Паша вволок тележку с ящиком в холл, с грохотом швырнул ручку о кафельный пол. Он был зол, напуган и озабочен. И тревожиться по поводу шума, который произвел, не желал. Его злость требовала выхода. К тому же хозяин не спал.
– Тише, Паша. – Тупые носы домашних туфель Геннадия Ивановича показались на лестнице, он спускался. – Маша спит.
– Кто? – Паша обессиленно опустился на пол, принялся стаскивать с себя угвазданные цементной пылью ботинки. – Маша? А кто это, Геннадий Иванович?
– Маша – это горничная, Паша, – спокойно ответил хозяин, хотя заметил нервозность помощника. – И думаю, она скоро станет матерью моим детям.
– А-а-а, понятно. – Паша устало прикрыл глаза, привалился к стене. – Еще одна Золушка.
– Павел! – прикрикнул хозяин.
– Извините, Геннадий Иванович, я просто… просто очень устал и напуган.
– Где ребята?
– Ребят взял ОМОН, думается мне. Вряд ли они ушли. Они как раз сворачивали оборудование в подвале, когда… А я грузился. Мне удалось удрать. Но… вы сами понимаете, они долго молчать не будут. И скажут, на кого работают. И…
– И, Паша?
Голос хозяина странным образом не леденел. Он оставался таким же мягким и… и добрым? Паша широко распахнул глаза, глянул на Геннадия Ивановича. Ему что, плевать?! Плевать на ребят?! Плевать на то, что Паша едва не попался в руки ОМОНа?! Совершенно от секса с Машей крышу сорвало? Она, конечно, хорошая, очень хорошая, но…
Может, он просто драматизирует излишне? Геннадий Иванович и не из таких ситуаций выкручивался. Может, он просто перенервничал или ревнует хозяина к Маше?
– И у вас могут быть проблемы, Геннадий Иванович, – пробубнил Паша и неожиданно попытался встать на ноги.
– Сиди-сиди, ты устал.
Хозяин подошел к нему и вдруг сел рядом. Изумление Павла было столь велико, что он едва слышно выругался.
– Вот я и то охреневаю, Павел, – согласно кивнул Геннадий Иванович и положил руку на пыльный ящик. – И думаю, на хрена вот это все мне, если есть такие простые человеческие радости?! Простые, казалось бы, незатейливые, но единственно способные наполнить жизнь человека смыслом.
– А? – Паша ничего не понял, кроме того, что у хозяина, кажется, сорвало крышу напрочь. – Как же ребята-то, Геннадий Иванович? На них же все повесят теперь!
– Что все, Паша?
Мудрые глаза хозяина смотрели на него непривычно по-доброму, со странным теплом, такого прежде никогда не случалось.
– Ну… убийства эти. Ребят же прямо в подвале возьмут! Как им теперь быть?!
– Не переживай, дружище. – Геннадий Иванович бодро поднялся. Пнул ногой ящик. – Ну, пойдем, посмотрим, стоило оно твоих нервов и моих завтрашних денег на адвокатов.
И пошел в сторону входа в гараж. Паша ошеломленно сидел на месте. Спокойствия хозяина он не понимал.
– Геннадий Иванович! – позвал он его громким шепотом – все же помнил про спящую Машу.
– Да, Павел, – обернулся тот, ухватившись за ручку гаражной двери.
– А как же… Если станут пацанам предъявлять обвинения в убийствах?! Как быть?!
– Не переживай. Я им настоящего заказчика отдам, Паша, – сощурившись, улыбнулся Геннадий Иванович, снова превращаясь в матерого хитреца.
– Настоящего?
– Да.
– Того, что наступал нам на пятки?!
– Да, Паша, да.
– А вы что же, знаете, кто это?! – Паша вскочил на ноги, забыв об усталости и злости. Схватился за ручку тележки, покатил ее к гаражной двери.
– Думаю, что знаю, Паша. Более того, я почти уверен, что это он! И вот сейчас, порывшись в архиве гестапо, мы с тобой точно убедимся.
