— А если там они ждут? — испуганно зашептала девчушка.
— Если и есть, то максимум двое. Не волнуйся, я смогу их убедить отпустить нас без криков и ругани.
— Тогда ладно, идем.
Привязав поводья к низко висевшей ветке — похоже, не я один такой умный: кора была содрана и даже как будто ошкурена поводьями — и подхватив щенка на сгиб руки, направился следом за девочкой. Смелый, изнывая от жары, только и смог что распластаться и высунуть язык, тяжело дыша. В подъезде было прохладно и никого не было, мы поднялись по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж, Ирина открыла общую дверь, и мы прошли в коридор. Несмотря на опаску девочки, нас никто не подстерегал.
— Закрыто, — растерянно посмотрела та на меня.
— Замок не ваш? — моментально сообразил я.
— Нет, у нас другой был.
— Ясно, — пробормотал я и, опустив щенка на пол, достал из ремня из тайника спицу, но открыть замок не успел: скрипнув, отворилась одна из дверей и вышла молодая женщина с младенцем на руках.
— Ирка, — ахнула та, но шепотом, чтобы не разбудить посапывающее дитя. — Ты где была?
— Теть Тань, а мама не приходила? — задала волновавший ее вопрос девочка, подойдя к соседке.
— Как эти ироды ее увезли, больше не видела. Это они дверь закрыли, приходили вчера, обыскивали.
Пока они общались, я, активно прислушиваясь, открыл замок, отворил дверь и заглянул в комнату.
— М-да, беспорядок приличный.
Шикнув на Иру, указал ей на дверь, напомнив, что нужно делать, то есть собрать личные вещи, одежду свою, летнюю, зимнюю, осенне-весеннюю, если есть, обувь главное не забыть, а сам подошел к соседке, что опасливо поглядывала на меня.
— Вы не в курсе, что хотели полицейские от мамы Иры?
— Нет, но слышала что-то про донос. Соломиных я хорошо знаю, два года вмести жили, а тут такое.
— Понятно. Если снова придут полицаи, скажите, что ничего не видели, ничего не слышали. Мол, был какой-то шум, но вас отвлек ребенок. Пока вы его перепеленывали, в коридоре стало тихо.
— Хорошо, понимаю. Я не дура.
— Вот и ладушки.
Пройдя к Ире в комнату, я помог ей собраться, беря только нужное и что могло пригодиться. Получилось три довольно приличных узла из одеял и простынь. Даже не знаю, смогу ли их спрятать под сено. Снова закрыв замок на навесные петли, как будто тут никого и не было, на всякий случай протер его платком, стирая пальчики, после чего мы поспешили на улицу. Спрятать дополнительный груз получилось, даже единственный чемодан удалось пристроить за скамейкой возницы. Развернув повозку, я направил ее вниз по улице, отстраненно размышляя о сидевшей рядом Ире.
Что делать с девочкой, я еще не решил, тут ее мать нужно выручить, как-никак знакомая, кормила меня борщами. Да и работали на одну организацию, почти сослуживцы, хотя она, как и я, была вольнонаемная. Если у нее нет завязок в деревнях, возьму в отряд, хоть и с дочкой, но повар мне нужен. И отряду помогу, и ей. Лишь бы жива была еще, это самое главное.
Про Яцко я, естественно, не забыл, но у меня планы насчет него распространяются на ночь, как и освобождение мамы Иры, поэтому требуется отъехать от города километров на пять-шесть, встать лагерем и, оставив за ним присматривать девочку, вернуться в город. Надеюсь, она сможет одна провести ночь, тем более я оставлю с ней Смелого. Да что сможет, она уже две ночи пряталась у реки и там ночевала в кустах, сама говорила.
Из размышлений меня вырвала Ира — тронула меня за руку и спросила:
— А куда мы едем? На дорогу надо было повернуть на том перекрестке, — указала она за спину.
— Нам другой выезд нужен, со стороны Прилуцкого, а здесь одного мастера сварщика навестить надо. Очень уж он интересные поделки делает.
— Какие?
— Железные, — хмыкнул я.
В Луцк я действительно возвращаться не собирался, так что брал все по максимуму, и это без шуток, поэтому интересовался многими вещами. По-тихому, исподволь, но интересовался. Вот один старичок, у которого я валенки купил, и сообщил мне об этом сварщике, который работает у немцев в мастерских. Если кто и сможет сделать печку-буржуйку под заказ, так это он.
Когда показались мастерские, я покрутил головой в поисках тени, сейчас тень — это самое желанное для прохожих, и свернул к аллее, пусть лошади немного постоят, отдохнут.
— Жди тут, — велел я девочке и, поправив рубаху, быстрым шагом направился в сторону мастерских, солдат у ворот без проблем пропустил меня.
