другой такой же мотор с очень тяжелым грузом благополучно переехал то самое место, на котором сегодня провалился этот; кроме того, я сам вчера перешел это же место с тяжелыми лошадьми.
Мирз вернулся туда с Кэмпбеллом и, возвратившись, донес, что лед поблизости от того места с каждым часом становится опаснее.
Было ясно, что мы, в сущности, отрезаны от судна, во всяком случае что касается перевозки больших тяжестей. Боуэрс опять вернулся к судну с Мирзом, и им удалось перевезти несколько вензелей и кое-какую мелочь. С тех пор сообщение прекратилось; на берегу работали, но на судне люди почти бездействовали.
В 6 часов я пошел к краю льда, подальше к северу. Я нашел место, куда можно было перевести судно, ближе к толстому льду, по которому еще могут ходить сани. Я подошел ближе к судну и сигнализировал, чтобы его перевели туда возможно скорее, – если нужно, то под парами. Оно теперь стоит втиснутым в лед. Можно будет протиснуться дальше, когда лед начнет расходиться.
Мы с Мирзом, прежде чем вернуться, обозначили новый путь жестянками с керосином. И вот опять ждем, пока смилуется судьба. Дом, между тем, подвигается, но еще не так-то скоро будет готов.
Сегодня вечером подул холодный северный ветер при пасмурной погоде, но скоро упал, и солнце снова ярко светит. Сегодняшний день был пока самым жарким. Пройдясь на берег и обратно, я сильно вспотел, после того, сидя на солнце после второго завтрака, почти мог бы подумать, что нахожусь в Англии, в теплый летний день.
Первую ночь провожу на берегу. Пишу в новой палатке, очень удобной.
Понедельник, 9 января.
Я вышел из палатки не раньше 6 часов 45 минут, и первое, что я увидел, было мое судно, которого еще вчера не видно было из лагеря. Оно медленно и с трудом ползло вдоль края льда. Позавтракав, я туда отправился и, к радости моей, нашел крепкий, надежный путь вплоть до самого судна. Я немедленно поднял флаг, давая знать, чтобы вывели лошадей, и началась работа. Сани весь день ходили взад и вперед, но более тяжелая работа досталась лошадям. Хорошо помогали и собаки и люди. Ни один человек не тащит, средним числом, меньше 300 фунтов; собаки же, по пяти на упряжку, возят от 500 до 600 фунтов и, понятно, бегут много быстрее людей или лошадей.
Таким образом, мы перевезли массу всякой всячины; сначала около трех тонн угля для постоянного обихода, потом 2 1/2 тонны карбида, трубу и вентиляторы для дома, все аппараты и приборы для биологов и для физиков, медицинские припасы – словом сказать, почти все, кроме топлива и корма. И то мы доставили 7 тонн корма. Так что на этот день пожаловаться нельзя; много сделано. Все бы хорошо, если бы под конец не случилось несчастье с одной из собак. Она вдруг закашлялась, очевидно, силясь от чего-то откашляться; через две минуты ее не стало. О причине никто не догадывается. Аткинсон делает вскрытие и, вероятно, выяснит ее. Нам нельзя терять животных.