Он открыл ящик стола, вытащил оттуда оба тома комментариев «Книги перемен» и положил их на стола.
«С какого же вопроса начать? Во мне столько вопросов, что не знаю, как же правильно построить их».
Когда мистер Рамсей вошел в кабинет, он уже получил гексаграмму.
– Смотрите, мистер Рамсей.
Он показал ему на открытую книгу.
Гексаграмма была сорок семь. Истощение.
– В общем-то, предзнаменование плохое, – сказал мистер Рамсей. – Какой был ваш вопрос, сэр? Если только я не обижаю вас, спрашивая об этом.
– Я справился относительно текущего момента, – ответил мистер Тагоми. – Момента для всех нас. Переходящих черт нет. Статическая гексаграмма.
Он захлопнул книгу.
В три часа дня Френк Фринк все еще дожидался со своим деловым партнером решения Уиндема-Матсона относительно денег и поэтому решил посоветоваться с Оракулом. «Как все это обернется?» – спросил он и стал кидать монеты.
Выпала гексаграмма сорок семь с одной переходящей чертой. Девятка пятая.
Довольно долго, не меньше получаса, он изучал эти строчки и связанные с ними комментарии, пытаясь определить, что же это могло значить. Гексаграмма и особенно переходящая черта очень беспокоили его. Наконец он с неохотой пришел к выводу, что особых денег ждать не приходится.
– Ты слишком полагаешься на эту штуковину, – заметил Маккарти.
В четыре часа появился рассыльный от Уиндема-Матсона и вручил Фринку и Маккарти конверт. Когда они вскрыли его, то внутри обнаружили подписанный чек на две тысячи долларов.
– Вот ты и оказался неправ, – сказал Маккарти.
«Оракул, должно быть, – подумал Фринк, – ссылается на какие-то дальнейшие последствия. В этом все дело. Позже, когда это случится, можно будет оглянуться назад, точно сказать, что имел в виду Оракул. А сейчас…»
– Мы можем открыть мастерскую, – сказал Маккарти.
– Сегодня? Прямо сейчас?
Он почувствовал, что теряет терпение.
– А почему бы и нет? Мы уже подготовили все необходимые письма с заказами. Все, что мы должны сделать, это отправить их по почте. И чем скорее, тем лучше. А оборудование, которое можно достать здесь, в Сан-Франциско, мы выберем сами.
Надев пиджак, Эд двинулся к двери комнаты Фринка.
Они уговорили домовладельца сдать им подвал под домом. Сейчас он использовался под склад. Вынеся картонные коробки, они смогут соорудить верстаки, подвести к ним электричество, установить светильники, начать монтаж электродвигателей и приводных ремней. У них уже были нарисованы эскизы, заполнены спецификации, перечни деталей, так что фактически они уже начали.
«Наше предприятие уже заработало», – понял Френк Фринк. Затем они договорились о его названии.
«ЭдФренк, заказные ювелирные изделия».
– Самое большое, что я смогу сегодня сделать, – сказал Френк, – это купить доски для верстаков и, возможно, электрооборудование. Ну, конечно же, не сырье для изделий.
Затем они отправились на склад леса на южной окраине Сан-Франциско и через час уже запаслись нужными пиломатериалами.
– Что тебя тревожит? – спросил Маккарти, когда они вошли в магазин оборудования, продававший товары оптом.
– Деньги. У меня падает настроение. Когда мы оплатим все?
– Старый Уиндем-Матсон тоже не лыком шит, – сказал Маккарти.
«Мне это известно, – подумал Фринк. – Именно поэтому я и места себе не нахожу. Мы влезли в его владения. Мы уподобились ему. И что же? Приятна ли нам эта мысль?»
– Не оглядывайся назад, – сказал Маккарти. – Смотри вперед. Думай о будущем деле.
«Я и смотрю вперед, – подумал Фринк. – Об этом говорит и гексаграмма. Какие же я могу вознести жертвы и моления? И – кому?»
Глава 7
Красивая молодая японская чета, посетившая магазин Роберта Чилдана и носившая фамилию Касоура, связалась с ним по телефону к концу недели и пригласила его на обед.
Он очень ждал этого звонка, и поэтому приглашение посетить их квартиру вызвало у него восторг.
Он закрыл «Американские художественные промыслы, инк.» чуть раньше обычного и нанял педикэб, чтобы поехать в привилегированный район, где жили Касоура. Он хорошо знал этот район, белые там не жили.