У первого же немецкого солдата, что шел с ведром воды, я поинтересовался насчет сварщика, узнал, где его рабочее место, и, не подходя к ремонтным боксам, свернул к отдельным строениям. Чуть в стороне находился склад, который охранял часовой. Тот, кстати, с подозрением поглядывал на меня, но склад мне был не нужен, поэтому я подошел к небольшой избенке, на заднем дворе которой было множество железного мусора и лома.
— Можно? — спросил я, открыв дверь. В небольшом помещении находился всего один человек, в старом латаном комбинезоне советского техника. Он сидел на табуретке и что-то рассматривал на большом листе ватмана. Кажется, чертеж, но не уверен, мне от двери плохо было видно.
— Заходи. Тебе тоже трубы варить надо?
— Что, простите? — не понял я.
— Да тут в одном доме отопление прорвало, думал, ты оттуда.
— Нет, я по другому поводу. Это вы ведь Семен-сварщик?
— Он самый, — вытирая руки тряпкой, с интересом осмотрел меня сварщик. Это был мужчина лет тридцати на вид, приятной наружности, с копной светлых волос. Почему не на фронте, я понял, когда он встал. Одна нога была короче второй, и он сильно хромал.
— Меня отец послал. У нас прошлой зимой теленок пал, замерз в амбаре. Отец велел купить буржуйку, чтобы скотник обогревать, да еще сосед интересовался, он свиноматку так потерял. Зима лютая была.
— А из кирпичей не проще сложить? Такая печка потеплее будет.
— Такую печку с места на место не потаскаешь, — покачал я головой.
— Тоже верно… Две, значит, надо?
— Пока две, если кто из соседей захочет купить, пускай сам приезжает, сосед сродственник нам.
— А трубы какие надо? Длину знаешь?
Этот вопрос поставил меня в тупик, поэтому я неуверенно ответил:
— Ну, у нас в окно выведем — это, значит, метра полтора, а у дядьки амбар высоченный, там все три метра уйдет. Наверное, лучше с запасом взять, наверное, не заругают за это.
— А сами что не приехали?
— Так страда же, все в полях, — искренне удивился я вопросу.
— Ах да, — поморщился сварщик, явно упустив этот момент и тут же сказал: — Есть у меня три печки во дворе, немцы тут небольшое производство открыли, отправляют их осенью на фронт, очень уж они потребны, но эти три не успели отправить на склад.
— А они продадут?
— А чего нет, план я выполнил, это сверху, мне еще премия за них полагается. Сходишь к кассиру, это вон то строение у въездных ворот, третья дверь слева, оплатишь, принесешь мне квитанцию, и забирай. Документы на руках будут.
— А печки можно посмотреть?
— Да, идем. Там одна немного другой конструкции, чтобы пищу можно было готовить, но думаю, вам это не пригодится.
— Чего это? — возмутился я, заинтересовавшись печкой. — А варить для скотины? Пусть теперь в сарае воняет прелой картошкой.
— Домовитый ты, я смотрю, — хмыкнул сварщик и первым покинул избу, направившись во двор сварочного цеха, как было написано на табличке. Я ее только сейчас заметил.
Прямо у стены избы действительно стояли три небольшие округлые печки. Я сперва подумал, что они из обычных бочек сделаны, но нет, железо оказалось толще, дверцы внизу на петлях, сверху короткая труба дымохода. Две были похожи как близнецы, другая пошире, можно сказать коренастая, с двумя конфорками для кастрюль. Приподняв каждую, я определил, что обычные буржуйку весят по сорок кило, а вот более совершенная, можно сказать кухонная, около восьмидесяти.
— А трубы?
— Вот свалены, жестяные, — указал Семен на поленницу из коротких труб. Как я понял, они вставляются друг в друга и так наращиваются. Чуть в стороне лежали с загибами, видимо, чтобы выводить на улицу.
Как уже, наверное, поняли, они мне были нужны для землянок отряда, чтобы пережили зиму, поэтому я с охоткой их осмотрел и спросил цену.
— Сколько? — удивленно поднял я брови.
— Сорок марок, а это пятьдесят пять, — повторил Семен.
— Отец думал, дороже будут, больше дал, — пояснил я и, энергично почесав затылок, сказал: — Наверное, я все три возьму, а если одна не понадобится, продадим соседям подороже.
— Сразу видно деревенскую хватку. Если хочешь купить, беги к кассиру. А то он скоро в комендатуру уедет, он туда каждый день в три часа ездит. Потом долго прождать придется.
— Тогда я побежал, — согласился я и заторопился к зданию, где находилось начальство этих мастерских и кассир.
— Тогда я побежал, — согласился я и заторопился к зданию, где находилось начальство этих мастерских и кассир.
