– Вы все скоро взорветесь! и эти franzosen, все! Зиммер тоже!.. и суп! heil! heil!
Она топает то одной ногой, то другой… бум! баум!.. и колотит обеими руками в стекла… двумя ладонями… бум! но никто даже не вздрогнул…
– Бомба взорвется прямо у вас в животах! у всех!.. и у него тоже! heil! heil!
У него – это у Адольфа в рамке… она указывает на него… она стоит как раз под ним… топает ногами, одной, другой!.. танцует!.. пам!.. пам!.. и опять заливается смехом… а нам вот совсем не смешно… у нее смех, прямо как в зверинце… настоящая гиена… она опять хватает свои мундиры, покрытые засохшей кровью, мажет себе лицо, делает маленькие усики, как у него в рамке… лучше уж на нее не смотреть… все делают вид, что ничего не видят и не слышат… но она слишком шумит, это похоже на провокацию… Крахт шепчет ее мужу, мне и Ля Виге, чтобы мы помогли ему увести ее в другую комнату… осторожно… через заднюю дверь… она не сопротивляется и даже довольна, ее злоба внезапно угасает… умиротворенная, она позволяет себя поднять, взять под руки и увести вместе с мундирами… сейчас мы уложим ее на спину… она больше не плачет… и не угрожает Адольфу… все встают из-за стола… heil! heil!.. привет!.. и расходятся по своим комнатам… без единого слова, как если бы ничего не случилось… мы с Крахтом и Ля Вигой обмениваемся замечаниями… небо темнее, чем вчера, и, может быть, чуть желтее, от серы… дует ветер с востока… самолетов уже совсем не видно, только слышно… шум моторов не такой, как у Luftwaffe, те напоминает кофейные мельницы, а у RAF моторы работают тише и монотоннее… Крахт спрашивает меня об этом, он хочет знать мое мнение… но у меня никакого мнения нет!.. и оно еще не скоро появится!.. а вот musik будет уже завтра! он вскидывает свои руки вверх…
Мол, начинаем! musik!
* * *Как бы там ни было, но нам ничего не оставалось, как скромно удалиться… Лили, Ля Виге, мне, Беберу… выходя, я положил в кобуру то, что было условленно… все это, понятное дело, было фарсом… уже ни для кого не было секретом, что я имел доступ к шкафу Харраса… и это могло иметь последствия… ладно!.. посмотрим!.. очутившись в нашем башенном закутке, мы хорошенько перетряхнули все свои тюфяки, тряпки и обрывки ковров… крыс тоже… они даже не убегали… с наступлением холодов они становились все смелее… все нахальнее… Бебер, которого никак нельзя было назвать дружелюбным котом, ими уже не занимался… мне было ясно, что если бы мы оставили здесь два, три полных котелка, у нас бы собралось все племя, из подвала и леса… однако у нас и помимо крыс хватало проблем… нужно было еще хорошенько обдумать этот припадок истерички Кретцер… конечно же, все это было комедией… но орать на Гитлера, мазать себе рожу засохшей кровью, рисовать себе такие же усики… и еще эти ее heil! heil!.. все это в корне меняло дело… наверное, уже весь Цорнхоф в курсе, да и Моорсбург тоже… что же предпримет Крахт?… мы втроем ничего не говорили… мы были только свидетелями… но иногда и свидетелем быть достаточно! я помню, что со мной стало после моего «Попали в переделку»,[161] а ведь это было всего лишь хроникой того времени, тем, что я зафиксировал! а мне это и по сей день простить не могут! ну а тогда дело и вовсе приняло дурной оборот, мы были объявлены «предателями, которых следует повесить», причем не только на улице Жирардон… естественно, на нас навесили все!.. хотя теперь, задним числом, я и понимаю, что обрушившееся на нас проклятие имело свои преимущества, ибо оно раз и навсегда избавило нас от необходимости быть любезными с кем бы то ни было… а ничто не расслабляет, не размягчает и не обессиливает вас больше, чем маниакальное стремление всем нравиться… ах, он такой не общительный… вот и замечательно, браво!.. но, боюсь, благодаря этой шлюхе Кретцер все скоро узнают, что мы наехали на самого fuhrer'a! и что мы сможем на это ответить?… я спрашиваю у Лили, Ля Виги… очень тихим голосом… осторожность не помешает… Ля Вига начинает смеяться…
– Ну и интрижка! вот это да! о! о!
