— Это ты.
— Наверное, приятно быть таким умным. — Скит осклабился на Томаса, который совершенно голым лежал на соломе в конюшне у таверны с одной из дочек вдовы. — Ты, видать, напился по-королевски, раз нашел такие ножны для своего меча, — добавил он, взглянув на девицу, натянувшую на себя одеяло.
— Я был пьян, — простонал Томас. — И пьян до сих пор.
Он, пошатываясь, встал на ноги и надел рубашку.
— Тебя хочет видеть граф, — сообщил Скит, забавляясь.
— Меня? — встревожился Томас. — Зачем?
— Возможно, хочет выдать за тебя одну из своих дочерей. Боже правый, Том, посмотри на себя, в каком ты виде!
Томас натянул рейтузы и кольчугу, потом достал из соломы сапоги и надел поверх кольчуги суконный камзол. На камзоле был герб графа Нортгемптонского — три красно-зеленые звезды, выбитые на тройке львов. Томас плеснул в лицо водой и острым ножом поскреб щетину.
— Отпусти бороду, парень, — посоветовал Скит. — Это спасет от лишних хлопот.
— Зачем Билли хочет меня видеть? — спросил Томас, называя графа по прозвищу.
— После того, что творилось в городе вчера? — задумался Скит. — Он решил, что кого-нибудь надо повесить в назидание другим, и спросил, нет ли у меня какого-нибудь никудышного ублюдка, от которого нужно избавиться, и я вспомнил про тебя.
— Я чувствую себя так, что в самый раз повеситься.
Его едва не стошнило, и он выпил воды.
Вернувшись в центр города, Томас с Уиллом Скитом разыскали графа Нортгемптонского при исполнении служебных обязанностей. Здание, на котором красовался его флаг, видимо, было ратушей, хотя, вероятно, уступало размерами караульному помещению в собственном замке графа. Перед графом выстроилась череда просителей, умолявших о справедливости. Они жаловались на грабежи. Это было бессмысленно, учитывая, что жители отказывались сдать город. Но граф слушал довольно вежливо. Наконец один стряпчий по имени Бела, с хитрой, как у ласки, мордой, поклонился графу и долго причитал о том, какое обращение испытала графиня Арморика. Сначала Томас не вникал в его слова, но настойчивость в голосе господина Бела заставила его прислушаться.
— Если бы не вмешательство вашей светлости, — деланно улыбаясь, говорил Бела графу, — графиня подверглась бы надругательству со стороны сэра Саймона Джекилла.
В стороне стоял сэр Саймон.
— Это ложь! — запротестовал он по-французски.
Граф вздохнул.
— Так почему же, когда я вошел, ваши штаны были спущены ниже колен?
Люди в зале засмеялись, а сэр Саймон покраснел. Томас перевел сказанное Уиллу Скиту, который кивнул, поскольку уже слышал эту историю.
— Ублюдок собирался осчастливить одну титулованную вдовушку, — пояснил он Томасу, — и тут входит граф. Понимаешь ли, услышал ее крики. И увидел герб на воротах. Аристократы не дают друг друга в обиду.
А стряпчий продолжал выдвигать обвинения против сэра Саймона. Похоже, тот объявил вдову и ее сына своими пленниками, за которых требовал выкуп. Он также похитил у вдовы два корабля, доспехи ее мужа, его меч и все деньги. Возмущенно изложив жалобы, Бела поклонился графу и подобострастно добавил:
— Вы имеете репутацию справедливого человека, милорд, и я вверяю судьбу вдовы в ваши руки.
Графа Нортгемптонского удивили слова о его репутации.
— Чего вы хотите? — спросил он.
Бела приосанился.
— Возврата всего указанного, милорд, и защиты вдовы и ее благородного сына именем короля Англии.
Граф побарабанил пальцами по подлокотнику, потом хмуро посмотрел на сэра Саймона и сказал:
— Нельзя требовать выкуп за трехлетнего ребенка.
