– Я знаю, что они там продают. И ты тоже знаешь.
– Да, – сказал Маккарти.
Они оба знали, потому что они оба имели к этому делу самое прямое отношение, и довольно давно.
Официальное корпорация «У-М» занималась выпуском решеток из кованого железа для лестниц, балконов, каминов для декоративных украшений жилых зданий, все на базе массового производства, по стандартным чертежам. Для каждого сорокаквартирного здания штамповалось одно и то же изделие сорок раз подряд. С виду корпорация «У-М» была металлургическим предприятием. Но вдобавок к этому она занималась еще и другими делами, и именно оттуда она извлекала настоящие прибыли.
Используя большое количество тщательное подобранных инструментов, материалов и оборудования, корпорация «Уиндем-Матсон» непрерывным потоком выпускала подделки американских изделий довоенного производства. Эти подделки осторожно, со знанием дела подбрасывали на оптовый рынок произведений искусства, вливая в реку подлинных вещей, собираемых по всему континенту. И так же, как при коллекционировании почтовых марок и монет, никто не мог оценить фактический процент подделок, находившихся в обращении. И никто – в особенности торговцы, да и сами коллекционеры – не хотели этого делать.
Когда Фринк ушел с работы, на его верстаке лежал наполовину законченный револьвер фирмы «Кольт» времен Фронтира, освоения западных территорий. Он сам сделал отливку в собственного же изготовления формах и теперь был занят ручной шлифовкой деталей. Рынок огнестрельного оружия времен Гражданской войны и Фронтира был неограниченным: «У-М» могла продать все, что производил Фринк. Это и было его специализацией.
Медленно подойдя к своему верстаку, Фринк взял еще необработанный, покрытый заусеницами шомпол револьвера.
Еще дня три, и револьвер был бы закончен. «Да, – подумал он, – приличная работа». Эксперт, конечно, мог бы определить разницу, но коллекционеры-японцы не были знатоками в точном значении этого слова, у них не было ни эталонов, ни методов проверки для того, чтобы судить о подлинности изделия.
Насколько ему было известно, им фактически и в голову не приходило хоть сколько-нибудь сомневаться в исторической подлинности предметов, или произведений народных ремесел, продаваемых на Западном побережье. Возможно, когда-нибудь, такая мысль все-таки придет им в голову, и тогда пузырь лопнет, а вместе с ним лопнет и рынок подлинных изделий. В соответствии с законом Грешэма, подделки подрывают ценность подлинников. В этом, без сомнения, была причина отсутствия проверок: ведь, в конце концов, все оставались вполне довольны.
Фабрики и заводы, разбросанные по разным городам, выпускали продукцию и имели свою прибыль. Оптовики передавали вещи дальше, а хозяева магазинов выставляли их и рекламировали. Коллекционеры раскошеливались и, удовлетворенные, везли свои приобретения домой, чтобы произвести впечатление на любовниц, жен, коллег и друзей.
Так же, как с послевоенными грудами бумажных денег, все шло прекрасно, пока никто не задавал вопросов. Никому не причинялось никакого ущерба, пока не пришел день расплаты. Тогда расплатятся все. Но пока никто не разговаривал об этом, даже те, кто зарабатывал на жизнь производством подделок. Все отказывались думать о том, что они делают, занимаясь только чисто техническими вопросами.
– Давно ты не пробовал сделать что-нибудь оригинальное? – спросил Маккарти.
Фринк пожал плечами.
– Много лет. Я могу скопировать все, что угодно, довольно аккуратно, но…
– Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что ты заразился у нацистов идеей о том, что евреи не способны творить, что они могут заниматься лишь имитацией и торговлей, посредничеством.
Он безжалостно уставился на Френка.
– Может быть, так оно и есть, – сказал Френк.
– А ты попробуй. Сначала сделай эскизы. Или сразу поработай с металлом. Поиграй, как дети играют.