– Да иди ты со своими интрижками! тоже мне, человек ниоткуда!
– Стой, я сейчас тебе его покажу!
Он смотрит на меня остановившимся взглядом!.. а потом начинает косить! косить!.. хуже, чем в фильме…
– Представь себе, что вокруг звуковой барьер! звуковой барьер!
– О чем это ты?
Еще немного и мы подеремся…
– О, ты величайший артист нашего времени!.. а этот Адольф всего лишь крикливый мудак! и ландрат тоже!
Лили меня поддерживает…
– Да! да! Ля Вига!
– Ты это серьезно, Фердина?
– Да, клянусь тебе!
– Ну тогда!.. тогда другое дело!..
Теперь мы можем спокойно все обсудить…
* * *Однако жизнь должна продолжаться, даже если она не кажется тебе особенно прекрасной… нужно делать вид, что веришь в будущее!.. всем же известно, что, если не терять веры, оптимизма и не забывать о благодарности, то вашим невзгодам рано или поздно наступит конец… даже если вы приняли рискованное решение, но крепко держите нить Истории, все равно когда-нибудь вы будете вознаграждены… нить Истории? вот вы подвешены в зыбком равновесии, а вокруг – полная тьма… и все же вы делаете свой выбор… но вдруг нить Истории резко обрывается! значит, потом вас случайно найдут в месиве, в каше… а разъяренные пьяные зрители придут, чтобы отомстить, искромсать ваши внутренности, сделать из них фрикадельки, а потом свалить все в кучу и зарыть в какой-нибудь Катыни, однако вам даже не на что жаловаться! вы ведь сами принимали решение, да!.. вот меня, к примеру, обвиняют в том, что мне платили немцы… я же сделал на этом себе целое состояние!.. причем, обвиняет меня в этом не один человек, а сотни, и все они прекрасно осведомлены!.. Кусто, служащий Леска,[162] Сартр, участник Сопротивления в Шатле,[163] мой переводчик Арагон и тысяча других! Вайян Гонкур, который ужасно сожалеет и до сих пор не может утешиться… он ведь уже держал меня на прицеле своего ружья[164]… я могу похвастаться, что ухватил самую что ни на есть главную нить Истории, поэтому люди и справа, и слева в равной мере так меня ненавидят… можно безо всякого преувеличения сказать, что нить Истории проходит прямо через меня, спускается сверху, с облаков над моей головой, в мою задницу… вот через Кромвеля, брошенного на свалку, где кишели черви, такая нить не проходила!.. он почувствовал это на своей шкуре! его пришлось вырыть из земли, еще раз придушить и снова повесить!..[165] нет, пока у вас, мертвого или живого, нет веревки на шее, вы создаете окружающим массу неудобств… поэтому я и смотрю с таким сожалением на всех этих разгуливающих на подмостках, ликующих, разглагольствующих комиссаров и прочую сборную солянку всех мастей, министров, всевозможных кардиналов, которые не чувствуют никакой связи с Историей… бедные они, бедные!
Э, ну и ну! опять меня заносит! я расскажу вам про Кромвеля в следующий раз! а пока нам нужно обойти всех знакомых… в Дансинге… в бакалее… и может быть, поговорить с Хьельмаром?… что-то его барабана давно не слышно… сбежали, что ли? он и пастор?… с них станется!.. я говорю Лили…
– Сходи к наследнице! потанцуй там… возьми с собой сумку с котярой… а мы вдвоем прогуляемся вокруг, если начнут сильно бомбить, то вернемся… ну-ка, послушай!
