Они подошли к железной двери. Стивен Коул вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину.
Он повернулся к Лане ровно в тот момент, когда она бросилась на него сзади, и свет лампы отразился от лезвия охотничьего ножа сверкнувшими в темноте осколками. Стивен ударил рукой по запястью женщины, и нож, наверное, упал бы на камни, если б она не сжимала рукоятку со всей силы и не имела на своей стороне преимущества инерции.
Лезвие вошло мужчине в бедро.
Он вскрикнул и потянулся к карману сюртука.
А Хартман уже бежала, и ее скрывала тьма. За долю секунды до того, как грохнул револьверный выстрел, она споткнулась о камень и упала. В ушах у нее зазвенело. Пианистка поднялась и метнулась к далекому серому овалу выхода. Вспышка осветила коридор, и эхо загромыхало между стенами.
Промчавшись по туннелю за десять секунд, женщина вырвалась из ночи в вечер.
Теперь протоптанная обозом тропа вела ее вниз, в сторону Абандона. Ветер сорвал с головы беглянки капюшон, и снег цеплялся за ее волосы, скользил по ее шее. Дом с освещенным окном на западном склоне наверняка был домом самого проповедника. Неужели он соврал насчет индейцев? Неужели придумал это все, чтобы погубить весь город?!
На Мейн-стрит Лана остановилась, согнувшись и хватая ртом воздух, а потом оглянулась – Стивен Коул был уже на середине склона.
Женщина посмотрела на юг, в сторону пустых, темных домов.
Можно попытаться спрятаться там, но он будет охотиться за ней всю ночь.
В другой стороне, на северной окраине, глаза Хартман уловили какое-то движение. Там, у конюшни, собрались отпущенные проповедником мулы.
В сенном сарае неторопливо жевал сено конь-альбинос, оставленный кем-то под седлом, но укрытый заботливо дождевиком.
Лана взялась за уздечку, и жеребец мотнул головой и норовисто заржал, но пианистка не отпустила и погладила его по шее.
Ее ботинок проскользнул в стремя. Беглянка перекинула ногу через спину коня и опустилась на седло. Взяв поводья, она легонько тронула его бока, и альбинос резво выбежал из конюшни и остановился под нависшей крышей.
Снегопад прекратился, и между тучами появился светлый краешек луны.
Наступала ночь, и голос в голове женщины шепнул, что она умрет в пути. Если сделает это.
«Я умру здесь, если останусь», – возразила она сама себе.
В последний момент перед тем, как луна зашла, в ее свете мелькнул силуэт человека, бредущего, прихрамывая, со стороны города к конюшне.
Лана пнула альбиноса в бок и поскакала в темноту.
2009
Глава 75
У Пилы ветер задувал с ураганной силой, разрывая в клочья завесу леденящего тумана и сметая с перевала снег. Держа Эбигейл за руку, чтобы ее не снесло с горы, Скотт поднял какой-то желтый прибор с цифровым дисплеем.
Укрытие они нашли с подветренной стороны, за базальтовыми столбами. Сойер пристегнул к поясным ремням пару карабинов и связал их короткой веревкой, а потом, наклонившись к уху Эбигейл, крикнул:
– Моя «шерпа» показала, что при последнем порыве скорость ветра была около пятидесяти одной мили в час! Держись ближе!
Туман на спуске оказался даже кстати: по крайней мере, Фостер не видела ту бездну, что поджидала малейшего неверного шага с ее стороны. Два дня назад именно на этом участке горы она остановилась, парализованная головокружением и страхом.
Несмотря на сумасшедший ветер, скалистая тропа у вершины лежала под трехфутовым слоем снега.
Скотт шел впереди, и Эбигейл старалась не отставать, чтобы в случае необходимости дотянуться до его рюкзака рукой.
Спускались оба медленно и тяжело.
Прежде чем сделать очередной шаг, Сойер втыкал в снег старую лыжную палку, проверяя глубину снега и ширину выступа, чтобы не наткнуться на карниз. Девушка шла за ним след в след, стараясь не обращать внимание на тот факт, что ее лицо, не защищенное капюшоном куртки, уже не горит от холода, а понемногу немеет.
По мере спуска ураган слабел.
А после шестого поворота Скотт остановился и отстегнул карабины.