– А он что же, не сокровища ищет? Архив?
– Павел, Павел… – хозяин снисходительно улыбнулся. – Что такое клад? Это всего лишь цацки, камни, металл. А тут вот, в этом ящике, могут быть бумаги, которые станут для него приговором! И если не для него, то для его имени и положения точно. Думаю, его целью был архив. Идем, убедимся…
Глава 17
Оля так и не поняла, что произошло. Она вышла из СИЗО, сделала пару шагов, как к ней подошел высокий мужчина, представился сотрудником полиции и вызвался проводить ее до дома.
– Ваш лечащий врач порекомендовал быть кому-то рядом с вами, чтобы не спровоцировать новую волну стресса.
Он смотрел на нее с улыбкой, доброй, надежной, протягивал руку. Был очень красивым, пожалуй, даже слишком красивым для мужчины. Она никогда не видела таких красивых людей прежде. И улыбка его, она завораживала. Как завораживал ее голос доктора, который работал с ней в СИЗО.
Или лечил? Или все же работал? Засомневаться в правильности терминологии ей пришлось после того, как она услышала обрывок разговора доктора. Он говорил с кем-то по телефону. И без конца повторял, что он с ней работает, работает.
– Если вы против, я удалюсь сей момент. – Улыбка стала проникновеннее, темные глаза увлажнились слезой, наверное, сочувствия.
И она поверила.
– Конечно, я не против. Я согласна, чтобы вы меня проводили. – Оля улыбнулась ему в ответ. – Идемте.
Он взял ее под руку, она не сопротивлялась, завел ее за угол.
– Кстати, далеко идти не придется. Я на машине, – сказал он, склоняясь к самому ее уху.
Уху сделалось тепло от его дыхания и приятно. Они шагнули к отечественной машинке серого цвета. Задние стекла были непроницаемо черными. Он открыл заднюю дверь, приглашающе кивнул с улыбкой:
– Уж, извините, такие у нас машины.
– Все хорошо. – Она уселась. Подняла на него взгляд, потому что он продолжал стоять возле открытой двери. Решила, что пора поблагодарить. – Спасибо вам, мне в самом деле лучше не оставаться одной.
– Да, конечно. – Он нагнулся и полез в салон, через нее. – Извините, сейчас, тут ремень надо поправить…
Прежде чем на лицо ей легла вонючая маска, Оля успела заметить на передней панели фотографию какого-то Олега Новикова, предлагающего услуги таксиста. И он совсем, совсем не был похож на того человека, который ее встретил. Кстати!
Она даже не расслышала, как его зовут…
Ее разбудила острая головная боль. Она была такой силы, что отдавалась даже в колени. Или колени болели самостоятельно? Оттого, что она лежала неудобно? Она ведь неудобно лежит, да? Руки над головой, ноги широко разведены в стороны, и колени странно вывернуты.
Оля застонала и попыталась подтянуть ноги, но не вышло. Видимо, затекли. Она глубоко подышала, открыла глаза. Яркий свет ударил по глазам очередной вспышкой боли. Она застонала.
– Очнулась, красавица моя? – спросил кто-то.
Голос показался ей знакомым. Она задумалась и почти сразу вспомнила. Это говорит тот самый человек, который встретил ее возле дверей СИЗО. Он вызвался ее проводить до дома, потому что доктор порекомендовал сопровождение во избежание очередной волны стресса. Он посадил ее в машину, вспоминала Оля, наклонился, чтобы поправить ремень. Она глянула на панель. Поняла, что машина принадлежит другому человеку. Не тому, кто ее встретил и посадил на заднее сиденье. И тут же отключилась от странной вони, заполнившей ее легкие.
– Открой глаза, – потребовал мужчина.
Оля подчинилась, но с осторожностью. Щурилась, как на солнце.
– Узнаешь меня?