— Но он же граф! — запротестовал сэр Саймон. — Титулованная особа!
Граф вздохнул. Сэр Саймон, понял он, обладает умом бесхитростным, как у ищущего корм быка. Рыцарь не признавал другой точки зрения, кроме собственной, и думал лишь об удовлетворении своих аппетитов. Возможно, это и делало его столь грозным воином, и тем не менее он оставался болваном.
— Мы не захватываем трехлетних детей с целью выкупа, — твердо сказал граф, — и не берем в плен женщин, если это не дает выгод, перевешивающих галантность, а тут я не вижу таковых. — Граф обернулся к стоявшим у него за спиной секретарям. — Кого поддерживал Арморика?
— Карла Блуаского, милорд, — ответил один из них, высокий бретонец в сутане священника.
— У Арморики богатые поместья?
— Очень маленькие, милорд, — припомнил бретонец, шмыгая носом. — У него есть владения в Финистере, которые уже в наших руках, несколько домов в Гингаме, кажется, и больше ничего.
— Ну, — сказал граф, снова обращаясь к сэру Саймону, — какие же выгоды мы получим от трехлетки без гроша за душой?
— Не без гроша, — запротестовал сэр Саймон. — Я взял там богатые доспехи.
— Которые отец мальчика, несомненно, выиграл в бою!
— И дом богат. — Сэр Саймон начинал злиться. — Там корабли, склады, конюшни.
— Дом, — скучным голосом произнес секретарь, — принадлежал тестю графа. Кажется, торговцу вином.
Граф вопрошающе приподнял бровь в сторону сэра Саймона, который только качал головой, злясь на секретаря.
— Этот мальчик, милорд, — ответил рыцарь с подчеркнутой учтивостью, граничащей с дерзостью, — родственник Карла Блуаского.
— Но без гроша за душой, — сказал граф, — вряд ли он вызовет у него нежные чувства. Он скорее обуза, вам не кажется? И вообще, чего вы от меня хотите? Чтобы я заставил ребенка присягнуть истинному герцогу Бретани? Истинному герцогу, сэр Саймон, пять лет, и он сейчас в Лондоне. Это будет детский фарс! Трехлетний мальчик, приседающий перед пятилетним! И рядом их няньки? А потом будет пир с молочком и булочками? Или после церемонии устроим игру в «отними туфлю»?
— Графиня сражалась против нас на стене! — выдвинул последний аргумент сэр Саймон.
— Не спорьте со мной! — вскричал граф, стукнув по подлокотнику. — Вы забываете, что я здесь представитель короля и имею его полномочия!
Кипя гневом, он откинулся на спинку, и сэр Саймон проглотил свою ярость, но не удержался и пробурчал себе под нос, что графиня стреляла из арбалета в англичан.
— Это Черная Пташка? — спросил Скита Томас.
— Графиня? Да, так говорят.
— Она красавица.
— После той девицы, с которой я нашел тебя нынче утром, что ты можешь понимать в красоте? — усмехнулся Скит.
Граф раздраженно взглянул на него и Томаса, а потом снова на сэра Саймона.
— Если графиня сражалась против нас на стенах, то я восхищаюсь ее силой духа. Что касается остального…
Он замолчал и вздохнул.
Бела посмотрел на него в ожидании, а сэр Саймон с подозрением.
— Два корабля, — объявил граф, — являются военной добычей и будут проданы в Англии или же поступят на службу королю, а вы, сэр Саймон, получите треть их стоимости.
Такое правило соответствовало закону. Одну треть получит король, одну треть — граф, а остальное достанется захватившему добычу.
— Что касается меча и доспехов…
Граф снова замолк. Он спас графиню от надругательства, и она ему нравилась. Он видел страдание на ее лице и слышал ее страстные жалобы, что у нее ничего не осталось от мужа, кроме драгоценных доспехов и прекрасного меча. Но такие вещи по самой своей природе являлись законным военным трофеем.
