Ветер окреп, набух влажной свежестью – предвестницей дождя. Донесся топот приближающейся к дворцам колесницы. Дико заржали небесные кони, грохоча над двором копытами, и, прежде чем хлынул ливень, Принц успел заскочить в дверь. В подъезде явно чего-то не хватало, какой-то необходимой детали. Не хватало ее, впрочем, на всех высоких лестницах театров и музеев города.
Спасаясь от дождя, ветер ворвался в дом и отряхивался теперь у окон, как мокрая собака. Мама ловила на балконе ангелов. Они взмывали с плечиков к потолку, взмахивая белыми рубашечными крыльями. Принц захлопнул форточки, подтер на полу лужицы собаки-ветра.
– Почему поздно? Что-то случилось? – спросила Мама.
– Я устал… Извини, лягу…
– А ужин?
– Не хочу. Был в Черемушках… Тяжелый объект, Мама… Очень.
Принц закрыл комнатную дверь.
Он и вправду почти тотчас уснул под какофонию неба, слабый от горя и счастья. Видел сны – обрывки, лоскуты, мгновения скомканных снов. Мчался, пятилетний, к реке, а навстречу бежал Белоконь, срывая прутом пушистые головки одуванчиков. Этим прутом он сшиб дворцовые башни, им же Галина Родионовна его и наказала. Снился огненный бисер на паутине, вывешенной в лопухах у сарая. Звучал глуховатый голос: «…найдет волшебную раковину. Тогда никакие злые силы не помешают ему снять заклятье…» Голос был торжественный, плавный – так читают сказки. Непонятно, чей голос, и шел ниоткуда. Легкие загорелые ножки ступали по песку, стройные ножки с маленькими ступнями… «Раковина поет, – сказала Русалочка. – Я звала тебя. Знала, что ты придешь…» Мама кивала с фотографии смеющимся лицом: «Пойдем на праздник, мой мальчик. Там ждет тебя фокусник. Он покажет сегодня самый чудесный фокус – его волшебная пирамидка взорвет в небе веркиверк… Ты видел когда-нибудь веркиверк? Это очень красиво…»
Мама. Любимая, бесценная…
…которая его обманула.
«Пандус, – подумал Принц сквозь сон. – Вот чего не хватает в нашем подъезде. И на лестницах города».
…Его ладонь была крупнее босого следа девочки, похожего на отпечаток чуть закругленного ножа. Бабушка срезала им крапиву в палисаднике старого дома… и кто-то, чья-то злая рука, не бабушкина, всадила нож в маленький след. Колдунья! Она не взяла нежный голос Русалочки. Проклятая ведьма повредила ей ножки.
Принц проснулся. Подошел к тихому окну. Отгремела громовая колесница, порушив небесные дворцы. Тускло лоснились напротив углы безголовых домов.
* * *Русалочка тоже не спала и тоже стояла у окна, облокотившись о подоконник левой рукой. Правая упиралась на поперечину костыля. Тело могло стоять, а передвигаться ему было тяжело. Нижняя часть ног волоклась, подтягиваясь на костылях: выброс костылей вперед, подтяжка ступней – шаг, второй выброс… и так далее. Русалочка ползала, как раковинный моллюск. Но у него нога сильная, мускулистая, главный орган движения, у нее же ноги ниже коленей – хилые и малочувствительные.
Черные деревья смотрелись на фоне темно-синего неба будто шатры военного стана, готового к утреннему сражению. Отблески фонарей колыхались в лужах. Дальше гас огнями город-тысяченожка, поджимался, уползал в твердеющую мглу. Щерился провалами окон, уверяя, что они нежилые. Лгал – окна просто спали. За ними спали люди.