Это он стоял над ней. Тот самый мужчина, что ее встретил. Но сейчас он был в одних штанах. Без шапки, куртки и даже без рубашки. Голый торс его был великолепен. Под смуглой кожей перекатывались мускулы. Создавалось впечатление, что изнутри этот человек сплетен из прочных канатов, приводимых в движение одновременно. Стоило ему наклониться над ней, как тут же проступили мышцы живота, плеч, предплечий, вздулась шея от напряжения. Длинные черные волосы упали ему на лицо, черные глаза, внимательно ее рассматривающие, жгли странной ненавистью.
– Узнаешь меня? – Алый рот слабо шевельнулся, когда он повторил вопрос.
– Да. – Оля не могла отвести взгляда и посмотреть вниз, чтобы понять, отчего так сводит все тело, отчего так все болит.
– Кто я?
– Вы из полиции. Вы встретили меня.
– Молодец. – Он подтянул ногой стул, сел, снова наклонился над ней. – Ты привязана к панцирной койке. Прочно привязана. Так что не пытайся вырваться.
– Зачем?! – ахнула она.
– Это своего рода терапия, порекомендованная твоим доктором. Он хороший специалист. Мастер, можно сказать, своего дела.
– Он посоветовал вам меня привязать?! – Оля не поверила. – Но зачем?!
– Чтобы ты лучше отвечала на вопросы, которые я стану тебе задавать. – Мужчина пожал плечами, погладил ее по щеке. Чмокнул языком: – Красивая девочка. Красивое лицо. Красивое тело. Потрясающая кожа. У тебя потрясающая белая кожа. Тебе говорил кто-нибудь об этом, кроме отчима? Нет? Нежная, гладкая, прохладная. Жаль будет портить такую шкурку. Но, может, не придется, а? Может, ты будешь умницей?
– Да, да, я стану говорить. Только… только развяжите меня. – Оля всхлипнула.
Этот человек не из полиции! Он тот самый убийца, из-за которого ее арестовали! Он что-то хочет от нее! И она готова ему помогать, лишь бы он развязал ее. Лишь бы перестала терзать тело тупая ноющая боль.
– Да, да, я стану говорить. Только… только развяжите меня. – Оля всхлипнула.
Этот человек не из полиции! Он тот самый убийца, из-за которого ее арестовали! Он что-то хочет от нее! И она готова ему помогать, лишь бы он развязал ее. Лишь бы перестала терзать тело тупая ноющая боль.
– Пожалуйста, развяжите! – попросила она сквозь слезы. – Я все сделаю, отвечу на все вопросы.
– А зачем мне тебя развязывать? – Он склонил голову к левому плечу, оглядел ее с головы до ног, склонил голову к правому плечу. – Назови причину.
– Мне больно! Затекло все тело. И мне надо в туалет, – выпалила Оля скороговоркой. – Пожалуйста…
Ей пришлось уговаривать его еще долго. Повторять слова, которые он ей диктовал. Улыбаться. Если выходило сквозь слезы, то повторять снова и снова, пока не выходило удачно.
– Вы псих, – сказала она, выдохшись. – Ненормальный!
Он разозлился, ударил ее по щеке, но неожиданно развязал. Оля встала с кровати и тут же упала. Ноги затекли настолько, что не держали ее. Попытку пришлось повторить. Держась за панцирную кроватную сетку, кое-как встала, огляделась.
Комната была большой и пустой, если не считать железной койки. Окон не было. Дверь всего одна. Стены облицованы белым старомодным кафелем. Яркое освещение.
А может, она все же в полиции? – мелькнула у нее мысль. И этот полицейский самый злой из всех злых? Решил выбить из нее сведения, потому что она неосторожно проболталась доктору, что все отлично помнит. Просто не хотела ни с кем говорить, и все, потому и молчала. Метод защиты у нее такой с детства – молчание!
И эта комната – всего лишь тюремная камера?
– Идем, я тебя провожу, – спокойно проговорил ее охранник и указал кивком на единственную дверь.