— Доспехи, оружие и кони — ваши, сэр Саймон, — сказал он, сожалея о таком решении, но зная, что оно справедливо. — Что касается ребенка, я объявляю над ним покровительство английской короны, а когда он достигнет должного возраста, то сам сможет решить, кому присягнуть в вассальной верности.
Граф взглянул на секретарей, удостоверяясь, что они записывают его решение.
— Вы говорите, что хотите встать на постой в доме вдовы? — спросил он сэра Саймона.
— Я захватил его, — коротко ответил тот.
— И, как я слышал, разграбили до основания, — холодно заметил граф. — Графиня заявляет, что вы похитили ее деньги.
— Она лжет. — Сэр Саймон принял возмущенный вид. — Лжет, милорд, лжет!
Граф сомневался в этом, но вряд ли он мог бы обвинить рыцаря во лжи, не вызвав этим поединка. Уильям Богун никого не боялся, кроме своего короля, но ему не хотелось биться из-за такого пустяка. Он решил замять это и продолжил:
— Однако я обещал даме защиту против притеснений. — С этими словами он пристально посмотрел на сэра Саймона, а потом перевел взгляд на Уилла Скита и перешел на английский: — Ты бы хотел держать своих людей всех вместе, Уилл?
— Хотел бы, милорд.
— Тогда занимайте дом вдовы. И обращайтесь с ней почтительно, ты слышишь? Почтительно! Скажи это своим людям, Уилл!
Скит кивнул.
— Кто к ней прикоснется, тому я отрежу уши, милорд.
— Не уши, Уилл. Отрежь что-нибудь более соответствующее. Сэр Саймон покажет вам дом, а вы, сэр Саймон, — граф снова перешел на французский, — найдете себе ночлег где-нибудь в другом месте.
— Не уши, Уилл. Отрежь что-нибудь более соответствующее. Сэр Саймон покажет вам дом, а вы, сэр Саймон, — граф снова перешел на французский, — найдете себе ночлег где-нибудь в другом месте.
Рыцарь открыл было рот, но один лишь взгляд графа заставил его замолчать. Вперед вышел новый проситель, желая получить возмещение за разграбленный винный погреб. Но граф направил его к секретарям, чтобы те записали жалобы на пергамент и граф мог бы прочесть их позже, если найдет время, в чем сам сомневался.
Затем он подозвал к себе Томаса.
— Должен поблагодарить тебя, Томас из Хуктона.
— Поблагодарить меня, милорд?
Граф улыбнулся.
— Это ты нашел способ проникнуть в город, когда все прочие наши попытки кончились неудачей.
Томас покраснел.
— Рад стараться, милорд.
— Можешь просить награду. Таков обычай.
Томас пожал плечами.
— Я и так счастлив, милорд.
— Значит, ты счастливчик, Томас. Но я запомню, что в долгу перед тобой. И тебе спасибо, Уилл.
Уилл Скит ухмыльнулся.
— Если этот рехнувшийся осел не хочет награды, то я ее возьму.
Графу пришлись по душе его слова.
— В награду, Уилл, я оставляю тебя здесь. Даю тебе все вновь захваченные окрестности на опустошение. Клянусь, скоро ты станешь богаче меня. — Он встал. — Сэр Саймон проводит вас на постой.
Как ни унизителен для сэра Саймона был приказ исполнить роль проводника, рыцарь не проявил никакой досады и подчинился — возможно, ища новой возможности встретиться с Жанеттой — и в полдень повел Уилла Скита и его стрелков по улицам к большому дому у реки. Он облачился в новые доспехи и не надел плаща, так что полированные пластины и золотая чеканка ярко сияли на скупом зимнем солнце. Въезжая в ворота, сэр Саймон пригнул голову в шлеме, и тут же из двери кухни, что слева примыкала к воротам, выскочила Жанетта.
— Убирайтесь! — закричала она по-французски. — Убирайтесь!
Томас, следовавший прямо за сэром Саймоном, уставился на нее. Это и в самом деле была Черная Пташка. Вблизи столь нее прекрасная, как и в те минуты, когда она стояла на городской стене.