Мы втроем вслушиваемся… стены дрожат… трясутся… как вчера, не больше… и брум! очень далеко… небо опять покрыто… черными и желтыми тучами…
Ладно!.. мы оставляем Лили с Бебером… спускаемся… на перистиль… я обращаюсь к Ля Виге, который всегда с таким трепетом относился к природе…
– Что за убогая земля!.. посмотри сам!.. какая-то каша из желтой сажи, где даже картофель отказывается расти!.. да на кой хрен вообще нужна эта жуткая Пруссия! конечно, парк далеко не уродлив… но это ведь не они его создали!.. они вообще ничего не создали, кроме своего похоронного стиля…
– Ну а как же все эти огромные деревья… эти кружевные своды листьев и ветвей?…
Ля Вига всегда был чувствителен к хрупкой красоте растений… он же был язычником, пантеистом, этот Ля Вига… он и там,[166] наверное, остался таким же… тем лучше… хорошо, если есть возможность любоваться листьями и очертаниями крон деревьев… однако тогда нам нужно было раздобыть свою хавку и попытаться получить одну, две булки в Kolonialwaren… а может быть, еще и баночку искусственного меда… мне не особо хотелось идти туда ночью… этот трюк со стуком в окошко мог быть сигналом для «сопротивленцев» из бистро… чтобы они узнали, что мы здесь, и накрыли нас!.. все возможно… но, с другой стороны, мы с ней не договаривались, что придем днем!.. как только все начинают вас преследовать и подозревать в предательстве и всевозможных грехах, будь то во Франции или в Германии, происходящее вокруг вас очень быстро превращается в откровенный фарс… вот и покупательницы этой бакалейщицы совершенно ни в чем не сомневались, они даже не шептались, а открыто вопили на всю лавку, что мы позорим их деревню, нас следовало бы немедленно отправить в лагерь или в тюрьму и вообще не мешало бы лишить пищи… что было не только оскорбительно, но и несправедливо, потому что этот ландрат из Моорсбурга уже давно вытряс из нас наши карточки! конечно, мы навязывались им, но платили-то мы из своего кармана… а эти шлюхи и не думали отказываться… ни от денег… ни от сигарет Харраса… но им хотелось отнять у нас все и обращаться с нами, как с последним дерьмом!.. в какой-то момент вы начинаете задавать себе только один вопрос: почему вас еще не повесили… я хочу сказать, с соблюдением всех формальностей!.. ведь и моя мебель, и рукописи, и мой издатель уже давно ликвидированы… однако, что толку говорить об этом с бакалейщицей… вперед!.. но черт побери! не так быстро!.. я замечаю, как зашевелилась почва… и не только тут, передо мной… вся долина!.. борозды свеклы поднимаются… снова опускаются… вдалеке… еще дальше… не думаю, чтобы мне это померещилось… или же, все-таки, просто в глазах помутилось?… черт!.. обратно!.. за сигаретами!.. нас все и так ненавидят и презирают, но будет еще хуже, если мы придем без табака… мы поворачиваем обратно… быстро к шкафу!.. три пачки, четыре!.. закрываем на ключ… нужно поторопиться… мы не проходим и двадцати метров… «эй!.. эй!»… перед нами Крахт… я говорю себе! ну и мерзкая у него рожа… он что, так и не спал?… напился? или заболел?… «Что-то не так, Крахт?»… землистый, почти коричневый цвет лица… меньше чем за два дня он весь покрылся морщинами… а его усики «а-ля Адольф» как будто вздыбились… чем он недоволен?… что с ним?.– плохие новости?… достаточно взглянуть на небо и прислушаться ко всем этим звукам… и новости не понадобятся!.. удивляться нечему… он отводит нас в сторонку… не нравится мне эта его манера – отходить в сторонку, на аэродроме мы с ним уже это проделали…
– Так что, Крахт? was? was?
Если он решил нас замочить, то пусть приступает!.. нечего топтаться вокруг да около… для чего устраивать нам экскурсии?… Ля Вига, который почти ничего не говорил с тех пор, как мы уехали из Грюнвальда, показывает нам, приставив палец к виску… мол, хватит уже темнить, пусть переходит к делу!..
– Ach! nein! nein! verrückt!..
И тут его разбирает смех… он решает, что мы психи… отнюдь!.. мы абсолютно серьезны!.. нам, и вправду, надоели эти прогулки… и вдруг он вытаскивает свой огромный пистоль… мне знакома эта машина… и кобура!.. и указывает мне на своем виске место, куда я должен выстрелить!..
– Nun!.. Nun!.. давайте!
Настаивает он…
– Los!
Он так хочет!.. а вот мы так не хотим! мы же еще не окончательно рехнулись, чтобы убивать нашего эсэсовца! только этого нам не хватало! еще чего!.. конечно, он сволочь, но это нас не касается!.. да еще с такими усиками!.. а он на нас даже не смотрит!.. нет уж, пусть сам удовлетворяет свои порочные суицидальные наклонности!.. извращенец чертов!
– Nein, Крахт! nein! braver mann, Крахт! freund! freund! друг!
Мы же все равно останемся друзьями, ничего не изменится! а он пусть прогонит прочь дурные мысли!.. мы пихаем ему обратно его револьвер… выражаем ему свои дружеские чувства… произносим прочувствованные речи!.. и, наконец, сжимаем друг друга в объятиях!.. он нас напугал… все это продолжалось минуты две, три, попытка самоубийства… эмоциональные кризисы у мужчин длятся не долго, а Вот дамы и барышни в такие мгновения садятся на своего любимого конька, им все мало, подавай еще и еще!.. им ведь вообще ни в чем не знакомо чувство меры: ни в молитве, ни во время вязания, ни на Арене, ни в постели! ну а тогда мы, естественно, поволновались, а поначалу даже испугались, что он собирается отвести нас в сторонку и пустить в расход… лично я до сих пор сомневаюсь насчет его тогдашних намерений…
– Послушайте, доктор, вы не слышали? hören sie?
О чем это он хочет нас спросить? да еще с таким смущенным, даже растерянным видом… должно быть, это что-то очень личное… Ле Виган хочет оставить нас наедине…
– Нет! нет!.. не уходите, мсье Ле Виган!
Он смотрит на нас… не смеемся ли мы над ним?…
– Вы ведь видели фрау Кретцер? вы там были!
Да, вроде были… ну и что?
– Skandal!.. Skandal!
Теперь, вероятно, уже все об этом говорят… несомненно!.. даже в Берлине!.. странно, что сплетни так быстро доходят до Берлина!.. ведь все отрезано!.. радио, кабели, почта… бюро разворованы!.. и тем не менее, похоже, что все сразу же становится достоянием гласности, будоражит умы и языки… быстрее, чем в мирное время… ничто не в силах остановить болтовню… так ведь продолжалось до самого конца, до самого развала Рейха… вокруг совершаются ужасные убийства, взрываются гремучие смеси, а все тем временем треплют языками!.. ах, мадам!.. да еще такого насочиняют, навыдумывают!.. вот почему меня вовсе не удивляет, что Цезарь, даже находясь в Испании, причем занимаясь восстанием, а не какой-нибудь там свадьбой, оставался в курсе всего, что в это время происходило в Риме, до мельчайших подробностей… в Цирке… в лупанарии, в Сенате, в пригородах…
Как только люди начинают судорожно трястись, пульсировать и дергаться, становятся не нужны ни телефонные линии, ни пневматическая почта… нет нужды ни в каких аппаратах, так как сами люди испускают из себя и передают посредством собственных тел и душ всевозможные сплетни и новости… как икоту… и не какие-нибудь там намеки… уф-ф!.. а самую что ни на есть исчерпывающую информацию!.. она буквально переплескивает через край!.. вы и сами уже не рады! то, что вы узнали, сражает вас наповал… однако это позволяет вам держать руку на пульсе времени, пусть даже совсем аритмичном… вот и эсэсовец Крахт воспринял все всерьез, не так ли? скандал?… нервный припадок?… он хотел, чтобы мы высказали ему свое мнение… убедили его в том, что он не окончательно обесчещен… но он уже и сам принял меры… могу ли я засвидетельствовать, что эта женщина безумна?
– Конечно, Крахт! конечно!
Однако на всякий случай я все-таки предлагаю… а не лучше ли вызвать врача из Моорсбурга? нет, никто не хочет ехать!.. я должен составить официальное заключение, раз уж я здесь, хотя у меня и нет «разрешения»… Харрас ведь меня предупреждал, что все их министры настроены крайне враждебно, они все антинацисты, особенно в Министерстве внутренних дел!.. так что я мог еще очень долго ждать это свое «разрешение»!.. ну ничего, я скоро его получу, и причем прямиком из СС… хотя, должен признаться, я вовсе не горел желанием его получить, это унизительное разрешение… отнюдь! мы ведь не собирались оставаться в Германии вечно!.. однако Крахт хотел, чтобы я его получил!.. а на Министерство внутренних дел и всех министров ему было глубоко плевать… гнусная шайка предателей, продажных англофилов!.. монархистов!.. повесить – и дело с концом!.. я не собирался ему противоречить!.. главное, чтобы он успокоился… может, сперва подняться и осмотреть Кретцершу?… само собой! а где он ее запер?… у нее дома? она что, лежит?… мы опять возвращаемся назад… обходим кибитку… избу bibelforscher'ов… вот мы и на перистиле… я иду с Крахтом, а Ля Вига остался наверху с Лили и Бебером… я знаю, что Кретцеры живут на третьем этаже… в настоящей квартире с видом на парк… тук! тук!.. дверь открывает муж… он всхлипывает… весь в слезах, даже очки промокли… и сразу же начинает умолять Крахта не забирать его жену!.. забирать? забирать куда?… ну и насмешил же он Крахта…
– А вы что, где-то видели машину?
Нет, он не видел!.. значит, мы просто шутим?… и вдруг он бросается к ногам Крахта… просит его…
– Bitte!.. bitte!
Крахт отстраняет его и просит, чтобы я осмотрел его жену, которая тут лежит… мне сразу же бросается в глаза, что, по сравнению с нами, им не на что жаловаться… они живут далеко не бедно!.. со всеми удобствами!.. большие ковры, кровати, диваны… плетеные занавески с серебром и золотом!.. одним словом, роскошь!.. мебель, правда, вся разномастная, всевозможных стилей, как у Преториуса, но все равно не из «балансовой древесины», весьма приличная… я очень любопытен и всюду, где бываю, первым делом осматриваю обстановку… Крахт меня спрашивает…
– Что вы об этом думаете?
Он имеет в виду мадам Кретцер, а не обои!.. черт, она хочет остаться у себя и не желает никуда идти! она готова во всем покаяться, стонать, вопить, просить прощения, валяться у нас в ногах… все, что угодно, только никуда не уходить… они закрывают все окна… приказ Крахта!..
– Не правда ли, доктор, она больна? свет может ее побеспокоить?…
– Конечно! конечно, Крахт!
Я склоняюсь над этой мнимой психопаткой… и слегка приподнимаю занавеску… ага, я вижу больную… осматриваю ее… после припадка, случившегося с ней под портретом Адольфа, она совершенно без сил… бледная, очень бледная… ее муж плачет рядом с ней, по-прежнему стоя на коленях… он продолжает умолять Крахта… «bitte! bitte!»… ему даже пришлось снять очки, так как он слишком много плакал… судя по всему, в этой просторной комнате нет ни одной кровати, только софы… мои глаза постепенно привыкают к освещению… я снова осматриваю фрау Кретцер… она все еще судорожно держится за свои мундиры… я ее слушаю… сердце бьется не так уж быстро… 64… 66… веки опущены… плотно сжаты… я спрашиваю, как она ест… немного… муж ее заставляет… каши… а часто ли справляет нужду?… не очень, в ведро в туалете, там… все понятно… ну и каково же мое мнение? серьезно это? или не серьезно?… Крахт хочет знать… нервное перевозбуждение!.. конечно, отчасти это похоже на симуляцию! да!.. но только отчасти!.. она слышит, что мы говорим, и тут же испускает: ох! ох!.. и еще рыдания… но уже совсем не те, что там, внизу… не очень громкие!.. не сильнее приглушенных отзвуков «бум», доносящихся снаружи, со стороны равнины… рот едва приоткрыт… бум! браум! как во время mahlzeit'a, но совсем тихо… в целом, она выглядит вполне сносно… лежит неподвижно, вытянувшись…
– Она ведет себя довольно спокойно…
Я советую оставить ее с мужем… у нас и так хватает проблем…
О, конечно!.. Крахту больше ничего и не нужно… но как же этот Skandal? пока ведь ничего еще не улажено!.. нужно подумать… мы садимся, слушаем… а послушать есть что… пролетают все новые и новые эскадры… бззз!.. они шумят гораздо сильнее, чем наша истеричка… а тем временем Крахт интересуется…
– Не знаете, где Хьельмар?
Нет, не видели мы этого Хьельмара… да и пастора… и ничего не слышали!
– Verschwunden?… исчезли?
О, возможно… но интересно куда?… я вижу, что Крахту не по себе… опять сильный «брум» с воздуха, сверху… впрочем, к этому мы уже привыкли…
Как быстро проходят все удовольствия, а вот горести длятся бесконечно… вы уже не можете с ними расстаться… грустно, но факт!.. начиная с ваших первых кошмаров в младенчестве и заканчивая вашим предсмертным потом… а потом – занавес!.. судя по всему, наш эсэсовец, этот apotheke в сапогах, действительно расстроен… он уже ни на кого не смотрит: ни на меня, ни на фрау Кретцер, ни на «крепости», ни на облака… расселся со своим здоровенным маузером и широченной повязкой со свастикой… еще чуть-чуть, и он тоже попросит нас ему погадать… о, он что-то вспомнил!.. забыл нам сказать!.. это заставляет его встрепенуться…