На пятый день его пребывания на даче, когда он в одиночестве строил на берегу речки дворец из песка, загоравшая неподалеку воспитательница сказала другой:
– Ну, этот у нас не задержится. Тихий, здоровый психически. Малец, а благородная косточка уже видна. Ах, какой интересный вырастет мужчина! Прямо-таки английский принц. Глянь, Галя, настоящий замок слепил… Через год усыновят, спорим?
Воспитательниц звали Альбина Николаевна и Галина Родионовна. Он уже приметил, что первая добрее хмурой, всегда чем-то недовольной второй. Тем не менее в хвалебных вроде бы словах Альбины Николаевны от него не укрылся пренебрежительный оттенок. Невидимая, но ощутимая пелена преимущества отделяла здесь тех, кто, в отличие от воспитанников, имел полное право без всякой оглядки сказать о чем-то «мое». Как говорила «мой мальчик» бабушка.
Стало неприятно, что женщины рассматривают его деловито и оценивающе, будто вещь в магазине. Они сконфузили, тайно разгневали мальчика еще и потому, что их словесно-визуальное прощупывание попало в круг внимания девочки в оранжевых трусиках. Он приготовился дать ей отпор, если начнет дразниться, но она улыбнулась так доверчиво и вместе с тем лукаво, что пришлось улыбнуться в ответ. Взглянув на нее пристальнее, мальчик удивился и чуть не заплакал. Глаза ее оказались серые с прозеленью – палаточный цвет, и блестели, как стеклышки над «секретиком» из листьев, а волосы были цвета осеннего сена. По бокам лица лучились высвеченные солнцем крупные волны, на затылке перемешались русые и темно-русые, с исподу же, у шеи, волосы неожиданно обретали каштановый колер.
Она тотчас снова удивила мальчика: отбежала с отмели к обрыву над глубиной и прыгнула с него. Веселый мячик оранжевого задка, а затем потемневшая лаковая головка вынырнули, к ужасу воспитательниц и восхищению посторонних, едва ли не на середине неширокой речки.
– Ой, смотрите, русалочка! – закричала молодая чужая тетенька. Дети, размахивая руками, с восторгом подхватили сказочное прозвище. Девочка услышала и, тщеславная, заскользила вдоль берега, вспархивая на гребнях, – впрямь только чешуйчатого перламутра и не хватало ее гибкому телу в золотых взблесках…
Воспитатели не стали на людях разбираться с самовольщицей, ограничились легким порицанием. Добрая тетенька вручила ей заслуженный приз – подтаявшую шоколадную конфету. Наблюдая этот триумф, мальчик оставил строительство, и злой Белоконь, подстерегавший удобный момент, проскакал с прутом по дворцу. В мгновение ока фигурные башенки, арки, стрельчатые стены, которыми в течение дня любовался весь пляж, превратились в сырые руины.
За варваром погналась Галина Родионовна с оброненным им же прутом. Девочка повернулась к разоренному владельцу, и не она одна. Люди, наверное, ожидали крика и слез, но мальчик не усугубил сострадания. Он и не думал плакать. У него как раз возникла мысль соорудить следующие хоромы на горке из камней, желательно плоских для устойчивости, и укрепить конструкцию толстыми палками. Тогда дворец будет смотреться куда красивее, как на складчатой морской скале.
Подойдя к пострадавшему, девочка молча простерла к нему ладонь, увенчанную орехом. Четверть минуты назад орех еще был в шоколаде. Мальчик так же молча взял обсосанный подарок и, помедлив, вежливо откусил кусочек. Они попеременно откусывали кусочек за кусочком: она – мышьими молочными зубками, он – новорожденными постоянными. Оба безотчетно угадывали в игре не просто детский обряд сочувствия, а нечто большее – неведомый, словно в глубинах их душ творящийся ритуал. И, конечно, невдомек было праздному пляжу, что ореху выпала небывалая честь выполнить мгновенную задумку известного всем загадочного явления с истрепанным именем Судьба. С помощью плода лещины эта изобретательница, со времен Эдема экспериментирующая дарами природы для достижения своих затейливых целей, соединила конгруэнтные пазлы, подмеченные в человеческой головоломке совершенно случайно, и случайно совпавшие.
Когда от ядра осталась крошка размером со спичечную головку, девочка зажала ее в зубах и так поднесла мальчику. Галине Родионовне в это время удалось поймать погромщика, и спорные методы воспитания отвлекли глаза людей на берегу от нечаянного поцелуя.
Дышащий влажно и нежно, слипшийся, как мандариновые дольки, но абсолютно невинный поцелуй стал для мальчика отправной точкой опоры и облегчения. Сиротство отступило, отныне он был не одинок, пусть и без бабушки. Восприимчивая душа благодарно впустила в себя изменившийся мир.