— Убирайтесь! Все убирайтесь! — кричала она, уперев руки в бока.
Рыцарь поднял свиное рыло забрала и с довольным видом проговорил:
— Этот дом конфискован, моя госпожа. Приказ графа.
— Граф обещал, что меня оставят в покое! — горячо запротестовала Жанетта.
— А потом его светлость передумал.
Она плюнула в рыцаря.
— Вы уже украли все, что у меня было, а теперь забираете и дом?
— Да, мадам, — сказал сэр Саймон и направил коня вперед, оттесняя ее. — Да, мадам, — повторил он и натянул поводья — его конь повернулся и опрокинул Жанетту на землю. — Я возьму ваш дом и все, что захочу, мадам.
Он смотрел, как веселятся стрелки при виде ее стройных голых ног. Жанетта одернула юбки и попыталась подняться, но сэр Саймон подогнал коня вплотную и заставил ее униженно проползти по двору.
— Дайте девчонке встать! — сердито крикнул Уилл Скит.
— Мы с ней старые друзья, мастер Скит, — ответил сэр Саймон, по-прежнему угрожая Жанетте тяжелыми конскими копытами.
— Я сказал, дайте ей встать и оставьте в покое! — прорычал Скит.
Сэр Саймон, оскорбленный приказом простолюдина, к тому же на глазах у стрелков, гневно обернулся. Но что-то в Уилле Ските заставило рыцаря промолчать. Скит был вдвое старше его и все эти годы провел в боях. Сэру Саймону хватило здравого смысла не устраивать ссоры.
— Дом ваш, мастер Скит, — снисходительно проговорил он, — но приглядывайте за его хозяйкой. У меня на нее есть планы.
Отогнав коня от Жанетты, которая была вся в слезах от унижения, рыцарь направил его прочь со двора.
Жанетта не знала английского, но поняла, что Уилл Скит вступился за нее, и поэтому, встав, обратилась к нему.
— Он украл у меня все! — сказала она, указывая на удалявшегося всадника. — Все!
— Ты понимаешь, что говорит эта девчонка, Том? — спросил Скит.
— Она не любит сэра Саймона, — лаконично ответил Томас.
Он прислонился к луке седла и смотрел на Жанетту.
— Ради Бога, успокой ее, — велел Скит и повернулся в седле. — Джейк! Обеспечь коней водой и сеном. Питер, зарежь двух телок, чтобы мы могли поужинать, пока не стемнело. Остальные — хватит глазеть на девчонку! Устраивайтесь!
— Вор! — крикнула Жанетта вслед сэру Саймону, а потом обратилась к Томасу: — Кто вы такие?
— Меня зовут Томас, мадам. — Он соскочил с коня и бросил поводья Сэму. — Граф велел нам встать здесь на постой. И защищать вас.
— Защищать меня! — набросилась на него Жанетта. — Все вы воры! Как вы можете меня защищать? Для воров вроде вас есть место в аду, и оно похоже на Англию. Вы воры, все вы! Убирайтесь! Пошли вон!
— И не подумаем, — сказал Томас.
— Возможно ли, чтобы вы остались здесь? Я вдова! Вам не подобает здесь быть.
— Мы здесь, мадам, и нам с вами придется притерпеться друг к другу. Мы вас не тронем. Только покажите мне, где ваши личные комнаты, и я обеспечу, чтобы никто туда не вторгся.
— Ты? Обеспечишь? Ха! — Жанетта отвернулась и тут же снова повернулась к нему. — Хочешь, чтобы я показала мои комнаты, да? Чтобы узнать, где мои богатства? Так? Хочешь, чтобы я показала, как меня обокрасть? Почему бы мне просто все вам не отдать?
Томас улыбнулся.
— Кажется, вы сказали, что сэр Саймон уже все забрал?