Человек существует в двух измерениях: в своем прошлом и в сегодняшнем дне. Эти два времени живут порознь, а ее время спуталось. Воспоминания походили на явь. Жизнь, наоборот, – на сон. Русалочке чудилось, что она спит и все никак не может проснуться. Памятные мелочи были так ясны, вплоть до веселого потрескиванья ветхих половиц под ногами в дежурство на дачной детдомовской кухне; до солнечных бликов, всегда одинаково ослепительных на воде, с утра до вечера меняющей цвет…
Выкидывался в мусорную корзину листок только что прошедшего, ничего не значащего дня, и обратный отсчет продолжался. Дни детского календаря не отрывались и не тускнели. На нескончаемую живую нить нанизывались детали, фрагменты – у них были форма, цвет, запах, звуки, ощущения. Смысл и логика. Казалось, вот-вот все соберется одно к одному и воссоздастся снова!
Потом вдруг оказывалось, что прошел еще один реальный день.
Время обтекаемо, безотносительно, у него нет чисел, часов и даже лет. Оно куда угодно плывет – хоть мечтами вперед, хоть памятью назад. Русалочке больше нравилось плыть со временем назад. Теперь впереди возник просвет. Как луч в выпиленном сверху отверстии раковины.
* * *Мечты жили в ней с тех пор, как Русалочка себя помнила. В детстве они днем гнездились в голове, ночью вылетали, воздушные, с дымкой подвенечного платья. Оно было такое тонкое, что свободно продергивалось сквозь сплетенное из алюминиевой проволоки колечко, которое ей подарил Принц. Русалочка взмывала ввысь, в небесные залы, налитые дрожащим светом свечей в серебряных канделябрах. Свечи притворялись звездами.
Жаль, потерялось колечко…
А мальчика забрала в семью Мама. Русалочка думала, что и ее заберут, когда она выздоровеет, – девочка подхватила ангину. Нет, не взяли. Не видя его, она все равно знала – Принц ее любит.
– Нянечка, съезди к нему, – просила няню, плача. – Нянечка, хорошенькая, миленькая, я тебя умоляю!
Та прятала глаза.
– Не реви, съезжу.
Так и не съездила.
От отчаяния Русалочка сбежала искать. Долго плутала в огромном городе, спрашивала у людей, видели ли они Принца. Никто не видел. Люди смеялись, допытывались:
– Где твоя Мама?
– У меня нет Мамы.
Ей не поверили и сдали в милицию.
– Дурная наследственность, постоянно сбегает, – оправдывалась перед милиционером Галина Родионовна. – То на лодке, то пешком… Неугомонный ребенок!
Русалочка научилась читать и писать. Накарябала печатными буквами письмо о том, как сильно скучает, и решила, если не найдет Принца, хотя бы бросит в почтовый ящик конверт.
Беглянку снова поймали. Успела сунуть послание в щель ящика, а что толку? На конверте не было адреса. «Кому – Принцу». И все.
Галина Родионовна обозлилась и посадила ее под ключ в Темную комнату – подсобную мастерскую без окна и света. Может, со светом, но лампочки в электрическом патроне не было. В комнате стояли верстак, покрытая старым ватным одеялом широкая скамья, на полках громоздились инструменты. В пыльном помещении пахло папиросами, дым въелся в стены – уборщицы захаживали сюда покурить.
Слухи о Темной «табакерке» ходили один жутче другого. «В черной-пречерной комнате живет черный-пречерный человек с длинными-предлинными пальцами…» Наказание считалось лучшим действующим средством против нарушений дисциплины. За крупные прегрешения виновников заключали во мраке и одиночестве на час-два, чтобы ничего не мешало им обдумать свое плохое поведение. Галина Родионовна оставила там воспитанницу на всю ночь.
