Голос графа звучал неуверенно.
— А вы хотите быть кем-то еще? — спросил Томас и оглядел стрелков. — Видит Бог, милорд, я бы не хотел сражаться против них.
— И я тоже, — хмыкнул граф, — и я избавил тебя от веревки сэра Саймона. Я спас твою жалкую жизнь. Вчера вечером я поговорил с ним. Не скажу, что он очень охотно отказался от твоей шеи, и я не могу его за это винить… — граф прихлопнул слепня, — но в конце концов алчность в нем взяла верх над злобой. Ты стоил мне моей доли выручки за два корабля графини, молодой Томас. Один корабль — за оруженосца, другой — за дыру, что ты проделал в ноге сэра Саймона.
— Благодарю вас, милорд, — не скрывая радости, отозвался Томас. — Благодарю вас!
— Так что ты теперь свободный человек. Сэр Саймон замял это дело. Писец сделал запись, а священник засвидетельствовал. Только ради Бога, больше не убивай никого из его людей.
— Не буду, сэр, — пообещал Томас.
— А передо мной ты в долгу.
— Признаю, милорд.
Граф хмыкнул, выражая сомнение, что Томас когда-либо выплатит свой долг, а потом бросил на стрелка подозрительный взгляд.
— А насчет графини: ты мне не сказал, что привел ее на север.
— Мне не казалось это важным, милорд.
— Вчера вечером, — продолжал граф, — после того, как я ради тебя надавил на Джекилла, я встретил ее светлость у принца. Она говорит, что ты обращался с ней как настоящий рыцарь. Похоже, ты вел себя осмотрительно и почтительно. Это верно?
Томас покраснел.
— Раз она так говорит, милорд, значит, верно.
Граф расхохотался и пришпорил жеребца.
— Я купил твою душу, — крикнул он весело, — так что хорошенько сражайся за меня!
И он свернул в сторону, чтобы присоединиться к своим латникам.
— Он хороший парень, наш Билли, — сказал один из лучников, кивнув на графа.
— Если бы все были такими, — согласился Томас.
— А почему это ты говоришь по-французски? — подозрительно спросил стрелок.
— Нахватался в Бретани, — уклончиво ответил Томас.
Передовые части английского войска достигли открытого места перед стенами, и в дерн предупреждающе воткнулась арбалетная стрела. Обозники, помогавшие создать иллюзию неодолимой силы, уже устанавливали шатры на северных холмах, а бойцы растеклись по равнине вокруг города. Руководившие движением маршалы галопом скакали между частями, направляя солдат принца к самым стенам Аббе-о-Дам, женского монастыря у дальней стороны города. Стояло раннее утро, и, когда солдаты графа шли мимо брошенных ферм, ветер доносил запах канских очагов. А над стенами маячила крепость.
Англичане подошли к городу с запада. Принц Уэльский на крупном вороном коне в сопровождении знаменосца и отряда латников подскакал к женскому монастырю, который был покинут обитателями, поскольку находился вне городских стен. На время осады принц сделал его своей резиденцией. Томас, спешившись, увидел следовавшую за принцем Жанетту. «Таскается за ним, как собачонка», — с горечью подумал он и упрекнул себя в ревности. Что толку ревновать к принцу? С таким же успехом можно обижаться на солнце или проклинать океан. «В мире полно других женщин», — сказал себе Томас и повел лошадь на монастырское пастбище.
Отряд стрелков обследовал покинутые здания близ монастыря. Большинство были жилыми домами. Одно оказалось столярной мастерской, забитой стружками и опилками. За ней располагалась сыромятня, где все еще пахло мочой, известью и навозом, которыми обрабатывали кожу. За сыромятней не было ничего, кроме обширного пустыря, и все пространство до самых городских стен заросло крапивой. Томас увидел, как десятки стрелков, укрывшись в траве, рассматривают стены. День был жаркий, и воздух перед стеной как будто дрожал. Легкий северный ветерок гнал в вышине облака и колыхал высокую траву во рву перед укреплениями. На пустыре уже собралась примерно сотня стрелков, и некоторые приблизились к стене на расстояние арбалетного выстрела. Но французы не стреляли. Два десятка лучников взяли топоры, чтобы нарубить дров, но нездоровое любопытство привело их к стене, а не в лес. Томас тоже направился за ними, чтобы убедиться собственными глазами, какие беды ожидают осаждающих. Обернувшись на скрип несмазанных осей, он увидел две деревенские повозки, катящиеся к монастырю. На обеих были пушки — огромные пузатые штуковины с разинутыми ртами. Том задумался, смогут ли сила и волшебство пушек пробить дыру в городской стене. Но даже если и так, солдатам все равно придется с боем пробиваться через брешь. Он перекрестился. Может быть, он найдет в городе женщину. У него было почти все, что нужно мужчине: лошадь, хакетон, лук и мешок со стрелами. Не хватало лишь одного — женщины.