— Он забрал все, все! Он не благородный рыцарь. Он свинья. Свинья! — Жанетта замолкла, подыскивая оскорбление повыразительнее. — Он англичанин! — Она плюнула Томасу под ноги и открыла дверь в кухню. — Видишь эту дверь, англичанин? Всё, что за ней, — личные помещения. Все! — Жанетта зашла, захлопнув за собой дверь, но тут же снова ее открыла. — А герцог еще придет. Настоящий герцог, не ваш сопливый, и вы все умрете. Вот так вот!
И дверь снова захлопнулась. Уилл Скит усмехнулся.
— Ты ей тоже не понравился, Том. Что она говорила?
— Что все мы умрем.
— Да, это верно. Но у себя в постели, с Божьей милостью.
— И сказала, чтобы мы не входили в эту дверь.
— Здесь и кроме этого много места, — миролюбиво проговорил Скит, глядя, как один из стрелков замахивается топором, чтобы убить телку.
По двору потекла кровь, привлекая собак, а тем временем двое стрелков начали свежевать еще дергающееся животное.
— Слушайте! — закричал Скит, забравшись на деревянный чурбан у конюшни. — Граф распорядился не трогать девчонку, которая плюнула на Тома. Поняли, вы, шлюхины дети? Держите штаны завязанными, когда она рядом, иначе я вас выхолощу! Обращайтесь с ней подобающим образом и не входите в эту дверь. Вы уже порезвились и теперь можете взяться за настоящую солдатскую службу.
* * *Через неделю граф Нортгемптонский, взяв большую часть войска, выступил к крепости города Финистера, в самое сердце сторонников герцога Иоанна. Командиром нового гарнизона он оставил Ричарда Тотсгема, но заместителем назначил сэра Саймона Джекилла.
— Графу самому не нужен этот ублюдок, — сказал Томасу Уилл Скит, — вот он и навязал его нам.
Поскольку Скит и Тотсгем были независимыми командирами, между ними могло возникнуть соперничество, но они уважали друг друга. Когда Тотсгем со своими людьми расположился в Ла-Рош-Дерьене, обеспечивая его защиту, Скит стал рыскать по окрестностям, карая крестьян, плативших оброк и изъявлявших покорность герцогу Карлу. Эллекин вырвался на волю, чтобы стать проклятием Северной Бретани.
Разорять страну — дело нехитрое. Пусть дома и амбары были каменные, но их крыши горели еще как. Скот угоняли, а если его было слишком много, просто резали, а туши бросали в колодцы, чтобы отравить воду. Люди Скита жгли все, что могли сжечь, ломали все, что могли сломать, и отбирали все, что могли продать. Они убивали, насиловали и грабили. Страх перед ними выгонял людей из деревень, оставляя страну безлюдной. Это были всадники дьявола, и, опустошая вражеские земли, они выполняли волю короля Эдуарда.
Они уничтожали деревню за деревней: Кервек и Ланвеллек, Сен-Лоран и Ле-Сеп-Сен, Тонкедек и Бере и два десятка других селений, названия которых даже не удосужились узнать. Было время Рождества, и по скованным морозом полям медленно везли святочные поленья[3] в высокие залы, где трубадуры пели баллады про короля Артура и его рыцарей, песни о благородных воинах, сочетавших в себе силу и сострадание, но в Бретани эллекин вел настоящую войну. Солдаты пришли не из баллад, это были покрытые шрамами свирепые вояки, находившие удовольствие в разрушении. Они швыряли горящие факелы на соломенные крыши и разрушали то, что строилось поколениями. Деревни, слишком маленькие, чтобы иметь название, вымерли. Крестьянские хозяйства остались только на широком полуострове между двумя реками к северу от Ла-Рош-Дерьена, так как они были нужны, чтобы снабжать гарнизон. Некоторые крепостные, оторванные от своей земли, были брошены на работы по надстройке городских стен, расширению зоны поражения перед бастионами и возведению новых заграждений у берега реки. Для бретонцев это была зима крайней нужды. С бушующей Атлантики налетели холодные дожди, а англичане опустошили поля.