И тут до Стрельцова дошло, что она просто умирает со смеху, еле сдерживается, чтобы не расхохотаться в голос, наблюдая за его реакцией и всеми эмоциями, отражающимися у него на лице.
Так! Что там? Переутомление и стресс?
— Все, Степан Иваныч, свободны! — объявила об окончании представления Инга. — Вам здесь не обломится!
Кабанчик громко хрюкнул — уж извините — пренебрежительно! Подошел к своим мисочкам возле холодильника у стены, обнюхал их, удостоверившись в постулате «не обломится», потом быстренько засеменил к двери, юркнул в щель и застучал дробно копытцами, удаляясь от кухни.
И, черт побери, весь его свинячий зад и окорочка выражали полное порицание и неодобрение ситуации, гостя этого ночного и веселящейся хозяйки!
Инга, не забывая о спящих в доме, тихонько рассмеялась, встала, закрыла за удалившимся на покой Степаном Ивановичем дверь кухни.
— А как он вошел? — спросил Игнат с неподдельным любопытством.
— С той стороны к ручке привязана веревка с деревянным шариком на конце. Он за нее дергает и открывает дверь, — вернувшись на свое место, пояснила Инга. — Раньше, когда Степан Иванович рвался на кухню, а дверь была закрыта, он устраивал такой скандал. Визжал, хрюкал, стучал копытами в дверь, ругался, в общем, не по-детски, вот Федор и придумал «ручку» для него. Вы не удивляйтесь, Игнат Дмитриевич, на самом деле эти мини-пиги невероятно умные, они абсолютно все понимают и даже разговаривают. Правда-правда! Наш, например, четко говорит «Фе-дя», «да» и «нет». Ну и мимикой морды и тушки остальное, недосказанное. Еще увидите сами, убедитесь, — старательно уверяла она.
— Уже убедился, — попытался улыбнуться Игнат.
Улыбаться получалось не очень. Хотя, надо отдать должное, ночной диалог женщины со свиньей его несколько взбодрил.
Но… к нашим баранам, куда ж без них. Чай он выпил и не заметил, как и когда, пора и…
— Так что насчет коньяка как средства от стресса? — повторила свое предложение она, резко сменив тему взаимоотношений людей и свиней.
— Я бы с удовольствием, но, увы, еще в гостиницу ехать, — развел руками с большим сожалением Стрельцов.
— Какая гостиница? — возмутилась активно-недоуменно она — Да вы что? Никуда я вас не пущу! Вы себя в зеркало видели?
— Вроде да, — растерялся несколько от неожиданного напора Стрельцов. — А что я там должен был увидеть?
— Да вы измучены вконец! — пояснила Инга. — Вы, кстати, как столь оперативно в Москве очутились? Маша говорила, что вы в командировке и еще не скоро вернетесь, поэтому она к деду и рванула.
— Я смог раньше с делами управиться, в авральном, так сказать, режиме. У нас с этим проектом все в авральном порядке. Освободился на несколько дней раньше, вот и прилетел.
— Откуда?
— Из Владивостока.
— Ничего себе! — посочувствовала горячо Инга, уточнив: — В Москву?
— Нет, — вздохнул Игнат. — В Питер. Когда получал багаж, позвонила Марина, сообщила, что Машка сбежала в Москву. Я ближайшим рейсом и полетел за ней.
— О господи! — аж всплеснула руками от сочувствия Инга. — Это ж сколько часов вы сегодня летали?
— Одиннадцать в общей сложности.
— Так! — резво поднялась она в деятельном порыве. — Вам надо поесть горячего! Обязательно!
— Не надо, Инга, — остановил он. — Есть я сейчас вряд ли смогу.
— Тогда что? Душ?
— Душ — это прекрасно, но и его я, пожалуй, не осилю, — сожалеюще вздохнул Стрельцов, на которого навалилась вся тягостность сегодняшняя, — поеду я, Инга.
И по-стариковски, с трудом принялся подниматься с дивана.
— Да никуда вы не поедете, Игнат! — строго, повысив голос, отрезала она, проигнорировав «Дмитриевича». — Сейчас я вам постелю в гостиной, на диване, вас там никто не потревожит! Не засыпайте только пока, я быстро. Ладно?
— Ладно, — выдохнул Стрельцов все сразу: и напряжение, и ужасную перспективу еще куда-то ехать, двигаться, что-то предпринимать. Почувствовав облегчение, попросил: — Давайте тогда ваш коньяк.
Пока он с теми же предосторожностями, постариковски осторожно, стараясь не тревожить лишними движениями тело умученное, усаживался обратно на диван, Инга успела поставить перед ним на стол пузатую рюмку и початую бутылку дорогого коньяка. Посмотрела на его движения с сомнением и сама открыла и налила добрую порцию в рюмку.