– Нет, – сказал Фринк.
– Веры у тебя нет, – сказал Маккарти. – Ты ведь окончательно ее похоронил, верно? Веру в себя. Очень плохо. Потому что я уверен, ты в состоянии сделать это.
Он отошел от верстака.
«Да, очень плохо, – подумал Фринк. – И тем не менее, это правда. Я не могу по принуждению обрести веру или энтузиазм одной лишь решимостью. Этот Маккарти, – подумал он, – чертовски хороший начальник цеха. Он обладает способностью пришпорить человека, заставить его выложить все свое умение, превзойти себя даже наперекор самому себе. Прирожденный руководитель. Почти ведь вдохновил меня, пусть хоть на мгновение, но вот он отошел, и энергия ушла в песок. Жаль, что не захватил своего оракула. Можно было бы спросить у него совета, воспользоваться плодами его пятитысячелетней мудрости». И тогда он вспомнил, что экземпляр «Книги перемен» есть в комнате отдыха конторы корпорации «У-М». Он прошел через цех в контору, а оттуда в комнату отдыха.
Усевшись на стул из хромированных трубок с пластиковым сиденьем, он записал свой вопрос на обратной стороне конверта: «Следует ли мне заняться частным бизнесом в области прикладного творчества, как мне только что советовали?» После этого он стал бросать монеты.
В последней черте выпала семерка, затем он определил вторую и третью. Нижнее трехстишье, как он определил, было цинь. Все выглядело неплохо, потому что цинь означало творчество. Затем черта четвертая с переходом на восьмерку: инь. И черта пятая тоже дала переход на восьмерку, тоже инь.
«Боже, – подумал он взволнованно, – еще одна черточка инь, и выйдет гексаграмма одиннадцать».
Так, спокойно. Очень благоприятный исход. Или…
Руки его задрожали, позвякивая монетами.
Черта янь и, следовательно, гексаграмма двадцать шесть. Да-чу, Воспитание великим. И та, и другая черты были благоприятными, третьего не было. Он бросил три монеты.
Инь, значит покой.
Открыв книгу, он прочел соответствующее разъяснение:
«Покой. Малое уходит.
Великое приходит.
Большая удача. Успех».
«Значит, я должен поступить так, как сказал Маккарти. Завести свое маленькое дело».
Осталось только определить переходящую черту. Он перевернул страницу. Какой там текст?
Он не мог вспомнить, но скорее всего благоприятный, потому что сама гексаграмма было очень удачной. Союз небес и земли – однако первая и последняя черты были за пределами шестиугольника.
Глаза его нашарили нужное место и тут же выхватили его:
«Стена рушится назад в ров.
Не следует использовать армию.
Пусть твои повеления будут известны в твоем городе.
Упрямство ведет к унижению».
Полное банкротство! Он вскричал от ужаса. Дальше следовал комментарий:
«Перемена, о которой упоминалось в центре гексаграммы, уже начала осуществляться. Стена города погружается назад в ров, из которого была подкопана. Близится роковой час».
Эта была, без всякого сомнения, одна из самых страшных строк в книге, содержащей более трех тысяч строк. А вот суждение гексаграммы, тем не менее, было хорошим.
Так чему же ему следовать? Почему такая огромная разница? Такого с ним еще не случалось. В одном пророчестве смешались и большая удача, и гибель. Что за сверхъестественная судьба? «Я, должно быть, нажал одновременно на две кнопки», – решил он.
Черт, но ведь случиться должно или одно, или другое. А вместе? Разве может одновременно выпасть и большая удача, и гибель?
Или… может быть, ты…
Ювелирный бизнес завершится полным успехом, суждение относится именно к нему. А вот черта, чертова переходящая черта. Она относится к чему-то более глубокому, она указывает на какую-то катастрофу в будущем, возможно, и не связанную с ювелирным делом.