В верхней части амфитеатра ветер стих до легкого ледяного бриза. Из облачного тумана путники спустились на равнину с валунами. Снег здесь скрыл все, кроме самых больших камней, и местность напоминала поле из сахарных кубиков.
Примерно через час им удалось достичь границы просеки, и, хотя идти по-прежнему приходилось по пояс в снегу, самая трудная и опасная часть маршрута осталась позади.
Ближе к вечеру путешественники остановились передохнуть на высоте в одиннадцать тысяч футов, в чисто еловой роще. Прошедший холодный фронт разогнал облака и выскреб небо до глянцевой голубизны. Раскопав снег, они устроились под старой елью, съели по питательному батончику и выпили на двоих бутылку воды.
– Пей сколько хочешь, – сказал Скотт. – У меня с собой фильтр, так что с водой проблем не будет.
– Я вот пью и чувствую себя виноватой, – ответила Эбигейл, – ведь у моего отца такой возможности нет.
Ее спутник разломил батончик и выковырнул из него орех.
– Обезвоживание – вещь опасная… – вздохнул он. – Так Лоренс – твой отец?
– Да, но мы не в близких отношениях. Он бросил нас, когда я была еще маленькая.
Девушка взяла бутылку и стала откручивать пробку, чтобы сделать еще глоток, но тут бутылка в ее руках дернулась, а дерево рядом с ней вздрогнуло и уронило кусок коры, ударивший ее по лицу. Из бутылки же пролилось сразу две струйки: одна на снег, другая – на колено Эбигейл.
– Что еще за… – пробормотала она испуганно.
Ответом ей был прилетевший с задержкой откуда-то с амфитеатра звук выстрела.
Скотт толкнул ее в снег.
– Близко? – шепотом спросила журналистка.
– Звук опоздал секунды на три. Если он стреляет крупнокалиберными патронами, то может находиться… в тысяче четырехстах – тысяче пятистах ярдах от нас, – подсчитал Сойер. – То есть примерно в миле. Не исключено, что он бьет с выступа под перевалом.
Вторая пуля прошила рюкзак проводника. И снова, как и в первом случае, звук пришел с небольшой задержкой.
– Представить не могу, как он видит нас через лес, – сказал Скотт. – Ты бежишь первой. Я – сразу за тобой. Беги не по прямой, а зигзагом, между деревьями. Сделай так, чтобы ему было трудно в тебя попасть. Вперед!
Эбигейл выбралась из снега, поднялась и побежала вниз, петляя между елями. Шагов, наверное, через десять ее нагнал звук третьего выстрела. Она оглянулась, но Скотта не увидела. В голове пронеслись тревожные мысли: «Вот пуля ударит, упадешь и выстрела уже не услышишь!»
Выскочив из леса, Фостер оказалась на небольшой полянке, той самой, где они устраивали привал три ночи назад, и, пробежав через нее, нырнула за дерево. Потом, отдышавшись, она выглянула и увидела бегущего через поляну Сойера.
Став за деревом, он сбросил на снег рюкзак.
– Что собираешься делать? – спросила девушка.
– Хочу посмотреть, где этот отморозок. – Мужчина расстегнул рюкзак, сунул в него руку и, пошарив, достал небольшой черный кожаный футляр. В нем оказался компактный бинокль «Никон» с восьмикратным увеличением.
Проводник лег плашмя на снег, приподнялся на локтях, поднес бинокль к глазам и, настроив резкость, навел окуляры на амфитеатр.
С минуту Скотт обозревал склон, а потом негромко сказал:
– Ну вот, попался… Чтоб его! Я думал, мы показали лучшее время, а получается, что нет. Хочешь посмотреть?
Эбигейл легла на снег рядом с ним и взяла бинокль. Сойер показал ей, как подстроить фокус.
– Сначала найди перевал, – велел он, и девушка прошлась взглядом по могучим стенам и ущельям амфитеатра, острым скалистым выступам Пилы, поднимающимся на две тысячи футов над ними, и сияющему под солнцем снегу.
– Есть, вижу.
– Нашу тропинку видишь?
– Да.
– Иди по ней вниз.
Фостер подстроила резкость и медленно двинулась по выступам, повторяя их крутой спуск по дальней стене амфитеатра.
– Вижу, – сказала она наконец.
– Это тот самый парень, который запер вас в шахте?
– Да, Куинн.
