На заднем дворе Молли мигом взлетела по полуобвалившейся кирпичной стене туда, где проходили газовые трубы. Проползла по узкому гребню, затаилась – ее защищал верх перпендикулярной стены, она же могла видеть, что творится и в кухне, и в гостиной.
Мама и Фанни, как обычно днем, дома. Мама уходит обычно вечерами, когда начинаются званые мероприятия.
Молли стала ждать. В груди бухало, щеки горели, живот опять болезненно сжался.
О! Что это? Никак зашли?..
Точно. Прошли в гостиную; начищенных касок с плюмажами так и не сняли. Ого, и тренога с камерой при них! Мама им что-то втолковывает. Спина у мамы очень, очень прямая, руки она держит перед грудью, не то что сама Молли, вечно не знающая, куда их девать…
О, протянули маме какую-то бумагу…
Молли сощурилась. Ба, да это тот самый плакат!
Мама смотрит. Отрицательно качает головой. И еще раз. И еще. Один из департаментских ставит на пол треногу с камерой. Наверное, хотят снова проверять.
Ага, точно. Мама гордо вздергивает голову – Молли знает этот жест, мол, что за чепуха! – и с видом оскорбленного достоинства садится прямо перед объективом. Один из департаментских крутит ручку сбоку… замирает на миг… кивает.
Мама встает, гордо расправив плечи. И, не сомневается Молли, на лице у нее сейчас доступное только настоящей леди выражение «говорила же я вам!», от которого бледнеют и теряются даже закаленные норд-йоркские констебли.
А потом приводят Уильяма. Братец слегка напуган и жмется к Джессике. Всех сажают перед камерой – и отпускают. Не исключая и Фанни. Им остается проверить только папу, но его сейчас нет…
Молли уже почти убедила себя, что никакой магии у нее нет и быть не может. Локомобиль, когда убегал Билли, сам сломался. Кошка Ди сама в последний момент вывернулась из-под колес, а локомобиль, опять же, наверняка налетел колесом на вывернувшийся из мостовой булыжник.
Так чего же она боится? Почему благовоспитанная девочка, дочь уважаемого доктора Джона Каспера Блэкуотера сидит на верхотуре, не замечая холода и ветра, вместо того, чтобы гордо, с видом оскорбленного достоинства, зайти домой, сесть перед камерой, раз и навсегда посрамив Особый Департамент?
Но они уверены, что имеют дело с ведьмой. Почему? Отчего? Так просто? А вдруг не просто?
Но, сколько бы ты ни пряталась, они придут снова. И снова. Или оставят вызов с требованием явиться в Департамент самим. Что тогда сделают папа с мамой?
Молли не знала. И не знала, с кем посоветоваться. Билли исчез, как в воду канул, и по сей день она не имела от него никаких известий.
Так… Особый Департамент, кажется, удовлетворился. Забирают свою треногу… уходят… точно.
Молли мигом соскользнула вниз. Из мусорной аллеи она отлично видела, как трое мужчин в блестящих касках с черно-бело-красными плюмажами загрузили в локомобиль свою треногу с камерой и отъехали.
Молли провожала их взглядом, пока они не свернули на Азалия-стрит, и только тогда побежала домой.
Кошка Ди бросилась к ногам, тревожно мяукая.
– Мисс Молли! – На маме не было лица. Вся белая от ужаса.
– Мисс… Молли, дорогая моя, что делается? Почему тут ходят джентльмены из Особого Департамента? Разыскивают… разыскивают… – голос у мамы вдруг сломался, – д-девочку, к-которая… на улице…
– Мама, о чем вы? – неведомо как, но у Молли это получилось вполне удивленно, но в то же самое время и беззаботно. Внутри, правда, все заходилось от страха, а ноги едва держали. – Мало ли девочек? Я, вон, видела, они к Аллисон в дом заходили…
– Они… они ищут не просто девочку… ищут девочку, к-которая… – мама в ужасе закрыла лицо руками, – которая подобрала кошку! Бело-палевую уличную кошку! Как твоя Ди!
Молли ощутила, как ей словно со всей силы дали под дых.
Кошка. Ну конечно же, кошка! Большая, красивая, пушистая и… приметная.
Конечно, ее запомнили.
– Они спросили, не приводила ли ты последнее время кошек… – продолжала мама, – счастье, что Ди спряталась, как знала, и миску ее ты убрала как раз… Я… мне пришлось сказать, что никаких кошек у нас тут нет и не было…
– И я подтвердила, – мрачно заявила Фанни. – Не было, дескать, у нас тут никаких кошек отродясь, вот хоть у соседей спросите, миссис Анна их терпеть не может…
– О-они г-говорят… – стенала меж тем мама, заламывая руки, – что ищут в-в-ведь…
– Ведьму, – мрачно сказала Молли. – Ага, даже плакаты повесили. Разыскивается…
– М-молли… это… это ты? – пролепетала мама и пошатнулась.
Молли кинулась, схватила ее под руку. Вдвоем они доковыляли до кресла.
– Мой несессер… – Мама запрокинула голову, прижала ладонь ко лбу тыльной стороной. – Там… нюхательные соли…
Из кухни высунулась Фанни, тоже бледная как смерть.
– Мисс Молли… что ж это творится-то? И мистера Джона, как назло, дома нету…
– Все. Будет. Хорошо, – твердо сказала Молли, поднося маме к лицу ее флакончик с нюхательной солью. – Это просто недоразумение. Все разрешится.
– О-особый Департамент оставил бумагу… – Мама еле разлепляла губы. – Нам велено явиться с тобой туда завтра… проверка… на наличие… магии…
– Ну, значит, сходим, – пожала плечами Молли, собрав всю храбрость. А что еще она могла сейчас сказать? – Меня проверят и отпустят. Все как обычно.
– П-правда? – Мама совершенно по-детски схватила Молли за руку, искательно заглядывая ей в глаза. Словно это ей, а не Молли, было двенадцать лет.
– Конечно, правда, мама! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Можно я пойду к себе?
– И-идите… мисс…
Фанни, тревожно поглядывая на Молли, засуетилась вокруг мамы.
– Позвольте, помогу вам, миссис Анна… вам надо в постель…
Молли на цыпочках поднялась к себе. Хорошо, что братец Уильям занят с гувернанткой и ни о чем, похоже, не подозревает. Его проверили, приключение закончилось, можно возвращаться к игрушечным паровозам и бронепоездам.
А ведь их всех станут проверять, вдруг подумала Молли. И… подвергнут релокации, если у меня… если со мной… если я окажусь…
Бежать, вдруг подумала она. Бежать, куда угодно, только бы их не тронули. Была такая Моллинэр Эвергрин Блэкуотер, а теперь и нет. На нет и суда нет, как говорил Сэмми. В конце концов, маму и братца проверили, с ними все в порядке.
Их не тронут. Конечно же, нет. Если Молли исчезнет, с ними все будет в порядке.
Исчезнет? Куда исчезнет? Зачем? Ведь, может быть, она еще не…
Угу. Как же. Особый Департамент не сомневается в том, что ты – ведьма. И они знают про кошку Ди. Значит, она должна исчезнуть вместе со мной.
Исчезнуть. Потому что она, Молли, как настоящая леди, должна быть уверена, что с ее мамой и папой, с братиком, с Фанни и Джессикой – что с ними все хорошо.
А значит, надо бежать.
Ой-ой-ой, как это так – бежать? Куда бежать? К кому бежать? Сейчас, зимой? Где она станет жить? Где добудет пропитание?
Вопросы бились в голове, словно мячи для лаун-тенниса.
Конечно, бежать некуда. Но… один выход у нее все же оставался. Не самый лучший, но все-таки.
И, если у нее нет никакой магии, она вернется. Потом. Когда-нибудь. Когда будет твердо уверена.
А если магия есть…
Что ж, пусть тогда она настигнет ее, Молли, где-нибудь в глухих лесах, там она никому не причинит вреда…
В глазах защипало.
Молли решительно достала из-под кровати свой скаутский рюкзак коричневой толстой кожи со множеством отделений и карманов.
Она знала, что делать. В конце концов, не зря же она дружила с Сэмом и поддерживала знакомство с Билли! И она не кисейная барышня, как Сэнди.
Теплые штаны. Рейтузы. Еще одни. Фуфайка. Свитер. Шарф. Маска. Запасные очки. «Вечная» зажигалка. Карманный нож, предмет дикой зависти братца Уильяма. Ремни. Шлем с теплым подшлемником. Мазь от мороза. Перчатки. Варежки. Компас. Книжечка топографических карт.
Молли лихорадочно собиралась. Надо бежать, надо бежать. Пусть потом сюда приходят. Девочка? Какая девочка? Нет никакой девочки. Ищите сколько угодно. Следите за домом. Проверяйте.
Носки, толстые и тонкие. Шерстяные гольфы. Теплые сапоги на застежках.
Свинья-копилка с дыркой в пузе, заткнутой круглой пробкой, – Молли жалко было разбивать смешную глиняную хрюшку. Монеты… несколько банкнот… все скопленное за последний год на большую модель дредноута «Орион» с настоящей паровой машинкой внутри.
Куртка.
Так, где они там все?
Ага, в спальне у мамы…
Молли тенью скользнула вниз по лестнице.
Гостиная. Кухня. Дверь на задний двор. Хорошо смазанные петли не скрипнули.