«Но тем не менее, мне уготована какая-то зловещая судьба. Война! – подумал он. – Третья Мировая! Два миллиарда будут убиты, наша цивилизация будет стерта с лица Земли. Водородные бомбы градом падут на нас. Ну и ну! – подумал он. – Что же происходит? Неужели я буду как-то причастен к ее возникновению? Или другой какой-то бедолага, которого я даже не знаю? Или мы все будем виноваты в этом? Во всем виноваты эти физики с их теорией синхронности, по которой каждая частица неразрывно связана со всеми остальными: любой случайный шаг может нарушить равновесие вселенной. И все это превращает жизнь в забавную шутку, над которой некому будет посмеяться. Я открываю книгу и читаю отчет о будущих событиях, которые сам бог затеял по рассеянности и о которых хотел бы забыть. А кто я есть? Стоит ли меня принимать во внимание? Мне нужно забрать свои инструменты и электрооборудование у Маккарти, открыть мастерскую и заняться своим пустячным бизнесом, не обращая никакого внимания на эту последнюю жуткую строку, работать, творить по своему собственному разумению до самого конца, стараться изо всех сил, пока не рухнут стены на всех нас, на все человечество. Вот о чем поведал мне оракул. Злой рок скоро уничтожит нас всех, так или иначе, но пока что у меня есть, чем заняться. Я должен воспользоваться своим разумом, своими руками. Суждение относилось только лично ко мне, а последняя строка – ко всем нам. Слишком уж ничтожен я сам по себе, могу только прочесть то, что написано, поднять взор к небу и склонить голову, а затем упорно трудиться, как если бы я ничего не знал из того, что ждет меня впереди. Оракул не ожидает от меня ничего иного, не ждет, что я начну бегать туда-сюда по улицам и вопить что есть мочи, привлекая внимание прохожих. А может ли кто-нибудь из нас изменить ситуацию. Все мы вместе или кто-то по-настоящему великий, или кто-то по-настоящему счастливый сможет оказаться в нужном месте. Совершенно случайно, в результате слепой удачи. И вся наша жизнь, вся наша планета висят на тонком волоске этой случайности».
Закрыв книгу, он пошел из комнаты отдыха и вышел в цех. Увидев Маккарти, он помахал ему рукой, чтобы тот отошел в сторону, и они могли бы продолжить разговор.
– Чем больше я думаю об этом, – сказал Фринк, – тем больше мне нравится твоя идея.
– Прекрасно, – сказал Маккарти. – Теперь послушай. Нужно сделать вот что. Ты можешь раздобыть денег у Уиндема-Матсона. – Он подмигнул Фринку. – Я придумал, каким образом. Я собираюсь тоже бросить эту работу и присоединиться к тебе. Ты видел мои эскизы? Разве они плохи? Ведь хорошие же, я знаю.
– Конечно, – сказал Фринк, несколько смутившись.
– Давай встретимся вечером после работы, – сказал Маккарти, – у меня дома. Приходи часов в семь, пообедаешь со мной и с Джоанной, если только вытерпишь мою ребятню.
– О'кей, – заключил Фринк.
Маккарти хлопнул его по плечу и отошел.
«Я проделал большой путь, – сказал Фринк самому себе, – за эти десять минут».
Страха и тревоги уже не было, был только азарт.
«Все произошло так быстро», – подумал он, подойдя к своему верстаку и собирая инструменты. Наверное, такие перемены так и происходят. Появляется благоприятная возможность…
«Всю жизнь я ждал этого. Когда оракул говорит: „Что-то должно быть достигнуто“, он именно это и имеет в виду. Время поистине великое. Какое сейчас время? Именно в этот момент? Оракул говорит, что приближается „Воспитание великим“. Инь становится янем. Все движется. Черта скользит и появляется новое мгновение. Я так спешил, что не заметил этого, возможно, ошибся, выхватив взглядом не то место. Держу пари, что именно поэтому я и наткнулся на эту жуткую строку, и благоприятная гексаграмма стала зловещей. Какой же я осел!»