К счастью, тот был на месте, выслушал мой плохой немецкий, изучая мои документы, сообразил, что я хочу, сходил к начальству и, получив от него разрешение на продажу трех печек и десяти метров труб на хозяйственные нужды крестьян, оформил продажу, выдав мне квитанцию купли-продажи. С ней я сходил к Семену, тот ее осмотрел и велел загонять на территорию повозку.
Часовой у въезда пропустил меня, мельком изучив купчую, потом мы с Семеном погрузили все три печки на задок повозки, я там специально освободил место, а трубы уложил у бортов. После этого сварщик поставил свою подпись в мою купчую, подтвердив, что выдача совершена, и пока он записывал в свой журнал учета продажу, я благополучно покинул территорию мастерских. Подобрав терпеливо ожидающую меня на улице Иру, я наконец поехал в сторону нужного выезда. Все основные дела я сделал, осталось только то, что можно добыть в бою. Не оружие, у нас его теперь было на взвод, пулеметов так на роту, я про продовольствие.
— Ты чего хихикаешь? — с подозрением спросила меня Ира.
— Знала бы ты, что я купил и у кого, сама бы посмеялась. Кто бы другой рассказал, не поверил бы, а тут сам все сделал.
Ира так и не поняла, о чем я, но не переспрашивала, а просто сидела рядом и поглаживала Смелого.
Пока я размышлял о том, как совершенно спокойно купил у немцев необходимые партизанам печки, как-то неожиданно улочки закончились, и впереди показался пост на выезде.
— Стой, — поднял руку один из полицейских, выходя из тени от будки на дорогу. Двое его напарников расхристанного вида отдыхали в тени на лавочке и даже не думали вставать. Сегодня действительно была аномальная жара.
Натянув поводья, я остановил тяжелогруженую повозку, внимательно поглядел на полицейского и, сняв шапку, заискивающе улыбнулся.
— Что случилось, пан полицейский?
Тот суржик знал, поэтому, протянув руку, велел:
— Документы, дорожная проверка. Что в повозке?
— Печки железные, чтобы скотник обогревать, и трубы для дымохода, вон они по бокам лежат. Купчую предъявить?
— Конечно.
Осмотрев их и вернув — груз он даже не смотрел, — снова протянул руку:
— На девку тоже.
— А что, надо было? — искренне удивился я. — Та тетка моя, к родителям везу, погостить.
— Тетка? — взлетели брови полицая на лоб, он явно сравнивал наш возраст.
— Та деду снова женился, на молодухе, это тетка моя, есть еще дядя, но ему полтора года. Скоро еще будет, то ли дядя, то ли тетя, — философским тоном закончил я.
— Сколько же ему лет? — вытаращился полицейский.
— Семьдесят два было по весне.
Полицай захохотал и, махнув рукой, велел проезжать, направившись к дружкам поделиться только что услышанной информацией. А мы, сдвинув с места перегруженную повозку, направились дальше, изредка громыхая бортами.
Когда мы отъехали и я убедился, что лошади перешли на бодрую трусцу, которую могли поддерживать довольно долго, Ирина спросила:
— А что ты ему говорил? Чего он смеялся?
— Да чушь всякую, в таких случаях нужно врать и врать красиво, иначе не поверят. Сказал ему, что ты моя тетя, вот он и посмеялся. Да еще купчая на печи подтолкнула его мне поверить.
— И он поверил?
— Поверил, любой мужчина хочется остаться настоящим мужчиной в пожилом возрасте, так что верят, еще как верят, — буркнул я себе под нос и усмехнулся.
Проехали мы, болтая, километра четыре, только-только город скрылся вдали, как я свернул на малоезженую дорогу, можно сказать след, и направил повозку к реке. Тут еще около километра проехать нужно было.
— А куда мы едем? — с любопытством спросила Ира.
— Тут речка недалеко, та самая, где ты купаешься, мы просто поднялись выше по течению, там разобьем лагерь. Вечером я уйду, и до утра меня не будет, но надеюсь вернуться с твоей матерью. Не забоишься одна?
— Нет, — так яростно замотала та головой, отчего обе косички ударили по лицу. — Я маму дождусь.
— Утром встретишь, а ночью спи. Смелый с тобой останется, он проследит, чтобы к тебе никто не подошел, хорошо?
— Ладно, — улыбнулась та и взяла на руки щенка.
Пришлось проехать вдоль реки еще около полутора километров, пока нам не встретилось подходящее, по-моему мнению, место для лагеря.