Однако он не знал, каким образом войско даже вдвое больше обычного могло бы преодолеть огромные канские стены. Они возвышались над заболоченным рвом, как скалы. Через каждые пятьдесят шагов стоял крытый бастион, из которого гарнизонные арбалетчики могли посылать стрелы во фланг атакующим. Томас подумал, что это будет побоище куда хуже тех, что случались каждый раз, когда солдаты графа Нортгемптонского пытались штурмовать южную стену Ла-Рош-Дерьена.
Все больше и больше стрелков собиралось на пустыре, чтобы посмотреть на город. Многие приблизились на расстояние арбалетного выстрела, но французы по-прежнему не обращали на них внимания. Защитники втягивали яркие флаги через бойницы внутрь крепости. Томас высматривал трех ястребов мессира Гийома, но так нигде и не увидел. Большинство флагов украшали кресты или фигуры святых, на одном были изображены ключи от рая, на другом — лев святого Марка, а на третьем — крылатый ангел, летящий на англичан с огненным мечом. Вот исчез и этот флаг.
— Черт возьми, что делают эти ублюдки? — спросил кто-то из стрелков.
— Ублюдки улепетывают! — сказал другой, глядя на каменный мост, соединявший старый город с Иль-Сен-Жаном.
Весь мост забили солдаты — некоторые верхом, большинство пешие. Их поток двигался из города на остров с большими домами, церквями и садами. Томас прошел несколько шагов на юг, чтобы лучше видеть, и заметил, как в переулках на острове появились арбалетчики и тяжеловооруженные латники.
— Они собираются защищать остров, — сказал он тем, кто стоял достаточно близко.
Через мост толкали телеги, и Томас увидел, как латники подгоняют женщин и детей.
Новые защитники пересекали мост. Все больше флагов исчезало со стен, пока не осталась всего горстка. Полотнища великих сеньоров все еще развевались на вершинах замковых башен, и на башнях длинных стен пока висели религиозные флаги, но сами стены остались почти голыми. Теперь на них смотрела, наверное, уже целая тысяча стрелков из войска принца Уэльского. Им следовало нарубить дров, построить хижины и вырыть выгребные ямы, но в их души вкралось подозрение, что французы собираются защищать только остров. Это означало, что город покинут. Такая мысль казалась столь невероятной, что никто даже не посмел высказать ее вслух. Англичане просто смотрели на толпу горожан и солдат за каменным мостом, а потом, когда со стены исчез последний флаг, некоторые из них пошли к ближайшим воротам.
Никто не отдавал никаких приказов. Ни принц, ни граф, ни констебли, ни рыцари не посылали стрелков вперед. Те просто решили подойти к городу. Большинство были одеты в бело-зеленые цвета принца Уэльского, но на многих, как и на Томасе, были звезды и львы графа Нортгемптонского. Томас ждал, что вот-вот появятся арбалетчики и встретят наступающих ливнем разящих стрел. Но бойницы оставались пустыми. Это придало дерзости стрелкам, видевшим, как за амбразурами садятся птицы — верный признак, что все защитники покинули стену. Люди с топорами побежали к воротам и начали рубить их, а с выступавших бастионов так и не вылетело ни одной стрелы. Великий укрепленный город Вильгельма Завоевателя остался без защиты.
Люди с топорами прорубили окованные доски, подняли засов и распахнули огромные ворота, за которыми открылась пустынная улица. На булыжнике стояла брошенная ручная тележка со сломанным колесом. Никого из французов не было. Повисла тишина. Стрелки не могли поверить своим глазам. Потом раздались крики:
— Грабь! Грабь!
Первой пришла мысль о добыче, и люди жадно ринулись в дома, но не нашли там почти ничего, кроме стульев, столов и полок. Все сколь-нибудь ценное вместе с горожанами перекочевало на остров.
А в город заходили все новые стрелки. Некоторые поднимались на возвышенность вокруг крепости. Двое были убиты арбалетными стрелами со стены. Остальные разбрелись по пустому городу. Все больше солдат тянулось к мосту через реку Одон, ведущему на Иль-Сен-Жан. На южном конце моста, со стороны острова, возвышалась защитная башенка, ощетинившаяся арбалетами. Французы не хотели, чтобы англичане приближались к ней, и потому на северном конце моста из телег и мебели поспешно соорудили баррикаду, которую защищало два десятка латников и множество арбалетчиков. На дальнем краю острова был еще один мост, но английские лучники не знали о его существовании. Кроме того, он был далеко, а забаррикадированный мост казался кратчайшим путем к вражеским богатствам.