За дверью оказался небольшой коридор с дверью в туалет и душевую. Она попросила воспользоваться и тем и другим. Он неожиданно позволил. И даже принес ей вещи, заперев в душевой. И потребовал переодеться.
– А чье это?
Оля удивленно перебирала новое белье, колготки, туфли – все новое. И платье, которое явно кем-то носилось.
– Теперь твое. Мойся и одевайся. Волосы тоже вымой. От них воняет псиной. – Его красивое лицо брезгливо поморщилось. – Не волнуйся, платье моей жены, она его больше не носит.
Нет, не могла жена полицейского носить такие дорогие платья. Вернее, не носить их. Оля бы его не снимала. Оно было очень красивым – черным, бархатным, длинным, с мягкими складками на груди. Оно приятно легло по телу, красиво оттенило ее белую кожу. Таких платьев у Оли никогда не было. И теперь, невзирая на повышение по службе, она не могла купить себе такое платье. Слишком много брешей было в ее бюджете, слишком. Что-то теперь станет с ее работой? Наверное, уже уволили, узнав, где она и почему она там.
Оля вздохнула. Ничего, она справится. Она выберется из этого ужаса. Ей не привыкать. А для начала ей надо выбраться из этой странной тюрьмы, где заключенным раздают новое белье и туфли и пускай и поношенные, но коллекционные платья.
Не могла жена полицейского носить такие платья. Не могла.
– Ты готова?
В дверь душевой стукнули, и она тут же распахнулась. Мужчина надел, слава богу, рубашку.
– Прекрасно выглядишь, – похвалил он равнодушным тоном, и глаза его смотрели равнодушно. – Можешь выглядеть так еще очень долго, если правильно станешь отвечать на мои вопросы.
– Хорошо, – кивнула Оля, переступая порог туалетной комнаты. – Я готова отвечать.
– Вот и умница. Идем за мной.
Он шел впереди нее – гибкий, сильный, уверенный. Он ни разу не обернулся на нее, не опасаясь за свою жизнь. Он был уверен, что она не нападет на него. Он был уверен, что она не убьет его. Потому что…
Потому что он, возможно, знал, что она не убийца. Потому что, возможно, знал, кто убийца.
Хотя она могла бы запросто напасть на него. Выхватить из подставки один из странных факелов, горящих слабым, скорее всего, газовым пламенем, и ткнуть огнем прямо в шею этому человеку. Оно не убило бы его, просто обожгло. Но это дало бы ей фору в несколько минут, она успела бы взбежать по лестнице, по которой они сейчас поднимались, и…
– Даже и не думай, – проговорил мужчина, резко останавливаясь и оборачиваясь к ней с демонической ухмылкой. – Даже и не думай, дорогая моя.
– Вы о чем? – Оля опустила глаза.
– Ты шла за мной и планировала побег. – Его голова склонилась к левому плечу, черные глаза прожгли ей переносицу. – Ты планировала схватить один из этих факелов и ткнуть мне его куда? В шею? В спину?
Он схватил ее шею сильными длинными пальцами, сжал, приблизив ее лицо к своему.
– Ну, детка? Куда ты планировала ткнуть меня факелом, а?
Демон! Дьявол! Он прочел ее мысли!
– В шею, – прохрипела Оля: ей было сложно дышать, его большой палец мастерски давил на кадык.
– Молодец, – неожиданно похвалил он с улыбкой. – Не соврала, это уже славно. Идем, ужин остывает.
Лестница, по которой они поднимались, была очень крутой и казалась бесконечной. Оля запыхалась к концу подъема. А странному человеку с прекрасным лицом злого демона было будто нипочем. Он толкнул дверь, в которую они уперлись, поднявшись. Легко, без одышки, произнес: «Входи».