Девочка, ветреная, как все дамы ее лет, легкомысленно кивнула и побежала под деревья к подружкам. Мальчик сел на печальные останки дворца, переживая непривычные настроения. Облитые глянцевым загаром плечи девочки покрылись подвижной татуировкой теней. Прозрачно-чайные сердца – фантомы березовых листьев – колыхались, скользили, шелково скатывались по груди, наплывали друг на друга, как капли густого гречишного меда из кружки… из бабушкиной зеленой кружки с отбитой на донце эмалью.
В просветах берез сияло отраженное солнце речки. Обновленный мир был красив до заминок дыхания, и у мальчика больно защемило в переносье. Он привык к физическому действию красоты на себя и думал, что так происходит со всеми.
Куда бы он теперь ни смотрел, глаза его вначале находили пеструю макушку девочки. Какой бы шум ни доносился до него, он чутко вслушивался, процеживая звуки и голоса в надежде обнаружить среди них ее голос. Мальчик приближался к ней не сразу и осторожно, держа дистанцию в пять-шесть шагов, чтобы не спровоцировать чье-нибудь досужее любопытство.
* * *Как-то раз в середине коридора, где рамы окна были распахнуты и подперты с двух сторон брусками, раздались раскаты дружного смеха. На подоконнике, на фоне вечернего неба, пылающего ярко-розовым и голубым, сидела девочка, а другие прыгали перед ней и смеялись. Она тоже смеялась – нарочно и натужно – понял мальчик, и вид у нее был как у загнанного зверька.
– Врушка, обманщица! – воинственно, но не слишком громко кричали ее подружки, опасаясь наказаний за перепалку вне зависимости от чьей-то лжи и нападок.
– Я не вру! А если вру, значит, просто шутю, – защищалась девочка.
– Нет, ты врешь! – настаивали маленькие фурии.
– О чем она врет? – осведомился мальчик у одной, чернявой с челкой.
– Что у нее есть волшебная раковина, только она спрятана в дупле у белки.
Ответив, чернявая вновь закричала:
– Вракушка-сракушка!
– Я видел раковину, – сказал мальчик, подумав.
– Видел? – окружили его девочки. – Где видел, в дупле? Почему не взял?
– Я не беру без спроса чужие вещи, – пожал он плечами и съежился: над ухом заржал неприметно возникший рядом Белоконь.
Мучитель спешил на ужин. Через полминуты коридор опустел. Над взлохмаченной головой девочки вспыхнул самоварный нимб. Утром она второпях к зарядке, наверное, боролась расческой с непослушными волосами, но ветер движений спутал их за день. Мальчику самому захотелось прядь за прядью расчесать это густое тонкое сено, разбирая сбившиеся колтуны.
Девочка слезла с подоконника и выплюнула в ладонь розовый леденец:
– Хочешь конфетку?
– Нет, – мотнул головой мальчик.
– Потому что изо рта?
– Бабушка говорила – изо рта нельзя.
– А орех? – напомнила девочка.
Мысли в голове мальчика клубились смутные. Он чувствовал, но не мог объяснить, что орех не был обыкновенным. Чудо ореха не имело названия.
– Ты точно принц? – спросила она.
– Бабушка не говорила, что я принц.
– Альбина Николаевна говорила.
– Она просто так сказала, из-за дворца. У меня мама с папой были… текторы. Ну, которые дома строят, и я строить люблю.
– Достанешь мне раковину из белкиного дупла?
– Что, раковина правда там лежит? – удивился мальчик.
Девочка тоже удивилась:
– Сам же сказал…
* * *На целую неделю зарядил дождь. Сверкающие нити струились в звонкие тазы в углах отсыревших спален. Взрослые наглухо задвинули оконные рамы, но подоконники, набухая всепроникающей влагой, сливали ее на пол. Небо с хлопотливым шорохом истекало банной свежестью. Чистейшие ливни купали смородиновые кусты под окнами, отмывали до блеска каждую ячею в черепичных доспехах крыш соседних домов.
Отвесные стены дождя скрыли речной перелесок. Мальчик освоил его в первые же дни, изучил вдоль и поперек вплоть до замыкающего мыска перед автомобильной дорогой. Видел рыхлую пирамиду, трудолюбиво собранную из хвои и частиц дерна – полный хозяйственной суеты муравьиный город; видел возле трухлявой березы мшистый пень в частых кольцах обрубленных лет. Кряжистый, обугленный временем пень намертво вонзился в почву ежевичной поляны сцепкой корявых корней. Может, чтобы подольше служить защитой и кровом неизвестному существу, обитающему в глубокой норе…
Со всеми большими деревьями мальчик был знаком наособицу и знал, что ни в одном нет дупла, а белки в этой узкой лесной полосе вообще не водились. Поэтому он радовался дождю: девочки на время отстали с просьбой показать им дуплистое дерево. А Русалочка, как назвал мальчик про себя «свою» девочку, больше ни о чем не спрашивала. Только улыбалась, завидев его, солнечно и щербато – спереди выпал зубок…
Лепка в дворовой песочнице, штандер, купание в речке прекратились, времени освободилось много. Принц сплел Русалочке колечко из тонкой алюминиевой проволоки. Вышло симпатично, совсем не грубо. Но не решался пока подарить.