Крохотная фигурка среди огромных, изломанных утесов, человек в серебристо-черной куртке только что миновал пятый поворот. За спиной у него висели рюкзак и винтовка с оптическим прицелом.
– Господи… – выдохнула Эбигейл и опустила бинокль. – Куинн уже почти прошел выступы. Таким ходом он скоро нас догонит и найдет по следам.
Скотт побледнел, но от страха или от потери крови, девушка сказать не могла.
– Нам нужно успеть спуститься ниже снеговой линии, – сказал он.
Глава 76
Оба бежали так, что у них горели легкие. Долина расширилась, и они оказались в смешанном, елово-осиновом лесу. На высоте десяти тысяч футов снег доходил только до колена. На девяти тысячах – до середины икры. Копчик у Эбигейл болел так, словно расщепился надвое, правая нога Скотта оставляла за собой кровавый след…
В начале седьмого вечера они добрались до горного озера, возле которого перекусывали в воскресенье днем. Часом раньше солнце ушло за стену долины, и с запада надвинулся флот свинцово-серых туч. Сойер определил высоту по прибору – 8700 футов, – но они все еще стояли по щиколотку в снегу.
В начале седьмого вечера они добрались до горного озера, возле которого перекусывали в воскресенье днем. Часом раньше солнце ушло за стену долины, и с запада надвинулся флот свинцово-серых туч. Сойер определил высоту по прибору – 8700 футов, – но они все еще стояли по щиколотку в снегу.
– Ты как, держишься? – спросила Эбигейл.
Проводник присел на берегу.
– Болит сильно, – признался он, поморщившись.
– Что я могу сделать?
– Ничего. Останавливаться нельзя, надо спускаться. Думаешь, Куинн остановится?
Они обошли озеро и двинулись дальше, через лес, еще быстрее, чем раньше. Меркнул свет, сгущались и темнели тучи, и вскоре уже все небо закрыла огромная металлическая полоса. Тут и там начали попадаться свободные от снега прогалины, а еще чуть позже снег стал встречаться только редкими островками. Наконец его не осталось вовсе, и Фостер с Сойером побежали по голой лесной подстилке, пружинящей и насыщенной влагой после шедшего два дня холодного ноябрьского дождя.
* * *К сумеркам они вошли в осиновую рощу – стройные серебристые деревья тянулись во все стороны, насколько хватало глаз, причем на некоторых из них проступали арборглифы – вырезанные на коре знаки времен старого Запада. Раньше Эбигейл этого не замечала, но у осин были глаза: сотни глаз смотрели на нее со всех сторон, таинственные темные шрамы на коре, оставшиеся на месте старых ветвей.
Скотт свалился на землю.
– Надо решать, – выдавил он, отдуваясь, – остановимся на ночь или пойдем дальше.
– А ты можешь идти дальше? – спросила журналистка.
Мужчина покачал головой.
– Не думаю. Но ты можешь.
– Я никуда не пойду – ночью, одна да еще с этим сумасшедшим на хвосте! К тому же я и сама едва на ногах держусь.
– Что ж, снега здесь нет, давай поищем хорошее место для палатки. – Скотт с трудом поднялся. – Ширина долины здесь с полмили. Устроимся где-то посередине.
Шагая через лес, Эбигейл поймала себя на том, что ее не оставляет тревожное чувство. И дело было даже не в непосредственной угрозе жизни со стороны Куинна – что-то необъяснимо тревожащее и грозное таилось и в наступающей ночи, и в мрачнеющем небе, и это что-то пробуждало сидящий в глубине ее души первобытный страх, боязнь леса после наступления темноты.
Беглецы вышли к реке. Поток как будто набрал силы за последние два дня. Всего два дня – а Эбигейл казалось, что прошла вечность с тех пор, как они со Скоттом ловили рыбу на ужин в этой самой речке, только двумя милями выше…
– Надо отфильтровать немного воды, – сказал ее спутник. – Здесь останавливаться не будем. Первым делом Куинн будет искать нас именно у реки. А мы его и не услышим.
Они спустились к воде, нашли тихое местечко у заводи, лежащей чуть в стороне от бурливого потока и усыпанной листьями осины, напоминающими колышущиеся на воде золотые монеты. Сойер достал из рюкзака фильтр «Пур», приладил к нему два шланга, соединил конец одного с адаптером и прикрутил к пустой бутылке из-под «Налджина», а конец другого опустил в воду.