Пока Ира лазила в кустах, переодеваясь в чистое платье — это она решила выстирать, я ей брусок мыла дал, купил полкоробки из-под прилавка у одной торговки, — сам начал расседлывать лошадей, купать их и стреноживать рядом с лагерем на лугу. Сначала Смелый зашел в воду по пузо и лакал воду, а потом бегал за мной хвостиком, пока я заканчивал организовывать лагерь. На все это у меня ушло около сорока минут, больше всего времени я потратил на лошадей, их действительно пора было серьезно искупать, отмыть и обиходить. Ужин я готовить не стал, закупленных пирожков, двух кусков пирога и кувшина со свежим молоком должно было хватить. Все это я на рынке купил. Еще в узелке было несколько луковиц, пяток вареных яиц и даже соленые огурцы прошлогодней засолки. Свежих помидоров и огурцов не было, не застал, поздно приехал.
После всех приготовлений я оставил Иру одну, проинструктировав ее на случай, если придут чужие дяди и попробуют обокрасть меня.
— Проследишь, где они остановятся, и вернешься сюда. Тут место нашей встречи. И все расскажешь, так что с ворами я сам побеседую. Покажешь, где они живут или где на ночевку встали. Сама не лезь и спрячься. Ясно?
— Ага, — кивнула та, баюкая на руках Смелого.
— Ну все, я побежал. Счастливо.
— Удачи, — расслышал я, быстрой трусцой удаляясь из лагеря в сторону Луцка. У меня там еще много дел на этот день, да и на ночь тоже. Мешок за спиной подрагивал в такт бегу, но он был не особо тяжел — так, несколько предметов и рулон белого полотна четыре метра длиной.
В город я вернулся без особых проблем, правда, чтобы особо не привлекать внимания, еще у повозки поменял рубаху и кепку на запасные, а то в этой одежде уже примелькался. Посты были только с трех сторон, а я огородами-огородами и на одну из окраинных улочек, после чего неспешно направился в центр. Так же незаметно проникнув на территорию бывшего областного отдела НКВД, проверился и замер у провала в подвал. Там были свежие следы. Включив фонарик, осветил часть подвала и, тронув веревку, что уходила вниз, хмыкнул.
Веревка была, но судя по следам в пыли, внизу уже никого не было, все выбрались. Примерившись, я спрыгнул на гору кирпичей и, скользя по ним, оказался внизу. Осмотревшись, светя фонариком в разные стороны, направился в ближайший проход. Подвал я исследовал порядка сорока минут, даже дольше бы походил, прохлада знатная была, но нет, дела не ждали. Выбравшись на первый этаж, пришлось подпрыгивать и подтягиваться, веревка меня явно не выдержит, трещала, я направился в гараж.
Очистив яму и посмотрев в глаза Яцко, криво усмехнулся и спросил:
— Жив еще?
Проверив веревки и узлы, я достал фляжку и, выдернув кляп, стал поить его.
— Ты кто? — хрипло спросил он, выдув полфляги, но я проигнорировал его вопрос.
— Жаль на такую мразь воду тратить, но побеседовать нужно, то есть мне нужна твоя ясная голова, — отложив фляжку в сторону, я достал блокнот с острозаточенным карандашом. — Кто тебе известен из националистов, сотрудников батальона «Нахтигаль» или лидеров ОУН?
— Слушай, парень, ты ошибся, я простой водитель на автобазе, Лукин моя фамилия, — проговорил тот, честно глядя мне в глаза. Русский знал отлично, говорил без акцента.
— Ты Станислав Яцко, тот самый, что из отцовского «максима» расстреливал беженцев на дороге на Львов. Вечером этого же дня войсковую колонну обстрелял, но трусливо бежал, бросив пулемет на месте. Потом у тебя убили брата, и ты, соединившись с бандой Юдиневича, обстреливал войсковые колонны, работая в тылу советских войск. После оккупации этих земель немцами поступил к ним на службу. Инструктор в батальоне «Нахтигаль». Учишь пулеметному делу. Где я ошибся?
Вместо ответа тот попытался ударить меня обеими ногами, но не смог. Легко уйдя в сторону, я нанес ответный удар. Тот замер, глядя на деревянный стержень, воткнутый в его коленную чашечку. Быстро запихнув кляп ему в рот, я обломил карандаш у основания и с безразличием наблюдал, как Яцко корчится в яме, стал стругать карандаш, заново затачивая. Тот уменьшился по размеру на треть.
Пришлось ждать около двадцати минут, пока Яцко успокоится. Посмотрев на его красное, как помидор, лицо, я выдернул кляп и спросил:
— Воды еще хочешь?
Тот только кивнул, не в силах что-то сказать. На шее у него была кровь, стесал о кирпичи, когда бился затылком о стенку от боли. Коленная чашечка — это реально больно, я даже опасаться начал, что у него сердце от болевого шока остановится. Не-е, крепкое оказалось, выдержал.