Порыв ветра в лицо.
Беги, Молли, беги!
– Мряу! – сердито сказала Ди, в последний момент проскочив следом за хозяйкой.
Молли только вздохнула. И бросилась наутек.
Продолжение следует…
Эльдар Сафин
Эльдар Сафин
Дикки Кейтс
Идея посещения Черного континента совместно с десятилетней дочерью изначально была не самой лучшей. Но моя жена Анна уехала в Китай бороться за права якобы обездоленных женщин. Ее родители принимали опиум и утверждали, что это – терапия, а не болезнь. Мои родители давно погибли при крушении дирижабля над Ла-Маншем.
В итоге из родственников на все Острова у меня оставался только брат, Джон Кейтс, доверить которому ребенка не смог бы и самый ужасный родитель. Джон возглавлял профсоюз портовых грузчиков в Глазго. Он много пил, гулял с продажными женщинами, брал деньги от руководства порта и платил взятки полиции.
К сорока годам он обзавелся гигантским животом, множеством врагов, скверным характером и уверенностью в том, что он – пуп земли. Меня Джон не выносил. Так же, как и я его.
Я мог оставить дочку в интернате, так она бы продолжала учебу, а у меня было бы больше свободы. Но все эти безумные современные теории о равенстве людей, независимо от их происхождения, цвета кожи и пола, меня чрезвычайно смущали. Учителя могли вложить в голову ребенку что угодно, и я никак не смог бы это проконтролировать.
В итоге Джоан поехала со мной.
В Бристоле меня нашел старший брат. Как всегда бесцеремонный и грубый, он дернул меня за плечо, подойдя сзади.
– Братец Дикки, займи-ка мне денег, – сказал он. – Мне нужно триста гиней. А через месяц я отдам тебе пятьсот.
Каким бы плохим человеком Джон ни был, но в том, что касается долгов – как карточных, так и любых других, – он был очень щепетилен. Но сумма велика, а Джон выглядел потасканным и каким-то запуганным, что ли? Из него, словно из надутого рыбьего пузыря, выпустили часть воздуха. Вечно лоснящийся и наглый, нынче он был подсдутым.
– Извини, братец Джонни, не сейчас, – ответил я.
– Тысяча гиней через месяц.
А вот это меня уже испугало. На тысячу вполне можно было безбедно существовать несколько лет, и такие деньги в близком доступе держали только богатейшие люди королевства.
– Тауэр ограбил кто-то другой, – усмехнулся я. – У меня нет такой суммы.
Буквально за неделю до нашей встречи кто-то влез в королевскую сокровищницу и что-то оттуда умыкнул. Что именно – никто не знал. Ни казначейство, ни Скотланд-Ярд о похищенном не распространялись, и газетчики выдавали версии одна сказочнее другой.
На этом мы расстались.
До Бисау из Бристоля ходил рейсовый дирижабль, не такой роскошный, как на континентальных маршрутах, но вполне пристойный. В нем, как минимум, была палуба для джентльменов, а также раздельные туалеты.
Из Бисау я полагал добираться до Фритауна кораблем, но к собственной радости встретил в порту сэра Гарри Митчелла, с которым не раз беседовал о политике в Осеннем клубе, принадлежащем Виндзорской ложе. Мы обменялись тайным знаком, после чего Гарри по большому секрету рассказал, что у него в подчинении – новейший подводный корабль, спущенный со стапелей Адмиралтейством всего полгода назад.
Он держал путь в сторону Индии совместно с двумя линкорами сопровождения. Как один из действующих членов Британской академии наук, о подводных кораблях я, конечно же, знал, но не очень много. В итоге, начав с оранжада, мы закончили чистым скотчем, и в ту же ночь я вместе с дочерью оказался на подводном корабле.
Джоан была в восторге – от множества приборов с бронзовыми ручками и рычагами, от возможности наблюдать глубины моря через небольшие иллюминаторы и от по-настоящему уважительного отношения моряков. И хотя среди них не было ни одного джентльмена по крови – кроме Гарри, разумеется, – все они были с Островов.
Фритаун, в отличие от Бисау, оказался городом куда как более крупным, но при этом и более грязным. Здесь не было автоматических кэбов, зато водились механические лошади, давным-давно изгнанные с Островов за ужасающую неэффективность и едкий ртутный пар, прущий из всех сочленений.
Кстати, сэра Генри Пиллера, изобретателя этих лошадей, я хорошо знал. Он до сих пор баловался со ртутью, и хочу отметить, что его работники часто сменялись – здоровья им хватало едва ли на год-полтора, потом начинались проблемы со зрением, с печенью, почками.