Русалочка двинулась ощупью по стенкам, по полкам и упала с грохотом, споткнувшись о какое-то ведро. Нашла скамью, легла на половину одеяла, второй половиной закрылась. Приснился и хорошо запомнился страшный сон: в сверкающих зеркалах дворцового зала отражались чьи-то злобные лица, а в зале не было никого, кроме Русалочки и Принца. Они танцевали. Вдруг зеркала начали кривиться и корчиться, будто отражения невидимых людей, смеясь, сгибались от хохота пополам. Стекло зеркал не выдержало, треснуло и разбилось. Человеческие глаза вылетели в осколках, запрыгали вокруг. Музыка сделалась тягучей, как пенка от киселя, но танцоры все не могли остановиться. Лицо Принца затуманилось. Наверное, от слез. Кто из них плакал – непонятно. Скорее всего, Русалочка. Осколки кололи ступни ног и подошвы туфелек и не спасали. Ноги едва двигались, были словно чужие. Громко лопаясь под ногами, зеркальные глаза превращались в студенистые кровавые комочки…
Пленницу разбудили шелестящие звуки извне. Музыка поднялась густой волной, съежилась и прилипла к спине холодной кисельной пленкой. Лодыжки горели, будто в кости проникла жгучая известь. Русалочка не понимала, наступило утро или все еще продолжается ночь. От виска до виска по лбу катался тугой резиновый мячик. В углах шебуршали мыши… или тянулись к скамье длинные-предлинные черные пальцы. В тишине даже маленькие звуки мерещатся пронзительными. В норе одеяла становилось то зябко, то жарко от мысли, что черный человек сейчас схватит за пятки. Тот человек с вьющимися губами, красными, как напившиеся крови пиявки, из-за которого Белоконя поместили в специнтернат… Тварь.
Ноги онемели от пяток до колен, но Русалочка боялась пошевелиться. Пока она лежит недвижимо, Тварь, возможно, ее не тронет. Наконец, по прошествии многих минут или столетий, в открытую дверь хлынул свет.
Все тело Русалочки трепетало от озноба. Одежда не грела, оцепеневшие ноги подкашивались, а Галина Родионовна тащила за руку в умывальную комнату и сердилась. Думала, упирается строптивица.
Ноги не скоро пришли в себя. Казалось, что тело, как раскрученную спираль, застопорили посреди бешеных оборотов, и оно где-то застряло. Медленно, нехотя, с саднящей болью возвратились движение и пластика.
Все тело Русалочки трепетало от озноба. Одежда не грела, оцепеневшие ноги подкашивались, а Галина Родионовна тащила за руку в умывальную комнату и сердилась. Думала, упирается строптивица.
Ноги не скоро пришли в себя. Казалось, что тело, как раскрученную спираль, застопорили посреди бешеных оборотов, и оно где-то застряло. Медленно, нехотя, с саднящей болью возвратились движение и пластика.
* * *Перед Новым годом в детдом нагрянули гости из цирка. Русалочка обрадовалась, увидев знакомого лысого клоуна и фокусника. Вместе с другими они показали роскошный концерт, подарили много игрушек и сладостей. После концерта фокусник неожиданно подошел прямо к ней и спросил:
– Это тебя зовут Русалочкой?
Получив утвердительный ответ, вынул у нее из одного уха авторучку с плавающей внутри золотой рыбкой, а из второго – низку жемчужных бусинок! Наколдовал вещички и засмеялся:
– Ой, какие симпатичные штуковинки ты в ушах прячешь!
Русалочка тоже вскрикнула: «Ой!» – и хотела добавить, что ни такой ручки, ни бус у нее не было, и что она вообще не имеет привычки класть вещи в уши, но не успела. Веселый фокусник велел зажмуриться и… перед ней очутилась огромная раковина!
– Держи крепче, – сказал он, – это тебе подарок от Принца. Она называется Рог Тритона.
Пока Русалочка в восторге разглядывала волшебную раковину, артисты смылись. Воспитательница группы младшеклассников Зоя Аркадьевна позже сказала, что они отбыли из города в неизвестном направлении. Вероятнее всего, навсегда…
* * *Подвижная и ловкая прежде, первая по физкультуре, Русалочка съехала на тройки. Перестала бегать и прыгать во дворе, не играла в догонялки. Ночами лодыжки немели – она не жаловалась. Девочки удивлялись: что с ней? Как старушка стала. Но вот удивительно: плавала она по-прежнему хорошо. Непокорные ступни не хотели становиться гибкими ластами, зато ноги, независимые от земли, двигались послушно и верно.