— Да, еще, Игнат, — с большим сочувствием в голосе сообщила она, — Маша звонить матери отказалась, пообещала сделать это утром. Я как раз дозванивалась до Дмитрия Николаевича, чтобы узнать телефон Марины, когда появились вы. Так что вам придется самому ей звонить. — И, почти извиняясь непонятно за что, добавила: — Я пойду постелю вам.
Он кивнул, и благодаря и соглашаясь одновременно, достал из кармана сотовый, набрал Маринин номер и, слушая гудки вызова, хлопнул всю порцию коньяка.
Ему нужно было, как лекарство.
— Да! — проорала Марина.
— Я ее нашел. Не кричи, — поморщился он от резкости ее голоса и коньячной крепости, закусил ломтиком лимона, отчего скривился еще разок.
— Где она?!
— Марин, не кричи, — повысив голос, потребовал Стрельцов. — Она в порядке. Спит.
— Пусть немедленно едет домой!
— Какое домой? Час ночи! — урезонил бывшую жену Игнат. — Завтра поговорим.
— Что значит завтра?! Я тут себе места не нахожу, с ума схожу!
— Ну, так не сходи! — брызнул раздражением и сразу остыл он. — Марин, главное, она нашлась, жива, здорова, а разбор полетов отложим до завтра, — приказным тоном, с нажимом отчеканил Стрельцов. — Все. Пока!
Он с сомнением посмотрел на бутылку — нет, пожалуй, хватит допингов — спать, спать, спать!
Дальнейшее перемещение из кухни в гостиную на уютный большущий мягкий диван, под теплое пуховое одеяло, как в мечту, он запомнил с трудом, отрывочно, уже в полудреме. И упал, как умер, раздевшись в бессознании частичном, и перед глазами какое-то время все белели облака под крылом самолета.
Этот проект, который выполнял их институт, был самым масштабным, невероятно значимым, сверхответственным и, разумеется, на супервысоком государственном уровне. Нечто уникальное, ранее никогда и никем в мире не делавшееся.
Казалось бы — красота страшная! Но замороче-е-ек! И «головняк» выше маковки!
На всех уровнях! И, разумеется, ответственность сверх всякой меры!
Так что вкалывали все: от генерального директора до последнего чертежника. Вот и Стрельцову приходилось трясти свою начальственную пятую точку, мотаясь разгребать на месте засады всякого рода.
А начальствовал Игнат Дмитриевич отделом научно-технической экспертизы, если придерживаться абсолютной точности, «Объединением отделов испытания, анализа и экспертизы материалов, природных ресурсов, изделий, конструкций, научных исследований, испытаний и экспертизы» в Институте мостостроения и дорог, находящемся в городе Санкт-Петербурге.
И нравилась Стрельцову его работа до необычайности и влюбленности редкой. Всегда нравилась, с первого курса института, становясь все интереснее, увлекательнее от проекта к проекту, по мере роста и накапливания им бесценных знаний-умений.
А тут такие масштабы! Да красотень! Конечно, и ночи не спишь, и по двенадцать, а то и шестнадцать часов в сутки вкалываешь, но ведь в радость и в жгучий интерес!
Ну, вот и с приветом — во Владик!
На месте урегулировать все, что успели напортачить подчиненные и не смогли согласовать с местным начальством и проектным отделом. Так сказать, разбираться не отходя от кассы.
Он и разбирался в режиме штурмовом: «тумаков» надавал кому следовало, голос сорвал, ругаясь с кем требовалось, улыбался губернаторствующим и выпивал «деловую» с проектниками по четырнадцатичасовому рабочему графику.
Нормально. Разрулил на этом этапе.
Отчет составил, отправил по электронной почте вместе с проверочными данными и этапными расчетами в отдел. Доложил о результатах Каюшеву, генеральному директору, принял от него похвалу, уважуху и «отсыпную» пятницу, попрощался до понедельника…
И почти весь девятичасовой полет не вылезал из ноутбука, перепроверяя расчеты и показатели, пересматривая графики работ, перечитывая докладные и отчеты подчиненных.
Где-то минут за сорок до посадки захлопнул крышку лэптопа — все! Ночью накануне поспал-то не больше четырех часов, торопился дела закончить. Знал, что три дня отдыха впереди, мечтал, как приедет на свой участок на Финском заливе, где строил дом, затопит печь и пойдет гулять по местам красоты завораживающей, непередаваемой!
Стрельцов смотрел в иллюминатор на кипенно-белые, причудливо клубящиеся облака, подсвеченные садящимся за горизонт солнцем. Самолет двигался с востока на запад, и солнце все садилось и садилось, а они, как в детской игре, все догоняли и догоняли этот растянувшийся на часы закат.