Однако, несмотря на свое возбуждение и оптимизм, он не мог просто взять и выбросить из головы эту строку.
«И все же, – подумал он с усмешкой, – придется постараться. Вдруг до вечера удастся забыть о ней, будто ничего и не случилось. Да я почти уверен, потому что это совместное с Эдом предприятие, действительно, может вылиться в нечто крупное. Я уверен, что у него безошибочный нюх. Да и я еще не сказал последнего слова. Сейчас я ничего из себя не представляю, но если я смогу провернуть всю эту затею, то, может быть, мне удастся вернуть Юлиану. Я знаю, что ей нужно, она заслуживает человека, представляющего из себя кое-что, имеющего вес в обществе, а не какого-то там чокнутого. Когда-то в прежние времена, мужчины были мужчинами. Тогда, до войны, а сейчас… Не удивительно, что она скитается с одного места на другое, от одного мужчины к другому, ищет что-то и даже осознает, кто она есть и каковы ее биологические потребности. Но я-то знаю, и эта затея Маккарти – что бы там ни было – поможет мне ради нее добиться успеха».
Роберт Чилдан закрыл магазин «Американские художественные промыслы, инк.» на обед. Обычно он переходил улицу и ел в кафе напротив. И всегда он уходил не больше, чем на полчаса, а сегодня и того меньше – на двадцать минут. Воспоминания о тяжких испытаниях, перенесенных им при встрече с мистером Тагоми и персоналом торгового представительства, совершенно испортили ему аппетит.
Возвратившись в магазин, он твердо сказал себе: пора менять тактику, и, не отзываясь на телефонные вызовы, все дела устраивать в магазине.
На визит к Тагоми ушло около двух часов, это очень много. Уже почти два – открываться снова слишком поздно. За целых полдня он продал всего одну вещь – эти часы с Микки-Маусом – довольно дорогой предмет, но…
Он открыл дверь магазина, подпер ее и вошел в подсобку повесить пальто.
Когда он вновь появился, то обнаружил в магазине покупателя. Белого. «Ну и ну, – подумал он. – Сюрприз».
– Добрый день, сэр, – сказал Чилдан. Он слегка поклонился. Вероятно, какой-нибудь пинки. Худой, довольно смуглый, хорошо, по моде одетый, а держится скованно, и лицо поблескивало от пота.
– Добрый день, – пробормотал посетитель.
Он двигался по магазину, осматривая витрины.
Затем он неожиданно подошел к прилавку, сунул руку в пальто, достал небольшой кожаный футляр для визитных карточек и выложил разноцветную, изысканно отпечатанную карточку.
На карточке была эмблема Империи и воинские знаки отличия. Военно-морской флот. Адмирал Харуша. Роберт Чилдан с волнением рассматривал ее.
– Корабль адмирала, – объяснил покупатель, – в настоящее время находится в заливе Сан-Франциско. Авианосец «Сёкаку».
– О, – отозвался Чилдан.
– Адмирал Харуша до сих пор еще не посещал Западного побережья, – продолжал объяснять покупатель. – У него масса пожеланий, и среди них – посетить ваш знаменитый магазин. На Родных Островах только и говорят об «Американских художественных промыслах, инк.».
Чилдан поклонился, не в силах дольше скрывать восторг.
– Однако, – продолжал мужчина, – из-за большого количества назначенных встреч адмирал не сможет нанести персональный визит в ваш уважаемый магазин. Поэтому он послал меня. Я – его поверенный.
– Адмирал – коллекционер? – спросил Чилдан.
Мысли его лихорадочно работали.
– Он – любитель искусств. Он истинный знаток, но не коллекционер. То, чего он хочет, предназначено для подарков, а именно: он желает преподнести каждому офицеру своего корабля какой-нибудь ценный исторический предмет, что-либо из легкого стрелкового оружия времен легендарной американской Гражданской войны.