Полетели первые стрелы с белым оперением. Вслед за этим послышался тяжелый скрип вражеских арбалетов и стук стрел по камням церкви у моста. Погиб первый лучник.
Никаких приказов по-прежнему не было. Никто из командиров еще не вошел в город, здесь собралась лишь толпа не думающих ни о чем лучников, по-волчьи почуявших кровь.
Они обрушили на баррикаду град стрел, заставив защитников спрятаться за перевернутыми телегами. Потом первый отряд англичан, громко крича, бросился на баррикаду с мечами, топорами и копьями. Пока атакующие взбирались на неуклюжую стену, за ними последовали другие. Полетевшие со сторожевой башни стрелы остановили англичан, а французские латники встали заслоном на баррикаде, и мечи скрестились с топорами. На мосту стало скользко от крови, лучники падали, и их топтали их же товарищи, спешащие в бой. Англичане ревели, французы кричали, на сторожевой башне раздавались звуки трубы, и все колокола на Иль-Сен-Жане били набат.
Томас, не имея меча, стоял на паперти церкви и посылал стрелы в сторожевую башню на другом конце моста, но цель была плохо видна, потому что соломенные крыши города загорелись, застилая реку клубами дыма.
У французов были все преимущества. Их арбалетчики могли стрелять со сторожевой башни и из-за укрытия баррикады. Чтобы атаковать их, англичанам нужно было пройти через узкий проход моста, и его уже устилали тела, залитые кровью и утыканные арбалетными стрелами. На кораблях вдоль берега, оказавшихся после отлива на мели, выстроились в ряд вражеские арбалетчики. Укрываясь за деревянными планширами, они могли стрелять в англичан, которым хватило глупости показаться в этой части не окутанной дымом городской стены. К мосту подходили все новые и новые арбалетчики, и казалось, что арбалетные стрелы наполняют воздух над рекой, как стаи скворцов.
На узкую улицу, ведущую к баррикаде, из переулков с криками хлынула новая волна лучников. Они не пользовались луками, а орудовали топорами, мечами, тесаками и копьями. Копья в основном несли хобелары, среди которых было много валлийцев, и они, устремившись вперед вместе с лучниками, пронзительно кричали. С дюжину атакующих погибло от арбалетных стрел, но оставшиеся перепрыгнули через павших и приблизились к баррикаде, которую теперь защищали по меньшей мере тридцать латников и столько же арбалетчиков. Томас побежал на мост и взял у одного из убитых мешок со стрелами. Нападающие натолкнулись на утыканную стрелами баррикаду, где не было места размахнуться топором, мечом или копьем. Французские латники кололи их пиками, рубили мечами и молотили булавами. Когда первый ряд лучников был уничтожен, под удары защитников попал второй ряд. С укрепленной сторожевой башни, с реки, со стоявших на мели кораблей непрерывно летели арбалетные стрелы. Томас увидел, как кто-то с торчащей из шлема стрелой, шатаясь, свернул с моста. Лицо несчастного заливала кровь, и, прежде чем упасть, он издал какое-то странное клокотание, потом опустился на колени и медленно растянулся на дороге. Там его накрыла новая волна атакующих. Несколько английских стрелков пробрались на крышу церкви и успели убить с полдюжины защитников баррикады, пока арбалетчики со сторожевой башни не отбросили их разящими залпами. Подход к мосту был забит телами, они мешали нападающим, и англичане стали сбрасывать трупы в реку. Высокий лучник с топором на длинной рукояти сумел добраться до гребня баррикады, где снова и снова опускал свое увесистое оружие на какого-то француза с лентой на шлеме. Но вскоре лучника поразили две арбалетные стрелы, и он, согнувшись, выронил топор и схватился за живот. Французы стянули его на свою сторону баррикады, где изрубили мечами, а потом его же топором отрубили голову. Защитники водрузили страшный трофей на копье и размахивали им над баррикадой, издеваясь над нападавшими.
Верховой латник со значком графа Уорвикского, изображавшим медведя и зазубренный посох, криком приказал стрелкам отступать. Сам граф находился в городе, его послал король, чтобы вывести стрелков из стихийно вспыхнувшего боя, но они не хотели слушать. Французы смеялись над ними, убивали их, и тем сильнее опьяневшим от крови лучникам хотелось прорвать защиту моста и насладиться богатствами Кана, — так хотелось, что они под летящими с дымного неба стрелами все заполняли и заполняли дорогу. Задние напирали на передних, которые гибли под французскими копьями и мечами.