Коляска, запряженная парой металлических монстров, с унылой скоростью в полтора десятка миль в час провезла нас через весь Фритаун. Остановился я у добрейшей Мэри Гандсворт, милой дамы пятидесяти лет. Она выполняла некоторые поручения Британской академии наук и за это имела небольшое жалованье, которого, впрочем, в этих местах хватало на вполне нормальную жизнь.
Вообще, наличие даже пары гиней в кармане во Фритауне приравнивало последнего забулдыгу к джентльмену. В Лондоне, да даже в каком-нибудь Стратфорде, ты должен постоянно держать спину прямой. Ты должен помнить о бремени, наложенном на тебя многими поколениями предков, несущих свет цивилизации в отсталый мир. Здесь же даже вышколенные офицеры со временем ослабляли ремень.
Впрочем, я не собирался оставаться в Сьерра-Леоне настолько долго, чтобы это отпечаталось в моем – или тем более дочери – поведении.
Мой путь лежал дальше. Мэри Гандсворт нашла для меня пару носильщиков и помогла проложить лучший маршрут до точки назначения, не забыв предупредить о том, что местные ленивы и жадны.
Большая часть моего багажа, включая машинку для идеального смешивания джин-тоника и часть приборов, осталась во Фритауне. Сказать по чести, Джоан я хотел поручить заботам Мэри, но своевольная девчонка устроила настолько дикую истерику, что я сдался.
Еще через три дня под утро мы с дочерью и носильщиками оставили повозку и начали подъем в горы. Здесь, неподалеку от плато Футо-Джаллон, пики были совсем невысокими – но сами места скалистыми и не приспособленными для жизни.
Джоан мужественно переносила отсутствие горячей еды и необходимость самостоятельно совершать туалет. Сказать по чести, для меня это было, пожалуй, даже более тяжелым испытанием, чем для дочери. В конце концов я все свои двадцать девять лет провел в кабинете и лаборатории, редко покидая даже Лондон, – дважды был в Кале и один раз по неотложным делам Академии летал трансатлантическим роскошным дирижаблем в Бостон. Но в отличие от многих моих коллег, посещавших и Индию, и Канаду, и Австралию, заядлым путешественником себя не считал. Тот же сэр Генри Пиллер в свое время бывал и в Монголии, и на Тибете. Даже моя жена чувствовала себя как дома в скоростных, но не очень удобных дирижаблях, способных причалить чуть ли не к любому дереву.
Для меня комфорт и порядок значили много, а даже краткое путешествие выбивает из колеи. Но четырехлетние исследования подошли к концу, геомагнитная сеть оказалась выписана с высочайшей точностью и подтверждена испытаниями, проведенными по моей просьбе во Франции и Швеции. Настала пора проверить мою теорию о том, что многие свойства, считающиеся в научном мире константами, в определенных местах, которые я называл «узлами», сильно меняются.
Известно, что у нашей планеты есть магнитное поле. Равно известно, что оно неоднородно, на чем зиждутся многие кажущиеся нам обыденными вещи – к примеру, указывающая на север стрелка компаса. Но мало кто знает, что Северный и Южный полюса – всего лишь два крупнейших геомагнитных узла из восьми. Я несколько лет собирал информацию и изрисовывал глобусы, стараясь найти закономерности, и в итоге обнаружил, что наша планета буквально исчерчена магнитными линиями, хаотично пересекающимися между собой. На полюсах действительно имелось много пересечений, но больше всего их было в нескольких других местах. Четыре из них оказались посреди океанов и не годились для исследований, одно – в горах Южной Америки, и одно – здесь, в Сьерра-Леоне.
Мы шли едва ли часа три, когда носильщики начали выказывать недовольство. Английский язык они знали едва-едва, но из путаных объяснений я понял, что мы приближались к некоему проклятому месту. Я расценил это как доказательство моей теории и приказал им двигаться дальше.
Часа через полтора они встали и начали орать. Пришлось взять у одного из них мой саквояж, открыть его и достать револьвер. Оружие я не жаловал, но в подобной ситуации оно осталось единственным возможным доводом. Испуганные видом шестизарядного «Гассера», носильщики согласились продолжить путь. При этом я не питал иллюзий и понимал, что едва дам слабину, как они покинут нас – и хорошо, если не попытаются ограбить или убить.
Под вечер мне, несмотря на усталость и непритворную опасность, пришлось взять дочь на руки. Она так утомилась, что не могла больше передвигаться самостоятельно.
Мы пришли на место, когда уже стемнело. Я заставил носильщиков разбить лагерь и развести костер, но пока мы с Джоан распаковывали вещи, чернокожие парни сбежали. Я не сильно расстроился, так как предвидел и это, и то, что, скорее всего, после проведения исследований мне придется оставить здесь большую часть вещей.