– Что с вашей запиской? – спросил Кутепов Олега.
– Она там! – Олег указал на лес. – На поляне осталась. Писарь нес, но его зарезали.
– Это же секретные данные! – особист вскочил. – Вдруг там немцы?!
– Прочесать лес! – приказал Кутепов. – Возьмите людей и вот его! – Полковник указал на меня. – Он покажет место. Волкова – в медсанбат! После перевязки – ко мне! Посмотрим, что вы там сочинили…
Полковник повернулся и пошел к своему блиндажу. Кто-то дернул меня за рукав. Я повернул голову – Коля.
– Товарищ лейтенант! – Мехвод смотрел восхищенно. – Как вы догадались, что это немецкие диверсанты?
В ответ только пожал плечами. Догадливый я. Чего уж там…
Глава 14
Адъютант распахнул дверь, Люба шагнула в проем и вытянулась.
– Товарищ генерал! Младший лейтенант госбезопасности Попова…
– Здравствуйте, товарищ младший лейтенант!
Хозяин кабинета, немолодой, плотный, с заметной сединой в волнистых волосах, встал из-за стола и прошел ей навстречу. Заметив ее забинтованную руку, своей протягивать не стал – просто улыбнулся. «Улыбка – как у бати покойного», – подумала Люба, и от этой мысли волнение ушло.
– Поздравляю с наградой! – сказал генерал.
– Спасибо! – выпалила Люба и покраснела. Не удержавшись, скосила взгляд на новенькую медаль «За боевые заслуги», приколотую к гимнастерке. Вчера вручили, не налюбовалась еще. И еще петлицы с кубиком… Все сразу.
– Присаживайтесь, – предложил генерал. Люба послушно села на неудобный стул с высокой спинкой, стоявший у стола для совещаний. Федоренко устроился напротив. «Зачем я ему понадобилась?» – подумала Люба, бросив взгляд на петлицы с эмблемой танковых войск на кителе генерала.
– Читали? – Федоренко протянул ей газету. На первой странице «Правды» выделялась статья «Бить врага по-стахановски!». Заголовок был обведен красным карандашом.
– Так точно! – ответила Люба, но газету взяла. Пробежала глазами знакомый до последней буковки текст. «Лейтенанты танковых войск Волков В. К. и Паляница Е. Т. научились бить врага по-стахановски. Что это означает? Герой труда Стаханов доказал, что умелая организация труда и применение передовых методов добычи угля способны увеличить выработку в пересчете на одного шахтера в десятки раз. Лейтенанты Волков и Паляница, используя изобретенные ими тактические приемы, точно так же нарастили свой боевой счет. Имея в распоряжении всего лишь легкий танк БТ-7, за месяц боев они уничтожили свыше сорока немецких танков и до батальона вражеской пехоты. Умело используя складки местности и внезапность нападения, экипаж танка Волкова наносил противнику ощутимые потери, сам при этом оставаясь невредимым. На боевом пути от Бреста до Могилева – везде советские танкисты успешно разили врага. Этот путь был отмечен сгоревшими фашистскими танками и могилами гитлеровцев. О находчивости советских командиров говорит и такой факт. Казалось бы, что один танк может противопоставить армаде вражеских бомбардировщиков? В схватке с ними он обречен. Так думают малодушные. Истинные патриоты социалистической Родины ищут и находят способы борьбы с коварным врагом. Волков и Паляница решили бить самолеты на земле. Ворвавшись на полевой аэродром фашистов под Могилевом, они уничтожили 20 немецких самолетов и до взвода противника, после чего без потерь отошли в расположение советских войск. Вследствие этой операции налеты вражеской авиации на Могилев прекратились на несколько дней. Указом Президиума Верховного Совета СССР за заслуги перед партией и правительством Волков В. К. и Паляница Е. Т. удостоены высоких наград – орденов Боевого Красного Знамени. Брать пример с командиров-новаторов Волкова и Паляницы – такая задача стоит сегодня перед каждым бойцом и командиром Красной Армии! Бить врага так, чтобы советская земля горела у него под ногами!»