Французы брали верх. Стрелы их арбалетов впивались в толпу англичан. Передние из нападавших пятились, пытаясь выбраться из побоища. Но задние все напирали, а оказавшиеся в середине, чтобы их не задавили насмерть, проломили деревянное ограждение и вырвались на узкую полоску земли между рекой и городской стеной. За ними следовали другие.
Томас все сидел на корточках на паперти, время от времени посылая стрелы в сторону сторожевой башни, но сгустившийся дым висел, словно туман, и цель была едва заметна. Томас видел, как стрелки устремились с моста на узкий берег реки, но не последовал за ними: это казалось ему еще одним способом самоубийства. Они попали в ловушку, зажатые между высокой городской стеной и бурной рекой. Вдоль дальнего берега выстроились корабли, откуда арбалетчики, не скупясь, посылали стрелы в эти привлекательные мишени.
Отступление стрелков на берег открыло путь к баррикаде, и вновь прибывшие, кто еще не видел резни первых атак, вступили в бой. Какой-то хобелар сумел взобраться на перевернутую повозку и колол врагов коротким копьем. Из груди его торчали арбалетные стрелы, но он все орал и колол и продолжал сражаться, даже когда французский латник выпустил ему кишки. Они вывалились наружу, но он нашел в себе силы поднять копье и нанести последний удар, прежде чем рухнул на защитников. Полдюжины лучников пытались разобрать баррикаду, другие сбрасывали с моста мертвых, чтобы освободить путь. Одного солдата бросили в воду еще живым, и он отчаянно кричал, падая.
— Назад, собаки, назад!
Граф Уорвикский явился в этот хаос, размахивая маршальским жезлом.
Трубач графа протрубил отступление, а французы подали сигнал к атаке — череду волнующих кровь нот, — и англичане с валлийцами подчинились французскому, а не английскому сигналу. Еще многие — сотни — хлынули в старый город, скрываясь от констеблей графа Уорвикского, и столпились на мосту. Там, не в состоянии преодолеть баррикаду, они были вынуждены соскакивать на берег, откуда стреляли из лука в арбалетчиков на баржах. Люди графа Уорвикского стали оттеснять стрелков с улицы, ведущей к мосту, но на место каждого оттесненного приходилось двое подошедших позднее.
Толпа канских горожан, некоторые вооруженные дубинами, ждала за сторожевой башней нового боя, если атакующие когда-нибудь преодолеют баррикаду. Английское войско охватило какое-то безумие — все ринулись на слишком хорошо защищенный мост. Люди с криками бежали навстречу смерти, а за ними мчались все новые и новые. Граф Уорвикский ревел им, чтобы отступили. Его никто не слышал. Потом с берега донесся оглушительный вызывающий крик. Томас сошел с паперти, чтобы посмотреть, и увидел, как несколько человек пытаются перейти реку Одон вброд. И им это удалось. Лето было засушливое, вода в самом глубоком месте доходила лишь до груди. Уже десятки англичан пустились в реку. Уклонившись от двух графских констеблей, Томас перепрыгнул через остатки ограждения и соскользнул на сплошь утыканный арбалетными стрелами берег. Сюда стекали городские нечистоты, и воняло дерьмом. В реку зашла дюжина валлийских хобеларов, и Томас присоединился к ним, держа лук над головой, чтобы не замочить тетиву. Арбалетчикам на барже пришлось показаться из-за планшира и стоя стрелять в идущих через реку. Они сразу превратились в легкие мишени для лучников, оставшихся на берегу.
Течение было сильным, и Томас передвигался мелкими шагами. Повсюду в воду с плеском входили арбалетные стрелы. Какому-то вояке стрела попала в горло, и он утонул под весом собственной кольчуги, оставив на поверхности окровавленной воды лишь небольшую воронку. Планширы барж были утыканы стрелами с белым оперением. Один француз свесился через борт, и его тело дергалось каждый раз, когда в него попадала стрела. Из шпигата текла кровь.
— Бей гадов, бей гадов, — бормотал кто-то рядом с Томасом.
Он увидел, что это один из констеблей графа Уорвикского, поняв, что не может остановить атаку, решил присоединиться к ней. У констебля был изогнутый фальшион — полумеч, полутопор мясника.
Ветер разогнал дым от горящих домов, отнеся его к реке и наполнив воздух горящими клочками разлетающейся соломы. Некоторые из этих клочков попали на свернутые паруса, и два корабля вовсю запылали. Их защитники перебрались на берег. Остальные вражеские стрелки отступили, увидев, как измазанные грязью английские и валлийские солдаты взбираются на берег между стоящими на мели баржами. Воздух наполнился свистом летевших над головой стрел. Отчаянно звонили городские колокола. Какой-то француз со сторожевой башни над мостом призывал защитников распределиться по берегу и нападать на валлийцев и англичан, вязнущих и скользивших в речной грязи.