В аэропорту Стрельцова встречал Иван, его личный водитель. Игнат Дмитриевич махнул рукой, заметив его за ограждением в зоне для встречающих, подхватил с транспортной ленты багаж, и в это время позвонила Марина.
Стрельцов от досады крутанул головой — вот меньше всего сейчас, после тяжеленной, измотавшей командировки и многочасового перелета, ему хотелось разбираться в чем-то там с бывшей женой.
Что разбираться — верняк!
Для иных целей она как-то не торопилась звонить. К денежному эквиваленту его внимания к дочери и себе самой у бывшей жены претензий не имелось, а даже где-то мерси за щедрость, ни попыток, ни призывов к воссоединению не наблюдалось — боже упаси! Зато существовал извечный повод для упреков, требований и поучений — дочь Мария.
Игнат долго не нажимал кнопку ответа, надеясь, что Марина отстанет. Но его бывшая настойчивая жена делать этого не собиралась и после того, как связь за «неответом абонента» прервалась автоматически, перезвонила еще раз.
Стрельцов успел выйти из багажного отделения, пожать руку Ивану, который на ходу перехватил у него чемодан, когда телефон повторил вызов бывшей жены.
— Да, Марин, — буркнул он.
— Игнат! — с ходу на высоких истерических тонах начала она. — Машка сбежала!
Он вышел из здания на улицу, вздохнул пару раз для успокоения и ровным тоном задал ставший последнее время традиционным вопрос:
— Вы опять поругались?
— Мы поругались не опять! Это у нас обычная форма общения! — возразила Марина. — Она совершенно отбилась от рук! Меня ни в грош не ставит, хамит, грубит! Вытворяет черт-те что!
— У нее переходный возраст, — миллион сто первый раз напомнил он, выступая в надоевшей до оскомины роли миротворца между женой и дочерью. — Я тебе предлагал неоднократно: пусть поживет со мной, а ты отдохнешь от ее закидонов.
— Ну да! Я, значит, плохая мать, а ты у нас прекрасный понимающий отец! — повторила она любимую присказку.
В миллион сто первый раз! Как же ему это остохренело!
— Так, все! Хватит! Давай по делу! — сурово приказал Стрельцов.
— По делу?! — аж задохнулась от возмущения бывшая жена. — Ах, по делу! Так вот, она сбежала, оставила идиотскую записку, что уехала к деду в Москву, разговаривать со мной не желает и телефон свой отключила!
— И в чем причина разногласий на этот раз? — поторапливал Стрельцов.
А Марина вдруг замолчала. Как-то странно примолкла, совсем не в свойственной ей манере.
— Марин? — призвал к затянувшемуся ответу Игнат.
— Она беременна! — сообщила мать его пятнадцатилетней дочери.
— Что-о-о?! — обалдел Стрельцов.
— Беременна. Шесть недель, — четко выговаривая слова, без истерической составляющей повторила Марина.
— Та-а-ак! — пытался осмыслить информацию Стрельцов, осмыслить получалось не очень, и он повторил: — Та-ак!
А Марина вдруг затараторила, заспешила словами сквозь рыдания:
— Конечно, я на нее наорала, а кто бы не наорал! Ей пятнадцать! А тут! Конечно, я сказала, что мы немедленно идем к врачу и делаем аборт! А что еще?! А она как с цепи сорвалась, словно помешалась! Такого мне наговорила! Я ее дома закрыла, ключи отобрала и поехала к Елене Сергеевне, ну, к гинекологу знакомому, договариваться об аборте. А у этой засранки запасные ключи были. Возвращаюсь домой, ее нет, и записка лежит! Сейчас прочитаю. — Она зашебуршила листком, хлюпнула носом и прочитала: — «Я уехала к деду в Москву, пока не вернется отец, разговаривать с тобой не хочу, не звони, я все равно отключила телефон. И можешь не стараться, никакого аборта я делать не буду». — Закончив, Марина снова разрыдалась: — Господи, вырастила на свою голову! Что же это такое, Игнат?! Опозорила нас да еще выкаблучивается!
— Ты отцу звонила? — перебил причитания он.
— Да! — продолжала плакать Марина. — У него номер недоступен, и у жены его тоже! Может, они уехали куда! Вот где Машка?! Что с ней?! Что она одна в этой Москве делать будет? Да еще ночью!
— Все! Не плачь! — уже принял решение Стрельцов, как всегда быстро и без дальнейших сомнений. — Я ее найду!
— Ты что, в Москву полетишь? — шмыгнув носом, спросила бывшая жена растерянно.
— Нет, бля, в Воркуту! — гаркнул Стрельцов, отключился, не прощаясь, и пошел к водителю, ждавшему его тактично поодаль, не мешая разговаривать.
— Ну что, Иван, концепция поменялась! — сообщил раздосадованный начальник. — Пошли к машине!