Глядя из педикэба, катившего по извилистым улицам с разбитыми там и сям газонами и декоративными ивами, на современные многоквартирные дома, Чилдан восхищался изяществом архитектуры. Чугунные литые решетки балконов, высокие и в то же время современные колонны, мягкие пастельные тона, использование всевозможных орнаментов – все это представляло из себя произведение искусства. Он помнил те послевоенные годы, когда здесь не было ничего, кроме руин.
Игравшие на улицах японские дети наблюдали за ним безо всякого интереса и сразу же возвращались к своему футболу или бейсболу. Но реакция взрослых была иная.
Хорошо одетые молодые японцы, выходя из своих автомобилей и входя в парадные жилых домов, не без удивления следили за ним. Он живет здесь? Им было просто интересно. Это были молодые японцы, бизнесмены, приехавшие домой из своих контор, даже Главы торговых представительств жили здесь. Он заметил на стоянке «кадиллаки». По мере того, как педикэб все ближе продвигался к месту назначения, он нервничал все больше и больше.
Поднимаясь по лестнице к квартире Касоура, он подумал: «Вот он я. Приглашен, и не просто по делу, а гостем к обеду».
Он, конечно, особенно мучился с костюмом, но теперь, по крайней мере, он мог быть уверен, что его внешность соответствует обстоятельствам. «Да, соответствует, – подумал он. – Как я выгляжу? Никого это не введет в заблуждение. Я не принадлежу к ним, я здесь чужеродное тело, на этой самой земле, которую белые расчистили и где построили один из самых прекрасных городов. А теперь я посторонний в своей собственной стране».
По устланному ковром коридору он подошел к нужной двери и нажал кнопку звонка.
Дверь открылась. Перед ним стояла молодая миссис Касоура в шелковом кимоно и оби – ярком шелковом широком поясе. Ее длинные черные волосы были заколоты в сверкающий клубок ниже затылка. Она приветливо улыбнулась. Позади нее, в гостиной, стоял муж, держа в руке бокал и кивая головой.
– Мистер Чилдан, заходите.
Чилдан поклонился и вошел.
Квартира была обставлена со вкусом, в высшей степени утонченном вкусом и одновременно несла на себе отпечаток аскетизма.
Совсем немного предметов обстановки: торшер, стол, книжный шкаф, литография на стене. Невероятное, непревзойденное, присущее только японцам чувство «ваби», такого не могло быть в европейских жилищах. Способности найти в самых обыденных предметах красоту не меньшую, чем в изысканных и замысловатых вещицах. И все благодаря определенному их расположению в пространстве.
– Выпьете? – спросил мистер Касоура. – Виски с содовой?
– Мистер Касоура… – начал Чилдан.
– Просто Пол, – сказал молодой японец.
Затем, указывая на жену, он сказал:
– Бетти. А вы…
– Роберт, – пробормотал Чилдан.
Усевшись на мягком ковре со стаканами в руках, они слушали запись «кото», японской тринадцатиструнной арфы. Эта пластинка, совсем недавно выпущенная японской ХМВ, «Хиз мистерс войс», была очень популярной. Чилдан обратил внимание на то, что вся музыкальная установка была куда-то спрятана, даже динамики.
Он не мог определить, откуда льются звуки.
– Не зная ваших вкусов, мы не стали искушать судьбу.
Бетти улыбнулась.
– На кухне в электропечи жарятся бифштексы. Гарниром будет печеный картофель в кисло-сладком соусе с луком. По принципу: никогда не прогадаешь, подавая гостю бифштекс в первую же встречу.
– Весьма польщен, – сказал Чилдан. – Я обожаю бифштексы.
Это и правда было так. Ему редко приходилось пробовать бифштексы. Громадные скотоводческие фермы Среднего Запада давно уже не присылали мяса не западное побережье большими партиями, и он не мог вспомнить, когда в последний раз ел хороший бифштекс.
Теперь пришла его очередь одарить хозяев.
Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую вещицу, завернутую в китайскую шелковую бумагу. Он осторожно положил ее на столик. Хозяева сразу же заметили это, и тогда он сказал:
– Подарок. Безделушка. Чтобы хоть как-то отблагодарить за покой и радость, которые я вкусил в вашем доме.
Он развернул бумагу и показал им подарок: кусочек слоновой кости, точеный китобоями Новой Англии более столетия назад, крохотное, украшенное орнаментом произведение искусства, называвшееся резьбой по слоновой кости. Хозяева знали толк в резьбе, которой моряки занимались в свободное время. Ни один предмет не был столь законченным выражением культуры старых США.
Наступила торжественная тишина.