Люба отложила газету.
– Все правильно? – спросил Федоренко.
– Ну… – Люба замялась. Уличать «Правду» во лжи ей не хотелось.
– Говорите! – ободрил генерал.
– Сорок немецких танков – это неправда.
– Сколько на самом деле?
– Чуть больше двадцати. Мне Волков сам говорил.
– Столько было до вашего прорыва к Могилеву, – еле заметно улыбнулся генерал. – В ходе его вас ранили и отправили в госпиталь, а у товарищей Волкова с Паляницей были новые бои… На счет экипажа записали немецкие танки, сожженные при обстреле топливозаправщиков, и в ходе другой операции, когда они корректировали огонь наших гаубиц. Не буду врать: это неправильно. Танки уничтожили не Волков с Паляницей, а гаубицы, однако без них у артиллеристов не вышло бы. На войне такое бывает – не судите строго. Стране нужны герои. А вот в случае с аэродромом… я… мы сомневаемся. Неужели так было?
– Да! – ответила Люба. – Мне Коля… – Она смутилась. – Механик-водитель Климович рассказывал: он специально считал. У девятнадцати самолетов оторвали хвосты, а двадцатый раздавили целиком – он маленький был.
– Хорошо. – Генерал пробарабанил пальцами по зеленому сукну, укрывавшему стол. – Хочу спросить вас, товарищ младший лейтенант. Вы воевали с Волковым и Паляницей. Что они за люди?
– Ну… – Люба растерялась. – Грамотные, смелые командиры…
– Это я в «Правде» прочел. – Федоренко кивнул на газету, лежавшую на столе. – Меня интересуют подробности.
Люба замялась.
– Объясню. – Лицо генерала стало серьезным. – Командира-новатора, овладевшего передовыми тактическими приемами, я хотел бы видеть в штате Главного автобронетанкового управления. Меня смущает одно обстоятельство. Волков встретил войну в звании сержанта, а вот Паляница окончил танкотехническое училище. Так кто из них новатор? Волков? Или Паляница?
– Волков! – сказала Люба.
– Уверены, товарищ младший лейтенант?
– Так точно! Волков прямо рвется в бой.
– Бесшабашный?
– Нет, товарищ генерал! – Люба покачала головой. – Смелый, но расчетливый, операции планирует тщательно. Рискует с умом – бережет людей. У нас потери минимальные были. Волкова все любили.
Генерал глянул пристально. Люба покраснела.
– А Паляница? – спросил Федоренко.
– Он другой. Все время возражал.
Генерал поднял брови.
– Вы не подумайте! – заторопилась Люба. – Паляница тоже смелый и дерется храбро. Просто осторожный. В танковых операциях разбирается слабее Волкова. Мне даже показалось, что совсем не разбирается… Ну, как все, не разбирается.
Она запуталась и почувствовала, что снова краснеет.
– Вот как?.. – Федоренко снова пробарабанил пальцами по столу. – Спасибо, Любовь Петровна! – Он встал.
– Товарищ генерал! – Люба вскочила. – Где они сейчас?
– В Могилеве.
– Живы?
– Неизвестно. Могилев в кольце. С войсками в городе нет связи.
– Там… – Люба помедлила. – Тяжело?
– Бои идут на улицах города…
Люба опустила взгляд, вздохнула.
– Нам остается верить и ждать, – сказал генерал. – Выше голову, товарищ младший лейтенант! Вы же советский человек, комсомолка!