Вытащив из портфеля несколько папок с документами, Стрельцов открыл чемодан, переложил из него в портфель дорожный несессер, пару сменного белья, легкий пуловер на всякий случай.
— Да что стряслось-то, Игнат Дмитрич? — недоумевал водитель, наблюдая за его действиями.
Иван — мужик правильный, надежный, сто раз перепроверенный службой безопасности, а как вы думали! Ведь большая часть работы Стрельцова и его подчиненных — это конфиденциальная и охраняемая информация, в каком-то смысле стратегическая. Представьте, какими могут быть последствия, если данные научных экспертиз попадут, скажем, к конкурентам или к лоббирующим иные интересы, далеко не миролюбивые. Ну, вот то-то!
Возил Иван Стрельцова уж второй год, и душа в душу, заслужив начальственную уважуху и доверие. А посему и запасную связку ключей от его, начальства то бишь, жилья.
— Ты, Иван, отвези барахло мое домой, а папки сразу в офис, — распорядился Стрельцов, застегивая портфель, — а я в Москву.
— Прямо сейчас? — ошарашенно переспросил водитель. — Это после такого перелета?
— Прямо сейчас, — подтвердил Стрельцов, позволив себе вздох тяжкий, — после такого перелета.
— Ну, смотри, Игнат Дмитрич, как знаешь, — покачал неодобрительно головой водила, захлопывая крышку багажника. — Тебе бы, по-хорошему, отоспаться, отлежаться.
— По-хорошему оно бы конечно, — согласился Игнат, хлопнул Ивана по плечу и зашагал назад в аэропорт.
Ближайшим рейсом он улетел в Москву. Все закаты Стрельцов догнал и перегнал за этот нескончаемый день. Смотрел в слепую темноту за иллюминатором, и все клокотало у него внутри, возмущением беспредельным обжигая шипением мозг!
Его девочка! Господи! Его девочка — вечно растрепанные косички, сбитые коленки, счастливая улыбка, сияющие зеленущие глазенки — фонтан энергии, радости и любви во все стороны!
— Па-по-чка! — орала она, только завидев его, и кидалась на шею обниматься-целоваться и рассказывать, захлебываясь, все-все-все самые важнющие свои девчоночьи дела!
Принцесска!
Так он ее называл в детстве. Машенька, его огромное счастье! У Стрельцова всегда что-то щемило возле сердца от любви и нежности, когда он смотрел на нее или заходил в ее комнату, когда девочки не было, и видел ее вещички, игрушки разбросанные. Его доченька!
Однажды Машка сильно заболела. Подозревали воспаление легких. Игнат перепугался страшно! До холодных судорог в прессе! Температура шкалила запредельная, чего они только не предпринимали, и приехавшая «Скорая» сбить не смогла. И он носил дочку на руках, ходил по всей квартире, укачивал, рассказывал что-то, песенки фальшиво пел, и все ходил и ходил, не спуская с рук ни на минуту.
К утру температура спала, и они так и заснули на диване вдвоем — он и Машка, оберегаемая кольцом отцовских рук. И оказалось, такой грипп тяжелый, а не воспаление.
Разумеется, она еще не раз подхватывала разные гриппы и коленки-локти вечно разбивала из-за энергии двигательной кипучей, но так тяжело, как тогда, больше не болела никогда.
Стрельцов на всю жизнь запомнил физическое чувство страха, которое испытал в ту ночь за Машку!
А потом она как-то в один момент выросла — спать ложилась еще принцесской с косичками, а утром уж барышней проснулась. И грудь у нее выросла враз, быстро, и тебе все округлости-плавности появились, и походка, и понты девичьи, и косметики-макияжи, и коротенькие, на грани отцовского инфаркта, юбочки, каблуки, и…
И такая тут шняга началась! Только держись! Понеслось подростковое аутодафе родителям! Усугубленное их с Мариной разводом.
О господи, господи! Весь набор противостояния родителей и детей! Спасибо всевышнему, без наркоты и криминала — это Стрельцов знал точно! Сам с ней разговаривал и — да простит его Машка! — просил службу безопасности по-тихому проверить. А куда деваться?! И на том отцовское спасибо, что без таких крайностей! Как сказал его отец: «И это большое счастье!»
На большое счастье необходимость терпеть все ее выкрутасы не тянула никак!
Но кто бы мог ждать беды с другой стороны? Стрельцов, как только представлял, что какой-то мужик проделывает с его девочкой, что обычно мужики проделывают, у него пелена перед глазами плыла! Как ее там в книгах называют? Кровавая? Во-во! Именно такая — бешеная!
Он все успокаивал себя, цыкал на разбушевавшееся воображение: ну, может, тот козел, которого по-хорошему придушить бы надо, и не проделывал с его девочкой ничего подобного!