Мужчина на мгновение замолчал.
– Всего на корабле двенадцать офицеров.
«Двенадцать пистолетов времен Гражданской войны, – подумал про себя Чилдан. – Это будет почти десять тысяч долларов».
Он затрепетал.
– Насколько известно, – продолжил поверенный адмирала, – ваш магазин продает такие бесценные старинные предметы, сошедшие со страниц американской истории и, увы, слишком быстро исчезающие в бездне времени.
Подбирая слова самым тщательным образом – позволить себе упустить такой случай, совершить хотя бы одну малейшую оплошность он не мог – Чилдан сказал:
– Да, правда. Я располагаю наилучшим в Тихоокеанских Соединенных Штатах ассортиментом оружия времен гражданской войны. Я буду счастлив оказаться полезным адмиралу Харуша. Должен ли я собрать эту прекрасную коллекцию и привезти на борт «Сёкаку»? Может, к вечеру?
– Нет. Я произведу осмотр здесь.
Двенадцать. Чилдан стал подсчитывать в уме. У него сейчас не было двенадцати, у него было только три. Но он мог бы приобрести двенадцать, если ему повезет, в течение недели через различные каналы, например, посылка авиапочтой с Востока и связи среди местных оптовиков.
– Вы, сэр, – сказал Чилдан, – хорошо разбираетесь в таком оружии?
– Сносно, – сказал мужчина. – У меня есть небольшая коллекция ручного оружия, включая крохотный потайной пистолет, выполненный в виде костяшки домино. Приблизительно 1840 года.
– Прелестная вещица, – сказал Чилдан.
Он направился к запертому столу, чтобы достать несколько пистолетов для проверки их поверенным адмирала Харуша.
Когда он вернулся, то увидел, что покупатель выписывает чек. Поверенный оторвался от своего занятия и сказал:
– Адмирал желает уплатить вперед. Задаток в размере пятнадцати тысяч долларов ТША.
Комната перед глазами Чилдана поплыла.
Однако ему далось сохранить спокойствие, даже придать себе несколько скучающий вид.
– Как пожелаете. В этом нет необходимости – простая формальность.
Поставив кожаную, с фетровыми накладками коробку на прилавок, он сказал:
– Вот исключительно редкий кольт сорок четвертого калибра выпуска 1860 года. – Он открыл коробку. – Черный порох и пули. Такие поставлялись в армию США. Парни в голубом носили это оружие при себе, например, во время второго похода на Юг.
Поверенный весьма продолжительное время изучал кольт-44. Затем, подняв глаза, холодно сказал:
– Сэр, это подделка.
– А? – непонимающе спросил Чилдан.
– Возраст этого образца не более шести месяцев. Сэр, представленный вами предмет – подделка. Я глубоко сожалею. Но смотрите. Вот это дерево рукоятки подвергнуто искусственному старению с помощью химикатов. Стыдно.
Он отложил револьвер.
Чилдан поднял его и безмолвно повертел в руках. Он не мог ничего придумать, ничего сказать. Наконец он вымолвил:
– Этого не может быть.
– Имитация подлинного исторического оружия. Ничего более. Я боюсь, сэр, что вас обманули. Наверное, какой-нибудь недобросовестный агент. Вы должны заявить об этом в полицию Сан-Франциско.
– Я весьма сожалею. Возможно, и остальное у вас здесь – подделки. Может быть, вы, сэр, владелец и продавец таких изделий, не в состоянии отличить фальшивки от подлинника?
Наступила пауза.
Протянув руку, посетитель поднял наполовину заполненный чек, положил его в карман, спрятал авторучку и поклонился.
– Очень жаль, сэр, но я определенно не могу, увы, вести дела с «Американскими художественными промыслами, инк.». Адмирал Харуша будет разочарован. Но войдите и вы в мое положение.