Он развернул бумагу и показал им подарок: кусочек слоновой кости, точеный китобоями Новой Англии более столетия назад, крохотное, украшенное орнаментом произведение искусства, называвшееся резьбой по слоновой кости. Хозяева знали толк в резьбе, которой моряки занимались в свободное время. Ни один предмет не был столь законченным выражением культуры старых США.
Наступила торжественная тишина.
– Спасибо, – сказал Пол.
Роберт Чилдан поклонился.
В душе его на мгновение разлился покой. Это подношение есть – по определению «Книги перемен» – своего рада возлияние.
Какая-то часть тревоги и подавленности, терзавших его перед этим, стала покидать его душу.
От Рэя Келвина он получил возмещение за кольт сорок четвертого калибра и вдобавок письменное заверение в том, что подобное не повторится. Однако это не уменьшило груза, лежавшего на сердце.
Только сейчас, в этом, не относящемся к бизнесу положении, у него подтаяло ощущение, что все в мире летит к черту.
«Ваби», окружавшее его, излучение гармонии – вот это что. Соразмерность, равновесие. Они так близки к дао, эти двое молодых японцев. «Вот почему на меня так подействовало их появление: я еще тогда почувствовал присутствие в них Дао, собственными глазами увидел его отблеск».
Ему вдруг стало очень интересно, на что это похоже – по-настоящему постичь Дао? Дао – это то, что сначала свет, а потом тьма. Оно есть причина взаимодействия двух основных сил и таким образом обуславливает обновление. Благодаря этому сдерживается распад мира. Вселенная никогда не исчезает потому что, как только покажется, что мир окутывается мраком, что он и вправду берет верх над миром, тут же в самых глубинах тьмы зарождаются ростки света. Таков путь развития. Когда зерно падает, оно падает на землю, в почву. И там, глубоко внизу, невидимое взору, оно прорастает и дает начало новой жизни.
– Настоящий шедевр, – сказала Бетти.
Она присела на колени и предложила ему тарелку с маленькими ломтиками сыра.
Он с благодарностью взял два.
– Сегодняшний день весь заполнен известиями из-за рубежа.
Пол прихлебнул из бокала.
– Когда я ехал вечером с работы домой, передавали прямую трансляцию грандиозной церемонии национальных похорон в Мюнхене. Там было пятидесятитысячное шествие с флагами и тому подобное. Все время пели «Был у меня товарищ». Сейчас тело усопшего доступно для всех преданных членов партии.
– У доктора Геббельса такие прелестные дети, – продолжал Чилдан. – И все очень способные.
– Да, это верно, – согласились японцы. – Он, в отличные от других крупных высокопоставленных лиц Германии, примерный семьянин, – сказал Пол. – Их нравы весьма сомнительны.
– Я бы не очень доверял слухам, – возразил Чилдан. – Вы вероятно имеете в виду Рема? Это древняя, давно позабытая история.
– Я скорее имел в виду Германа Геринга, – сказал Пол.
Он медленно потягивал виски и разглагольствовал.
– Говорят, он подобно Рему, устраивает оргии, отличающиеся фантастическим разнообразием. От одного упоминания о них мороз пробирает по коже.
– Это все ложь, – отозвался Чилдан.
– Да ну его. Этот субъект не заслуживает того, чтобы о нем говорили, – тактично вмешалась Бетти, глядя на обоих мужчин.
Они допили стаканы, и она вышла наполнить их вновь.
– Политические дискуссии всем кружат голову, – заметил Пол. – А самое главное – ее не терять.
– Да, – согласился Чилдан. – Спокойствие и прядок. Только при таких условиях все вернется на свои места.
– Период после смерти вождя – период критический в тоталитарном обществе, – сказал Пол. – Отсутствие традиций и влияние среднего класса на общественную жизнь в сочетании с…
Он запнулся.
– А не лучше ли бросить разговоры о политике?
Он улыбнулся как простой студент.
Роберт Чилдан почувствовал, как краска заливает лицо, и склонился над новым стаканом, чтобы укрыться от глаз своих хозяев.
Такой ужасный разговор он затеял. Во все горло по-идиотски спорить о политике. Бестактность его не имела границ. И только врожденный такт хозяина дома позволил спасти вечер. «Мне еще нужно многому научиться, – подумал Чилдан. – Они такие воспитанные и вежливые, а я кто? Белый варвар. Ведь правда?»
Некоторое время он смаковал виски, стараясь придать лицу выражение удовлетворенности. «Нужно всегда следовать их примеру, – сказал он себе, – всегда соглашаться».
Тут он с ужасом подумал, что его уму приходится продираться теперь сквозь рогатки, поставленные алкоголем. Да еще усталостью и волнением. «Нужно держаться, иначе меня больше никогда не пригласят, может и теперь уже поздно». Его охватило отчаяние.