Темнело. Эбигейл села рядом с проводником, наблюдая, как он прокачивает воду через фильтр, держа между ногами наполненные бутылки. Время от времени она поглядывала через плечо на овражек. Конечно, Скотт был прав. Шум реки, журчание бегущей по камням воды заглушали все прочие звуки. Любые приближающиеся шаги просто затеряются на этом фоне. Наполнив пять бутылок, Сойер разобрал фильтр и сложил все в рюкзак.
На очереди была переправа.
Несмотря на небольшую, около пятнадцати футов, ширину и глубину реки, на середине вода доходила беглецам до бедер, а течение оказалось таким сильным, что Фостер пришлось постараться, чтобы сохранить равновесие и не упасть. Всего час назад эта вода была снегом, и от холода у девушки перехватило дыхание, а ноги ее как будто обожгло огнем.
Выбравшись на другой берег и вскарабкавшись по грязному, глинистому склону, путешественники прошли еще несколько сотен ярдов по укрытой осиновыми листьями лесной подстилке.
В воздухе стоял затхлый металлический запах. Начался дождь.
– Я вижу, где мы поставим сегодня палатку, – сказал Скотт, поворачиваясь к Эбигейл, и она последовала за ним в чащу вирджинской черемухи, между густыми кустами которой все же оставалось место и для палатки.
Глава 77
В четырех разложенных на земле нейлоновых мешках нашлось все необходимое: стойки, дуги, колышки и тент – ярко-красный «Хиллеберг». Беглецы раскатали футпринт[28] на очищенном от веток участке между кустами, и, пока Скотт разворачивал тент, Эбигейл достала стойки и собрала каркас. В сгущающейся темноте, под начавшимся дождем они вдвоем натянули тент и закрепили растяжки. Руки у Сойера дрожали так, что он с трудом вбил колышки в мягкую землю.
Поставив палатку, они забросили в тамбур спальные мешки и застегнули клапаны. Скотта бил озноб, и он едва шевелил губами.
– У тебя здесь запасное белье есть? – спросила Фостер, и проводник молча кивнул. – Тогда залезай в «спальню» и переоденься.
Ее спутник расстегнул «молнию» и прополз в спальное отделение палатки. Пока он раздевался, Эбигейл высыпала на пол содержимое его рюкзака, поймав себя на том, что и сама не вполне в порядке – координация движений у нее нарушилась, и ей с трудом удавалось сосредоточиться на конкретной задаче.
– Не могу найти твой спальник, – сказала она.
– Посмотри в нижнем отделении, – посоветовал Сойер.
Журналистка вытащила компрессионный мешок «Мармот», лежавший вместе с самонадувающимся ковриком «Термарест» и пакетом с запасной одеждой. Потом расшнуровала ботинки, стащила носки и все мокрое, что на ней было, и тоже забралась в спальное отделение.
Скотт открыл воздушный клапан на «Термаресте», дождался, пока коврик надуется, положил на него спальный мешок и залез внутрь.
– Давай и ты сюда, ко мне, – позвал он свою спутницу. – У нас обоих переохлаждение.
Эбигейл заползла к нему и задернула «молнию». Сойер обнял ее, и она чувствовала, как сильно его трясет. Ноги у обоих превратились в ледышки.
– Я все-таки что-нибудь приготовлю, – сказала девушка.
– Подожди, полежи со мной еще минутку, дай мне согреться.
Так они и лежали, прижавшись друг к другу и дрожа от холода, и слушали стук дождя по палатке. А потом небо взорвалось. Гром сотряс землю и раскатился по окрестностям, как выстрел из дробовика. На Восточном побережье, подумала Эбигейл, такого грома не бывает. На Западе он глубже, ближе и раскатистее.
– Как думаешь, мы здесь в безопасности? – спросила она.
– Думаю, что да. Надо только не шуметь и не включать свет, – отозвался Сойер. – Черт, не могу никак согреться!
Фостер повернулась к нему и, проведя ладонью по правой стороне его живота, нащупала рану – жаркую, воспаленную, липкую.
– У тебя открылось кровотечение, – прошептала она со страхом.
– Да, в правый ботинок уже натекло. И болит опять сильно.
– Я видела у тебя в рюкзаке аптечку. