После кражи экземпляров шифров из российской миссии в Пекине 19 августа 1888 г., биграммный шифр с ключом № 356 был временно выведен из употребления, но в конце XIX в. вновь введен в другом регионе.
В начале прошлого века многие страны имели свои, действующие весьма эффективно, службы дешифровки. Поэтому примененять в чистом виде алфавитные и неалфавитные шифры было опасно. В связи с этим возникла насущная необходимость по введению усложнений для увеличения стойкости кодов.
частая смена ключей и кодов;
применение одновременно нескольких кодов в тех местах, где была такая возможность;
применение различного рода приемов типа использования различных вариантов кодовых обозначений;
применение различных способов и систем перешифровки.
Параллельное применение нескольких кодов требовало больших затрат на составление и издание большого их количества, поэтому широкого распространения не получило. В России, как и во многих других странах, применялись различные виды перешифровок кодов: с помощью колонной замены, гаммирования и перестановок.
Например, использованный в МИДе, начиная с 1910 г., «передвижной условно-словарный ключ № 437» был «предназначен для шифрования приведенных в секретных сообщениях выражений общего характера и ссылок, независимо от набора любым секретным ключом (или сочетанием ключей) открытого текста шифруемого сообщения».
Ключ № 437 представлял собой шифр, который можно назвать «код + гамма + обратный код + набор простых замен для шифрованния чисел».
Применения в шифре № 437 обратной операции кодирования практически сводит на нет возможности применения указанных методов дешифрования, по крайней мере до тех пор, пока не удается накопить достаточно большой объем шифроматериала, чтобы с достаточно большой надежностью можно было снять обратный (алфавитный) код.
Перешифровальный ключ № 448 «Лямбда» предназначался для перешифрования первичного цифрового шифротекста, полученного при шифрованнии сообщения с помощью какого-либо цифрового кода.
Шифром «Лямбда» были снабжены:
все заграничные учреждения МИДа;
представители МИДа на Кавказе;
чиновники МИДа, прикомандированные к приамурскому, туркестанскому и иркутскому генерал-губернаторам и к начальнику Закаспийской области.
На время войны этим шифром снабжалась также дипломатическая канцелярия при штабе Верховного главнокомандующего.
Но уже к концу 1914 г. стало ясно, что действующие коды не обеспечивают в достаточной мере тайну шифрованной корреспонденции и вместе с тем усложняют сам процесс шифрованиая. Министерству было предложено срочно изготовить для снабжения своих учреждений:
1) особые словари на 10 тыс. знаков, наборные и разборные;
2) словарные разборные и наборные таблицы с особыми вертикальными шифрами;
3) особые ключи для перешифрования.
Однако через два года, осенью 1917 г., в докладе, представленном руководством шифровального отдела Временному правительству, констатировалось, что выполнение этой программы провалилось и в качестве временных мер пришлось вводить более слабые шифры – трехзначные словари.
Глава 24 Диссиденты из Департамента полиции
С середины XIX в. до 1917 г. в России существовал фактор, игравший заметную роль в русской государственности – борьба правительства с радикально настроенной оппозицией. Вторая половина XIX в. – это начало эпохи терроризма в России, пик которой пришелся на начало прошлого века, а последние террористические заговоры были зафиксированы в 1916 г.
С 1905 г. по 1907 г. в России террористами было убито и покалечено 4500 государственных служащих, к этому числу следует добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц.
С начала января 1908 г. по середину мая 1910 г. было зафиксировано 19 957 терактов и революционных грабежей, в результате которых погибло 732 госчиновника и 3051 частное лицо, 1022 чиновника и 2829 частных лиц – ранено. За весь этот период на счету террористов по всей стране было 7634 жертвы[480].
Всего же в период с 1901 по 1911 г. жертвами террористических актов стало около 17 тысяч человек. Эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Среди объектов акций: 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора; 16 градоначальников, начальников окружных отделений, их помощников, начальников сыскных отделений; 7 адмиралов и генералов; 15 полковников; 8 присяжных поверенных; 26 агентов полиции и провокаторов[481].
Отдельно нужно отметить «политически мотивированные грабежи». Это когда представители антиправительственных радикальных партий и движений насильственно изымали деньги у государства и частных лиц на продолжение своей деятельности.
Согласно подсчетам Минфина Российской империи, с начала 1905 г. и до середины 1906 г. революционный бандитизм нанес ущерб банкам на сумму, превышающую миллион рублей. С октября 1905 г. по октябрь 1906 г. был совершен 1951 грабеж, экспроприаторы присвоили 7 млн рублей[482].
Террористическая идея появилась в отечественном революционном движении в 1860 г. Чуть позднее были совершены первые террористические акты: 9 апреля 1866 г. бывший студент Дмитрий Каракозов[483] стрелял в императора Александра II, промахнулся, был схвачен и по решению суда публично повешен; 21 апреля 1863 г. был убит по обвинению в предательстве студент Иван Иванов «пятеркой» членов общества «Народная расправа», возглавляемого его руководителем и вождем Сергеем Нечаевым[484]. Все, что происходило позднее, это логическое продолжение двух преступлений. Покушались не только на руководителей страны, но и на любых представителей «режима». Не менее суровая кара ждала предателей или тех, кого просто подозревали в сотрудничестве с правоохранительными органами.
Правительство посчитало, что Третье отделение не справляется со своими обязанностями, и в 1880 г. его упразднило. Общее руководство жандармским корпусом возлагалось на министра внутренних дел. В системе министерства стал работать Департамент полиции, при котором был создан Особый отдел для борьбы с политическими преступлениями. Кроме того, с 1890 г. в Петербурге и в Москве стали действовать отделения по охране порядка и общественной безопасности (Охранные отделения). В начале прошлого века сеть охранных отделений создается по всей стране.
Департамент полиции выявлял революционные организации, а также пытался пресечь готовящиеся ими выступления: терроризм, экспроприацию, насильственное свержение существующего строя[485].
Обо всем этом подробно рассказано в многочисленных публикациях. Поэтому мы коснемся другой темы – защиты государственных секретов в Департаменте полиции и того, как реализация мероприятий в этой сфере влияла на эффективность борьбы с радикальной оппозицией.
Начнем с перечня сведений, составляющих государственную тайну. Он обычен для всех спецслужб – сведения о методах и средствах, используемых в оперативно-розыскной деятельности, информация о «негласных помощниках» и добытые ими сведения. Вот только в Уголовном уложении не предусматривалось ответственности за их разглашение. Единственный случай, когда был осужден высокопоставленный чиновник полиции за передачу информации о методах работы с «негласными помощниками», произошел в 1908 г.
Алексея Лопухина[486], который занимал пост директора Департамента полиции с 1902 по 1905 г., осудили за то, что он вступил в контакт с представителями радикальной оппозиции. Среди его знакомых был Владимир Бурцев[487] – знаменитый «охотник на провокаторов». Ему отставной чиновник сообщил имена нескольких «негласных помощников» провокаторов, в частности Евно Азефа («Раскина»)[488].
За это экс-директор Департамента полиции в мае 1909 г. был осужден по ст. 52 (участие в сообществе, ставившего своей целью разрушение государственного строя) и ст. 102 (ч.1 и ч.3), под которые подпадала деятельность этого сообщества.
В приговоре суда было написано, что «отставной действительный статский советник А.А. Лопухин признан виновным в том, что, зная о существовании общества, ставившего целью своей деятельности ниспровержение путем вооруженного восстания, террористических актов и цареубийства, вошел в сношение с этим обществом и выдал в ноябре 1908 и декабре 1908 г. в Лондоне имя провокатора Евно Азефа». Суд приговорил его к 5 годам каторги[489]. А вот по мнению командира Корпуса жандармов П.Г. Курлова, деяния А.А. Лопухина не подпадали под действие ст. 102, и формально обвиняемый не мог быть осужден из-за отсутствия состава преступлений согласно действующему в то время Уголовному уложению, хотя сам факт сотрудничества с революционерами бывшего директора Департамента полиции, друга детства премьер-министра П.А. Столыпина заставил суд вынести такой приговор[490].
Сенат заменил Алексею Лопухину каторгу ссылкой в Минусинск; в 1911 г. Лопухин был частично помилован; в 1912 г. ему было разрешено поселиться в Москве, где он занимался адвокатской практикой, а позже стал вице-директором торгового Сибирского банка. После Октябрьской революции Лопухин некоторое время оставался в России; новая власть претензий к нему не имела, но в 1920 г. он эмигрировал.
История Алексея Лопухина – это типичный пример того, что регулярно происходило в Охранных отделениях. Клерки за деньги или из-за симпатии к противникам царского режима охотно делились с представителями радикально настроенной оппозиции служебными секретами. Чаще всего они выдавали имена провокаторов, хотя сделать это порой было очень сложно. Среди огромного массива документов только в агентурных записках ярче всего проявлялась личность провокатора. Ведь основой результат взаимоотношений куратора (жандармского офицера) и доверенного лица – Агентурная записка, которую писал сам сотрудник правоохранительных органов. В ней никогда не упоминалось истинное имя информатора. Этот документ докладывался только начальнику Охранного отделения. Первый экземпляр подшивался в личное дело негласного сотрудника, а второй вшивался в дело, содержащее материалы по определенной партии или движению за соответствующий год. Еще существовали Записки – различные аналитические документы, которые готовили сами офицеры.
Циркуляры вырабатывались на основе двух вышеназванных материалов и рассылались начальникам губернских жандармских управлений охранных отделений.
Обзоры составлялись на основе всех поступающих материалов и конфискованных революционных изданий и освещали деятельность отдельных партий. А еще существовали Своды заслуживающих внимания сведений, где содержалась информация о революционной деятельности за определенный период времени[491].
Также следует отметить такой факт. В Департаменте полиции каждый отдел имел свои номера для регистрации входящих и исходящих документов:
1-1000 – секретная часть;
1001-10.000 – первое делопроизводство;
10.001-24.000 – второе делопроизводств;
24.000-46.000 – третье делопроизводство;
46.001-52.000 – четвертое делопроизводство;
52.001-67.000 – пятое делопроизводство;
67.000-82.000 – шестое делопроизводство;
82.001-87.000 – седьмое делопроизводство;
87.001-93.000 – восьмое делопроизводство;
93.001-111.000 Особый (политический) отдел и далее – для секретных документов.
В секретном делопроизводстве использовались грифы: секретно; совершенно секретно; доверительно; совершенно доверительно; святая святых[492].
Отметим сразу: в Департаменте полиции отсутствовала централизованная система защиты служебной тайны. Каждое подразделение организовывало защиту по своему усмотрению. Поэтому можно говорить лишь об общих элементах или принципах защиты.
Первый принцип, применительно к работе с «негласными помощниками», довольно образно обрисовал начальник Особого отдела Департамента полиции Сергей Зубатов[493]. Он писал: «Вы должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы ее опозорите. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальнику. Сами забудьте его настоящую фамилию и называйте его только по псевдониму». До начала прошлого века не существовало руководящего документа, где были бы подробно рассмотрены вопросы организации работы с агентурой. Все вопросы, в том числе и хранение секретных документов (например, донесения негласных помощников), решались согласно «охранному обычаю»[494].
В утвержденном 12 августа 1902 г. «Положении о начальниках розыскных отделений» и в двух инструкциях: «О ведении внутренней агентуры» (утвержденная 9 февраля 1907 г.) и «Инструкция филерам Летучего отряда и филерам охранных и розыскных отделений» (утвержденная 7 февраля того же г.) были разработаны на основе предшествующего опыта и лишь закрепляли порядок обеспечения конспирации при работе с «сотрудниками внутреннего наблюдения» – провокаторами.
Согласно «Инструкции по организации и ведению внутренней агентуры», «каждое агентурное сведение, даже маловажное по первому впечатлению, должно быть сохранено в строгой тайне.
Вообще агентурные сведения не могут служить темой для собеседования даже с избранными сослуживцами раньше, чем они не будут окончательно разработаны и ликвидированы.
Все материалы, имеющие отношение к делу розыска и к сотрудникам, должны сохраняться в совершенном секрете и с наивозможной бережливостью и осмотрительностью.
Откровенные показания, заявления и анонимы, – если есть возможность авторов склонить в агентуру, – оглашению и предъявлению не подлежат, а первые в протокол не заносятся.
В ликвидационных записках не следует называть даже псевдонимов сотрудников, употребляя взамен их выражение – «по имеющимся агентурным сведениям»[495].
Кроме этого, из инструкции можно выделить следующие меры, «необходимые для сохранения в тайне имени «секретного сотрудника»:
фамилию может знать только лицо, ведающее розыском, остальным, в случае необходимости, можно сообщить кличку или номер;
никто, кроме ведающего розыском, не должен знать в лицо «секретного сотрудника», свидания проводятся на особых конспиративных квартирах»[496].
«Начальники охранных отделений должны сосредоточить в своих руках весь розыск. «Положение» требовало от ведущих розыск строгой конспиративности и предписывало начальникам каждый раз доносить в департамент о всех случаях обнаружения следствием или дознанием личности секретного сотрудника отделения или приемов его агентурной деятельности». Таким образом, была предпринята попытка в рамках существующей системы защиты информации ввести функцию контроля за эффективностью работы системы[497].
Эти две инструкции имели гриф «Совершенно секретно. Государственная тайна», размножены путем литографии в количестве 30–50 экземпляров, и ее получили только начальники охранных отделений для личного ознакомления. Позднее согласно приказу Департамента полиции с отдельными положениями инструкции можно было ознакомить ближайших сотрудников только с «голоса» – пересказав содержание инструкций[498].
В 1911 г. была подготовлена очередная «Инструкция по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения». В этом документе также указывалось, что «сведения, доставляемые секретными сотрудниками, должны храниться с соблюдением особой осторожности и в строгой тайне» (параграф 19 Инструкции). Кроме этого, «в ликвидационных записках никогда не следует помещать конспиративные клички сотрудников, а также указывать на лицо, давшее сведенья, а употреблять для этого выражение «по имеющимся негласным сведениям». Агентурные сведения, известные лишь одному сотруднику или тесному кругу лиц, помещать в такие записки не подлежит вовсе» (параграф 25 Инструкции)[499].
Рассмотрим чуть подробнее, как строилась защита информации в различных подразделениях Департамента полиции.
Начнем с отдела внутреннего наблюдения. «Агентурный отдел» стоит особняком от прочих отделов. Он был автономным. У него были свои тайны не только от остальных чиновников охранки, но даже от своих мелких чиновников. Он имел своих поставщиков материала – «секретных сотрудников», имена которых держались в секрете и зашифровывались кличками. Имя сотрудника знал только жандармский офицер, работающий с ним.
Список «сотрудников» имел начальник Охранного отделения, представлявший их в Департамент полиции.
«Сотрудники» редко представляли письменные доклады. Обычно их доклады докладывались одним и тем же офицером и поступали в отдел лишь переписанными на специальные бланки, где в заголовке ставилось, к какому разделу отнести («обычное движение», «социал-демократическое» и т.п.), кто дал сведения (кличка) и кто принял.
Эти агентурные записки поступали в соответствующие дела (по партиям), а копии – в личное дело сотрудника. Все документы нумеровались[500].
Отдел секретного делопроизводства ведал всей секретной перепиской Департамента полиции. Ему подчинялись все «черные кабинеты»[501].
Шифры Департамента полиции, жандармерии существенно уступали шифрам МИДа и Военного министерства по своим криптографическим качествам.
Так, например, секретный телеграфный ключ шефа жандармов 1907 г. представлял собой набор из 30 простых замен, где буквам открытого текста соответствовали две цифры текста шифрованного, номер ключа – простой замены – представлялся в открытом виде в начале сообщения.