Оля вошла в темную, мрачную комнату с низким сводчатым потолком, дюжиной факелов по стенам. Там стоял старый-престарый стол, заваленный горой каких-то бумаг. Сундук у стены, возраст которого Оля не взялась бы определить. Окно было плотно занавешено. В самом дальнем углу стоял еще один столик, возрастом совсем юный. От современных производителей, поняла она. Стол был накрыт к ужину на двоих.
– Иди сюда.
Мужчина взял ее за руку, подвел к одному из стульев, усадил, не особо церемонясь. Сам сел напротив.
– Что будешь есть? – Он подкатил к себе другой столик, на колесиках, уставленный блюдами с куполообразными крышками. – Есть телятина, дичь, рыба.
– Мне все равно. Я проголодалась.
Из-под открываемых им крышек вырывался сказочный аромат. После тюремной еды, которую она проглатывала, не чувствуя вкуса, то, что он раскладывал по тарелкам, казалось божественным. Хотя чуть позже она нашла мясо пересушенным, а рыбу пересоленной.
– Кушай. – Он навалил ей гору еды, сам ни к чему не притронулся, его тарелка оставалась пустой. Потом спохватился и потянулся к ее стакану: – Может, выпьешь?
– Я не пью, – пробубнила она с набитым ртом.
– Вообще? Или только это? – Он помотал в воздухе стаканом с виски.
– Вообще не пью. Мне это неинтересно. – Оля пожала оголенными плечами. – Не нахожу в помутнении сознания ничего замечательного.
– Оно и понятно. Помутнения у тебя так часто случались и без спиртного, – ядовито хихикнул ее тюремщик. – Я читал твою историю болезни. Твоему умению абстрагироваться от внешних раздражителей можно позавидовать. Ты как-то так умеешь переключать сознание, что даже специалисты разводят руками. Интересно… Ты и сейчас сидишь, кушаешь, выглядишь абсолютно спокойной, будто ничего не произошло. Будто час назад не ты плакала и вымаливала у меня позволения сходить в туалет. Будто не ты была привязана к кровати. Интересно…
– Ничего интересного! – воскликнула Оля, отодвигая опустевшую тарелку. Холодно посмотрела на него: – Что проку без конца тревожиться и плакать? Вы развязали меня – уже хорошо. Дали одежду. Красивую одежду. Тоже неплохо. Кормите. Это обнадеживает.
– И аппетит есть. – Он недоуменно покачал головой.
– Аппетита вовсе нет, – возразила Оля, поигрывая вилкой с двумя зубцами. – Просто я приучена жизнью кушать тогда, когда предоставляется возможность. Потом ее может просто не быть.
– То есть ты привыкла выживать? – уточнил он с интересом. И тоже взял в руки двурогую вилку.
– Да. Привыкла. Я слишком рано осталась одна.
– И именно по этой причине ты не обратила внимания на знаки, которые оставлял для тебя этот глупец? Сначала под лестницей черного хода, потом во дворе.
Он внимательно следил за ее реакцией и был удовлетворен ее бледностью. Значит, не так уж она беспристрастна, как хочет казаться.
– Вы о собаке? – уточнила Оля, опуская взгляд и откладывая вилку.
Он разгадал, снова разгадал ее маневр. И наверняка понял, что она планирует воткнуть ему этот столовый прибор прямо в сонную артерию. Она так зазывно билась у него над ключицей…
– Да, я о собаке, – подтвердил он и тоже отложил вилку. Кажется, они понимали друг друга без слов.
– Да, конечно, я поняла, что это привет из прошлого. Я же не идиотка! – с горечью воскликнула она. – Просто… просто, тот человек, который мог это сделать, по моим сведениям, мертв!
– Ванька? – пренебрежительно уточнил он.
– Да, его звали Иван.
– Он мертв, мертв, не сомневайся.
– Но тогда кто? Кто посылал мне приветы из прошлого?! – Оля ухватилась за края тарелки, размышляя, успеет или нет разбить ее и воткнуть осколок ему в шею.
– Да Ванька это, Ванька, конечно. – Он снова разгадал ее намерения, в точности повторив ее маневр.