Выйдя из здания ГАБТУ, Люба двинулась вдоль улицы без всякой определенной цели. Спешить было некуда. В общежитии командного состава НКВД, где ее поселили, в это время ни души – все на службе. Взгляд Любы упал на афишу кинотеатра: показывали довоенную комедию «Волга-Волга». К кассе кинотеатра змеилась очередь: зрелища в это тяжелое время были чрезвычайно востребованы, билеты расхватывали. Разумеется, лейтенанту НКВД билет бы нашли, но Любе сейчас не хотелось в кино, тем более на комедию. Она прошла мимо, провожаемая любопытными взглядами. Девушка в форме командира НКВД с забинтованной рукой и медалью на гимнастерке… Во взглядах людей сквозило уважение, но Люба не замечала никого. Она шагала по тротуару, думая о своем, пока не остановилась у большого здания с куполами на крыше. Стены церкви были обшарпанными, давно не знавшими ремонта, но все равно храм выглядел красиво и величественно.
С минуту Люба постояла, удивляясь тому, куда принесли ее ноги, затем оглянулась по сторонам и шмыгнула в приоткрытую дверь. Внутри церкви стоял полумрак. У иконостаса теплилось несколько свечей, сладко пахло растопленным воском и ладаном. Последний запах едва угадывался. Людей в церкви не было. Только две женщины били поклоны перед иконой Божьей Матери в левом углу: одна из женщин была пожилой, вторая – помоложе. Внезапно женщины опустились на колени, приложились лбами к полу и замерли.
Люба повела плечами. Как все комсомольцы, она не верила в Бога, зато в него верили мать и бабушка.
– Бога нет! – говорила им Люба. – Учитель сказал.
– Пусть говорит! – отвечала бабушка. – Ему положено. А ты – молчи! Если не дура…
Тогда Люба страдала, понимая, что нелегко выкорчевать закостенелое мракобесие из родственников. Бабушка и мама ходили в церковь, но Любу с собой не звали – и то ладно. В свою очередь Люба раз за разом пыталась их перевоспитать: она любила мать и бабушку. Бог и церковь находились за границей ее интересов, на пути, которым шагала страна, пережиткам прошлого не оставалось места. А вот теперь почему-то нашлось…
Осмотревшись, Люба заметила у входа столик с разложенными на нем свечками. За столиком сидел старик с длинной седой бородой и настороженно смотрел на Любу. Поколебавшись, она направилась к нему.
– Мне помолиться, – сказала тихо. – За человека.
Взгляд старика оттаял.
– За здравие или упокой? – спросил деловито.
– Чтоб уцелел, – сказала Люба. – Живым вернулся.
– Тогда за здравие, – заключил старик и достал бумажку. – Крещеная?
Люба кивнула. Как всех деревенских детей, ее окрестили в младенчестве.
– А он?
– Наверное. Он до революции родился, тогда всех крестили.
– Необязательно, – возразил старик. – Если иудей или мусульманин…
– Он – русский!
– По-всякому бывало… За некрещеного на общей молитве нельзя.
Старик подумал, спрятал бумажку и придвинул ей свечку.
– Помолитесь сами! Вам можно. Да и лучше самой.
– Я не знаю молитв, – сказала Люба. – Забыла.
– Вы своими словами, – посоветовал старик. – Как на душе лежит. Главное, чтоб от сердца…
Люба положила на столик десять рублей, старик отсчитал сдачу, но Люба отодвинула деньги. Старик кивнул, забрал деньги и положил рядом со свечой алюминиевый крестик на шнурке.
– Наденьте!
Люба покачала головой.
– Необязательно на шее носить, – сказал старик. – Можно в подкладку зашить. Сейчас многие так делают.
– Только я… не могу перекреститься.
Люба подняла правую руку. Доктора на Большой земле, увидев ее распухшую кисть, сразу отправили ее на операционный стол, уверив, что просто прочистят рану. Придя в себя после операции, Люба увидела, что среднего и безымянного пальцев у нее больше нет.
– Гангрена! – хмуро буркнул хирург в ответ на ее жалобы. – Скажи спасибо, что целиком кисть не отхватили! Вовремя тебя привезли…
– Ничего, деточка! – вздохнул старик. – Господь все видит. Он добрый. Как получится, так и крестись.
Люба сунула крестик в нагрудный карман, взяла свечку и направилась к иконостасу. Здесь она неловко, левой рукой, затеплила свечу, вставила ее в отверстие на подсвечнике и замерла. С темной иконы напротив смотрел Спаситель, словно вопрошая: «Тебе чего?»
– Я… – произнесла Люба одними губами. – Хочу попросить… Пожалуйста! Пусть он уцелеет! Пусть вернется живым! И пусть мы… – Она подумала и добавила: – Это необязательно, Господи! Главное, чтоб выжил…
Она поднесла искалеченную ладонь ко лбу, вздохнула и перекрестилась всей рукой. В последний раз она делала это совсем маленькой, давным-давно. Но рука не забыла…
* * *Опаленный бок старого грузовика был плохим прикрытием. Олег понимал это, но надеялся, что такого же мнения придерживаются и немцы. Не поверят, что русский танк спрятался за кучей коптящего железа и ошметками брезента. Было б хорошо, если б не поверили.
Ильяс возился со снарядом.
– Сколько бронебойных осталось? – проорал Олег, хотя ответ был ему известен.
– Десять.
Чего спрашивал? Снаряды не кошки, не размножаются. Совсем недавно подобрали развороченные ящики у разбитой батареи, увеличив арсенал до девятнадцати выстрелов. И вот из этого богатства осталось всего ничего. На пару минут боя. Раз, два, три… И последний – пух! А потом?
– Ну, что медлишь, Ганс? Давайте, смертнички!
Впереди гудели моторы.
…Вчерашним вечером, когда двухдневный натиск фашистов начал ослабевать, у остатков полка Кутепова появилась надежда на передышку. Но, как оказалось вскоре, надежда необоснованная. Немцы перебросили из ушедших к Смоленску частей эскадрилью пикировщиков и пошли в последнюю решительную атаку. Прошлись артиллерией по позициям полка, ракетами указали «штукам» пулеметные гнезда, минометом добили последнюю, спрятанную в подземном капонире «сорокапятку». И двинулись.
Четыре танка, ряды пехоты, минометы тявкают.
Когда во фланг им выскочил «БТ» с номером 27 и молчащие ряды траншей окутались дымом выстрелов, у фашистов началась паника. О «неубиваемом» танке-призраке по ту сторону уже ходили легенды.
Кутепов, провожая танкистов в бой, просил:
– С вашими пятью снарядами много не навоюете. Постарайтесь прожить дольше. Катайтесь, ломайте им линии, разверните лицом к себе. У меня бойцы с бутылками с горючей смесью вперед выдвинуты. Если немец боком или кормой развернется, смогут подобраться и забросать. Танки остановим – с пехотой управимся.
Лукавил полкан. С их силами даже от пехоты мало шансов отбиться, но план был как план – не хуже других. Как ни крути, все равно помирать.
Они протанцевали джигу от кустов, где «БТ», укрытый ветками, ждал своего часа, до самых немецких позиций. Все свои гостинцы раздали, подбив две танкетки и раскурочив «тридцатьвосьмерку». Словили в ответ два рикошета от танкеток, но броня устояла – пронесло. Четвертый танк подожгли бутылочники, как и обещал Кутепов. Славно получилось.
Но только немцы не были наивными ребятами. За первой волной наступления шла вторая. Выскочил «БТ» на окопы фашистов, а за ними, холмиком прикрытые, – «тройки» да батальон пехоты. Хорошо, что скорость у «БТ», как у зайца бегового, – ушли. Двигались бы медленней – потренировались бы немцы в стрельбе по безоружному танку, как на полигоне.
Своей цели их маневр достиг – пехоту немцы с поля убрали. Дорожили арийской кровью. Но недолго. Только долетел «БТ» к своим, чуть экипаж отдышался, как за холмом завыли моторы и полезла из окопов мышастая масса.