Бетти, вернувшись из кухни, снова уселась на ковер. «Какая привлекательная, – снова подумалось Чилдану. – Такое нежное тело. У них прекрасные фигуры: никакого жира, никаких выпуклостей. Им не нужны ни грации, ни пояса». Свои чувства нужно скрывать любой ценой, и тем не менее порой он не мог сдержаться и то и дело украдкой поглядывал на нее. Прелестный темный цвет кожи, волос, глаз. «В сравнении с ними, мы выпечены только наполовину. Нас вышвырнули из печи прежде, чем мы допеклись. Точно, как в древней легенде аборигенов о белых пришельцах. Как это близко к истине».
Нужно думать о чем-нибудь другом, найти какую-нибудь расхожую тему, все, что угодно. Висела неловкая пауза, делавшая его напряжение жгучим, невыносимым.
О чем же, черт побери, говорить? О чем-нибудь безопасном. Он скользнул взглядом по невысокому черному шкафу.
– У вас, я смотрю, там «Из дыма вышла саранча»? – сказал он. – От многих слышал о романе, но большая занятость не позволила мне его прочесть.
Он поднялся и направился к шкафу, где стояла книга, тщательно выверяя каждое движение с выражением на лицах. Они, казалось, допускали такой поворот общения, и поэтому он продолжил:
– Детектив? Вы уж простите мне мое крайнее невежество.
Теперь он листал книгу.
– Вовсе даже не детектив, – отозвался Пол. – Просто весьма интересная форма утопии, возможная только в жанре фантастики.
– О, нет, – не согласилась Бетти. – Фантастика здесь не причем. Там, в фантастике, речь идет о будущем, где наука ушла далеко вперед по сравнению с нашим временем. А эта книга не укладывается в подробные рамки. Тут дело происходит не в будущем.
– Но, – возразил Пол, – в ней идет речь об альтернативном настоящем. Есть множество широко известных фантастических романов подобного рода.
Повернувшись к Роберту, он пояснил:
– Простите мне мою дотошность, но жена моя знает, что я долгие годы был страшным любителем научной фантастики. Она поглотила меня еще в раннем детстве, когда мне было еще лет двенадцать. Это было в самом начале войны.
– Понимаю, – вежливо сказал Чилдан.
– Хотите взять «Саранчу»?
Пол улыбнулся.
– Мы скоро ее дочитаем, самое большее через день или два. Так как моя контора в центре города, недалеко от вашего знаменитого магазина, я мог бы с радостью занести ее вам в обеденный перерыв.
Некоторое время он молчал, а затем продолжил, как показалось Чилдану, повинуясь какому-то знаку Бетти.
– Вы и я, Роберт, могли бы тогда вместе пообедать.
– Благодарю вас, – сказал Роберт.
Это было все, что ему удалось вымолвить.
Обед в одном из центральных модных ресторанов для бизнесменов. Он и этот изысканный современный высокопоставленный японец! Об этом он и мечтать не смел. Все поплыло у него перед глазами.
Однако он продолжал просматривать книгу и только кивнул.
– Да, – отозвался он наконец, – эта книга, вероятно, очень интересная. Мне бы очень хотелось прочесть ее. Я всегда стараюсь быть в курсе того, о чем так много спорят.
Но тут же новые сомнения стали одолевать его. Стоило ли ему именно так высказываться, признаваться, что его интерес к книге обусловлен модой на нее? Может это дурной тон? Он не знал, так ли это, но тем не менее почувствовал, что так.
– Нельзя судить о книге только по тому, что она бестселлер, – сказал он. – Это всем известно. Многие из бестселлеров – ужасный хлам. Но, однако, эта книга…
Он в нерешительности замолчал.
– Вы правы, – сказала Бетти, – у большинства на самом деле скверный вкус.
– То же самое относится и к музыке, – поддержал Пол. – Сейчас мало кто интересуется, например, подлинным американским народным джазом. Вот вам, скажем, Роберт, нравятся Банк Джонсон или Кид Ори? Или ранний диксиленд? У меня целая дискотека такой музыки: оригинальные пластинки фирмы «Дженет».
– К сожалению, я немного знаю о негритянской музыке.
По их виду он понял, что это признание не доставило им большого удовольствия.
– Я предпочитаю классику, Баха и Бетховена.
Конечно же, это произвело желанное впечатление. Но все же он ощущал некоторую натянутость. Неужели они предполагали, что он будет отрицать музыку великих европейских мастеров, не подвластную времени классику, ради нью-орлеанского джаза, родившегося в притонах и кабачках негритянских кварталов?