После тихого часа воспитательницы включали в зале для игр видеомагнитофон «Электроника», стоящий на специальной тумбочке с полками для кассет. Малыши смотрели мультики из небольшой, но добротной коллекции, подаренной кем-то детдому, и мальчик понял, где позаимствовала девочка свою волшебную вещь, оставленную на хранение белке. Раковина морской ведьмы в мультфильме «Русалочка» умела отражать события, происходившие с теми, кто ее интересовал…
Ускользали, отдалялись в туман воспоминания о придонных сокровищах из книжного шкафа. Сраженный бабушкиным предательским отъездом, мальчик впопыхах не взял их с собой и теперь жалел до слез. Перебирая раковины во сне, он и там, во сне, думал: хватило бы одной – этой… или этой… Уговаривал иллюзорный мир отдать ему хотя бы самый неказистый, шершавый на ощупь рожок. Казалось, будто сто́ит крепко прижать его к груди, резко проснуться, и вместе с телом, только что бродившим по дому с вышитыми занавесками, в реальность вырвется желанная вещица… Нет. В миг пробуждения даже ее, наименее драгоценную из призрачных богатств, сон успевал выхватить из рук.
Жизнь между тем продолжалась, сурово втиснутая в рамки коллективных порядков. Мальчик притерпелся к утренней гимнастике, занятиям, уборкам, привык к роскошным обедам: первое, второе, компот из сухофруктов или клюквенный кисель, по четвергам, как положено, – рыбные котлеты.
У бабушки не было ни мясных, ни рыбных котлет. Молоко, хлеб, капуста, картошка. Мальчик соскучился по простой крестьянской еде. Он соскучился по дому, по бабушке – по всему тому, о чем мог бы сказать «мое». Но если бы она вернулась за ним, он попросил бы оставить его здесь. Бабушка приходила бы к нему. Приходят же порой к другим детям их родственники! Всем живым в себе мальчик познал, что горше одиночества, невыносимее одиночества не придумано в жизни ничего, и понял, что не сможет оставить Русалочку одну. Непрестанные мысли о ней и о раковине навели-таки его на простую и, как все простое, разрешимую идею. Дождь играл ему на руку.
* * *Непогода непонятным образом положительно повлияла на преследователя. Мальчику уже было известно, что Белоконь обладает выдающимся, по сравнению с остальными ровесниками, интеллектом. Его боялись и уважали за красноречие. Со взрослыми он болтал почти на равных. Однажды мальчики вполне миролюбиво разговорились за ужином. Оказалось, что Белоконь – не имя этого влиятельного человека, а фамилия.
– Меня по фамилии зовут, потому что она – как кличка. Тут у всех клички, – пояснил он. – А ты кто?
Вопрос был задан с интонацией лисы, расспрашивающей колобка, и мальчик напрягся.
– Меня пока никак не назвали.
– Значит, ты – Никто! – захохотал Белоконь и обернулся к остальным. – Эй, слышали? Он – Никто!
Из-за соседнего столика внезапно вскочила Русалочка. Щеки ее пылали от страха и храбрости.
– Нет, он принц! – воскликнула она громко. – Альбина Николаевна сама сказала!
Дети загомонили:
– Вракушка, вракушка! Вика-врика!
Привлеченная шумом, в столовую заглянула воспитательница и, разобравшись в предмете спора, снисходительно подтвердила:
– Да, я так сказала.
– Альбина Николаевна, а он честно принц?
– Честно, – засмеялась она. – Вот вырастет, станет королем и всем вам покажет, где раки зимуют…
Воспитательница ушла в кухню, где взрослые гоняли свои чаи, а Белоконь покровительственно хлопнул мальчика по спине:
– Запомни, Принц: что тебе вкусного принесут – половина моя. Понял?
– Понял, – кивнул мальчик. Еще он понял, что у него появилось прозвище. Оно ему понравилось.
Девочка села на место доедать кашу.
– Она здорово плавает, – сказал Принц робко.
– Врика-то? – усмехнулся Белоконь и неожиданно согласился:
– Ага, как рыба.
– Как Русалочка, – поправил Принц, осмелев.
– А то я не слыхал! Тетка на реке орала. Хм-м, русалка… Сама про раковину врет в дупле. Нет никакого дупла в нашем лесу.
– Есть, – горячо возразил Принц, – но белка из него ушла.
– И раковину с собой утащила?
– Да. Прыгала по деревьям с какой-то штучкой в зубах. Я пригляделся, а это раковина.
– Эй, Врика! – окликнул Белоконь. – Твоя белка сбежала! А ты точно русалка?
– Нет, – бесхитростно улыбнулась девочка. – Я не русалка, меня папа научил плавать.
Девочки зашептались. «Папа, белка, русалка», – слышались отдельные слова.
– Твой папа – морской король? – ухмыляясь, спросил Белоконь.
– Бухгалтер, – ответила девочка и почему-то заплакала.
– Ты здорово плаваешь, – утешительно повторил он слова мальчика. Помолчал, о чем-то раздумывая, и самокритично добавил:
– Я так плавать не умею, блин. Люди вообще так не плавают. Ты – точно русалка! У тебя волосы как водоросли.
Тема себя исчерпала. Девочка тоже получила прозвище.
* * *Солнце со дня на день грозило прогнать истощавшие тучи, но не дождь, а темень и необходимость не спать до тех пор, пока на улице чуть-чуть не посветлеет, были главными помехами в ночном предприятии. Принц сомневался, что сможет проснуться в нужное время.
Сторож обычно храпел в кухне во всю ивановскую, но дрых, по слухам, с открытыми глазами и держал входную дверь под прицелом. Поэтому Принц проверил коридорные окна: одно отворилось почти беззвучно. Шпингалеты он оставил открытыми, авось не заметят. Едва скомандовали отбой, юркнул под одеяло в рубашке и колготках…
Он все-таки задремал. Приснилась бабушка, которая, конечно же, оказалась мамой, и Принц обрадовался – почему он раньше не догадался?! Они так хорошо поговорили. Во сне бабушка-мама была словоохотливее. Объяснила, что уехала в такую деревню, куда маленьких редко пускают.
Принц спросил, в каком месте находится его королевство, ведь все принцы рано или поздно становятся королями, а что за король без страны и дворца? Бабушка-мама сказала: «Будет у тебя и королевство, и дворец, и королева. Все будет, не торопись».
Принц поверил. Когда они жили вместе и он был «ее мальчиком», бабушка никогда ему не врала.
Грузовик запылил по скошенному осеннему полю, она махнула рукой с кузова и что-то крикнула, но сильно шумел мотор, и ничего не было слышно. От расстройства Принц проснулся. В ушах его еще несколько секунд урчала машина. Зато за окном как раз малость развиднелось.
Он, на всякий случай, скомкал одеяло так, будто под ним кто-то лежит. Еле нашел в полутьме гардероба свой отсек с нарисованной на дверце божьей коровкой, сорвал с гвоздя ветровку и натянул сапоги. Рама открылась без скрипа – окно ждало и не подвело, но от смородиновых кустов негостеприимно дохнуло мокрым холодом. Прежде чем сунуться в дождь, Принц благоразумно накинул капюшон. Оскальзываясь в глинистых ручьях дорожки, он, как мог резво, помчался к незапертому огородному сараю, где хранился разный инвентарь, и прихватил топор.
* * *Лес в сумерках был страшен. Наверное, в нем, состоящем из созданий другого мира, ночью всегда происходило что-нибудь ужасное. Принц покосился на муравьиный город. Пирамида, обычно полная ювелирного копошения, покрылась мелкой броней из рыжей хвои. Внутри, под толстым покровом – тепло и сухо, и крохотные муравьята спят в колыбельках из половинчатой шелухи семян…
Промокший насквозь, Принц старался обойти высокие кусты, с которых, лишь коснись веток, на голову опрокидывались ушаты холодной воды. Она сбегала с носа, по подбородку, в ворот рубашки, по животу, хлюпала в сапогах. Вода завладела большей частью воздуха, будто решив покончить с дышащим миром. Реки и моря поднялись к небу, оставляя рыб и ракушек кишеть в склизких водорослях, покуда земля не превратится в океан с редкими островками суши… Таинственная деревня, куда грузовик увез бабушку, не должна была погибнуть. «Русалочка умеет плавать, а я видел лодку на берегу, – подумал Принц. – Лишь бы воздуха хватило до бабушкиной деревни! Может быть, нас пропустят».
Дождь вел громкую беседу с деревьями на их густо шелестящем языке. Вероятно, они сплетничали о нежданном госте, зачем-то явившемся к ним в неположенное время, да еще и с топором. Набрякшие водой кроны покачивались грузно и осуждающе.
Но вот впереди замаячила трухлявая береза. Ей, источенной червем, дождь нипочем, напрасно с досадой хлещет по холостым веткам – немая береза, листьев нет говорить…