…Кутепова нашли у раскуроченного штабного блиндажа. Прямое попадание тяжелого снаряда, отвоевался полковник… Капитан-связист, оставшийся за старшего, сгоряча велел танкистам идти на левый фланг, поддержать своих пулеметным огнем. Только то, что патронов к пулемету нету – отдали пехоте еще вчера, капитан не знал. Выслушав, махнул рукой – катите в Могилев. Добраться до штаба дивизии, защищать его, а если не выйдет, утопить танк или взорвать. Незачем фашистам легендарную «бэтэшку» оставлять.
Немцы тем временем докатились до наших позиций, им навстречу грянуло «ура». Пошла кровавая потеха. Врезались друг в друга усталые, доведенные до точки озверелые толпы. Штык против лопатки, кинжал против ножа, «маузер» против «мосинки». Капитан, забыв о танкистах, собрал и повел в атаку последний резерв: взвод из обозников, поваров и шоферов. Натужились, потеснили. Но к немцам спешили подкрепления, да и танкетки, осмелев от безнаказанности, утюжили тылы советского полка. Для полка Кутепова настал последний бой: решительный и беспощадный. А советский БТ-27, наводивший суеверный страх на асов блицкрига, пылил тем временем в сторону города, где тоже гремели взрывы и полыхал огонь.
– Зачем уехали?! – выл, закусив окровавленную губу, Ильяс. – Как мужчины должны погибнуть. Со всеми вместе! С оружием в руках!
Он размахивал «Люгером» и бессильно плакал.
Коля не кричал. Только голову склонил к щели, но и без слов понятно, что мехвод разделяет мнение лейтенанта. Олег смотрел в приоткрытый люк и старался сдержать прущие эмоции.
– Чего молчишь?
Олег повернулся к товарищу. Бледное, посеревшее от кровопотери лицо было в разводах пота, глаза сузились в щелки и недобро сверкали.
– Я… сюда… не сдохнуть пришел! – четко и медленно прорычал командир. – Я немцев бить буду! Немцев!
– Так повернись и бей!
– Из «нагана»?
Он хлопнул себя по боку.
– Хотя бы из него, если ничего больше не осталось!
Олег отвел взгляд. Простые решения, прямой путь. Как там самураи говорили: «Ищи самый прямой путь к смерти. Он приведет тебя к славе и душевному покою»? Горец решил в самураи? Так они не японцы…
Олегу самому хотелось развернуться, помчаться и на полном ходу врезаться в копошащуюся серую массу. Давить фашистов траками, бить из люка, утюжить окопы. А потом, когда подобьют, а их обязательно подобьют, выбраться и стрелять, добавляя к счету новые жизни. За тех, кто этого уже не сможет. За ребят Горовцова, за Кутепова, писаря Яшу, за сотни тысяч лежащих в земле. Пока его не остановит пуля или снаряд… Этого ему так хотелось! Душа просила! Но Олег сдержал порыв – глупо.
– Не сбавляй ходу, Коля! Тут справа, на позициях соседей, пушки стояли, пошарим. Может, обновим запас. Или пойдем к городу. Попробуем проскочить.
Однако, судя по звукам боя, соседи тоже попали под раздачу. За деревней вставали кусты разрывов, гремела артиллерия. Делать там нечего. Сейчас немцы прорвут оборону и ворвутся в город. С запада уже ворвались…
Словно подтверждая мысли Олега, на шоссе с проселка выскочили немецкие мотоциклисты. Танк они увидели слишком поздно. «БТ» с ходу протаранил передний мотоцикл, остальные поспешно развернули и удрали. Климович затормозил. Валявшихся на дороге ошеломленных мотоциклистов пристрелили, сняли уцелевший пулемет, забрали жестянки с запасными лентами – какой-никакой, а арсенал. Если не танком, так хоть броневиком поработают. Остальное оружие собирать не стали – некогда. За спиной выли моторы. Немцы прошли позиции полка и рвались к Могилеву.