Жемчужные бусы («Речной жемчуг, недорогой», – объяснила Зоя Аркадьевна) и авторучку с рыбкой потом кто-то украл. Воровство в детдоме – дело обычное. А с подарком Принца Русалочка не расставалась. Сшила из старой джинсовой юбки сумку с лямкой через плечо, положила туда завернутый в шерстяной платок Рог Тритона и повсюду носила с собой. Ни на миг не оставляла, ходила с ним гулять, спала и даже плавала с ним. В воде раковина была совсем нетяжелой…
Русалочка сбежала в третий и последний раз. Впрочем, не сбежала, просто отправилась в цирк, спросить у артистов адрес фокусника, чтобы написать ему письмо. Циркачам же наверняка было известно, где он нынче живет. Если честно, думала, что воспитательница обманула и никуда он не уехал. Русалочка теперь знала – взрослые часто обманывают. Вот Принц точно уехал, иначе бы он к ней пришел.
Ноги быстро утомились. Она брела по улицам, бульварам, проспекту, сворачивала в скверы, отдыхала и снова брела. Почти добралась, но хитрая Зоя Аркадьевна уже догадалась, куда она улизнула, и на детдомовской машине догнала Русалочку буквально за тридцать шагов от цирка.
Ее вызвали в воспитательский кабинет. Подойдя к приоткрытой двери, она услышала свое имя и остановилась. Зоя Аркадьевна говорила кому-то:
– Вы уж как-нибудь объясните ей, пожалуйста, что так нельзя! Скажите, переезжаете, мол, в другой город…
Неуловимо знакомый женский голос ответил:
– Мы действительно собираемся переехать.
– Ну и славно, лгать не придется, – зачастила воспитательница. – Вы не представляете, как мы устали от ее побегов! Ума не приложу, почему девочка вообразила, что ваш сын чем-то ей обязан… Да, они были дружны, но ведь не любовь же это! Какая любовь у детей в таком возрасте?! Девочка очень упряма, поставила перед собой цель обрести семью и, очевидно, полагается на обещания мальчика…
Уловив косым взглядом движение за дверью, Зоя Аркадьевна осеклась. Процокала каблуками к двери, улыбнулась:
– А вот и наша непоседа! Заходи-заходи, тут к тебе с гостинцами! – и вышла, обдав ветерком с химическим ароматом сирени…
Со стула привстала Мама Принца. Капли дождя темными кляксами растеклись по ее серому плащу. Погладила Русалочку по голове:
– Я принесла тебе фрукты… Какая симпатичная сумка, сама сшила?
– Да. Для раковины Тритона.
Мама Принца сделала шаг назад и села на стул как-то странно, с размаху. Посидела молча и сказала:
– Понимаю: ты скучаешь по Принцу. Но ничего не поделаешь, милая девочка… в новой школе у него появились друзья и подружки. Боюсь, он о тебе немножко забыл. Прошу тебя, не ищи его больше. На днях мы уезжаем далеко отсюда. Ты скоро тоже станешь вспоминать Принца все реже. Через год-два будешь смеяться, что убегала куда-то из-за него. Пройдет время – и вовсе забудешь. Не надо сбегать, и плакать не надо… договорились?
Русалочка кивнула.
Она насилу доплелась до своей комнаты, будто по грудь в воде против течения. Ноги отказывались идти, и тяжелый пакет, полный гранатов и мандаринов, оттягивал руку. Доволокла гостинцы до окна. Прижала к груди ладонь: сердце тикало нервно, неровно – сломанные часы. Было трудно дышать. Хорошо, что девочки ушли в школу. За опоздание не должно влететь – приходила посетительница. Уважительная причина…
Фрукты падали, падали из форточки окна на втором этаже – мандарин, гранат, мандарин, гранат. Веселые мячики, оранжевые и цвета бордо, цвета помады Зои Аркадьевны, празднично катились по мокрому асфальту. Некоторые спелые гранаты треснули, выпустив из себя красный сок в чистые лужицы. Замутили их, искровенили…
Предательские ноги совсем не желали держать, подгибались в лодыжках, безвольные, ватные, как бывает во сне, когда убегаешь от кого-то. Выбросив последний мандарин, Русалочка повернулась от окна. Хотела шагнуть и боком заскользила к полу, больно пересчитывая спиной выступы батареи. Полежала с паническим ощущением – жизнь кончилась. Заставила себя доползти до кровати и подтянулась на руках, цепляясь за спинку, за железную перекладину панциря сетки. Взобралась.
Икры и пальцы ног были бесчувственны, хоть щипай их, хоть тычь свалившимся с тумбочки карандашом. Немые, глухие – не слышат мольбы, слепые – не видят, как же ей плохо… Но не холодные, значит, не мертвые.
Голова медленно поехала кругом раз, другой… на третьем развороте сон открылся зеркалами дворцового зала. В них отражались толпы совершенно одинаковых людей в серых плащах с лицами Мамы Принца. Губы лиц энергично двигались с упором на букву «о», восклицая голосом Зои Аркадьевны: «…не любовь же это! не любовь же! не любовь!»
* * *– Гм-м, что это, если не ДЦП… Синдром Гийена-Барре, спастический парапарез? – недоумевал молодой врач, вызванный Зоей Аркадьевной.
Русалочку повезли в больницу. Вокруг сменялись тонкие, толстые, разные фигуры в белых халатах, осматривали ноги так, и этак, без конца сгибали, разгибали, стучали молоточком. Слепящая белизной женщина, похожая на Снежную королеву, терзала вопросами:
– С тобой что-то случилось? Ты плакала? Почему ты плакала?
– Ничего не случилось. Не плакала, – еле слышно отвечала Русалочка, опасаясь, что ее сейчас стошнит. Горький ком тяжко ворочался в горле. Она отстраненно чувствовала себя беззащитным аморфным созданием, выдранным из раковины, – словно кто-то загнал в пятки шампур с тонким лезвием и пропорол ноги, надрезав мышцы, суставы, сухожилия…
Обследование не подтвердило подозрение на наследственную нейропатию. Тщательный сбор анамнеза не выявил никаких повреждений, идентифицировать причину заболевания не удалось. Физически девочка была здорова. Мышечный тонус нижней части ног катастрофически падал из-за воображаемой, галлюциногенной трудности передвижения. Старый доктор произнес свистящее слово «стресс».
Русалочкой занялся психиатр и также ничего не нашел. Душевная болезнь, если таковая имела место, будто локализовалась в ступнях. Больную долго лечили от непонятного недуга. Ходьба восстановилась – мучительная, с приволакиванием; началась атрофия икорных мышц.
Бывало, утром Русалочка открывала глаза с мыслью, что ей приснился кошмар, и сейчас она поднимется легко, как раньше, приятной, дремотной еще негой ощущая покладистое к движению тело…
Но сон не кончался.
По успеваемости в школе девочка отстала. Училась теперь классом ниже, продолжая жить в той же комнате с бывшими одноклассницами. По-прежнему не разлучалась с заветной раковиной. Глубоко, в остроконечном конусе рога, под предпоследним оборотом спирали, свернулись раненой улиткой метания, сомнения, слезы. Русалочка перестала плакать по недолговечной привязанности Принца. С глаз долой… хотя бы так, если по-другому не получается.
Ее-то чувства не выгорели, не потухли. Не протухли, как протухает во внутренностях и смердит пятничный гороховый суп, из-за которого к вечеру в шестиместную спальню неприятно зайти. Комната не выросла с жиличками, «выросли» кровати и встали впритык, несмотря на вынос стола. Русалочка не ходила на продленку и делала уроки на подоконнике, более просторном, чем составленные вместе тумбочки. Перед сном смешливая Аннушка кричала громким шепотом: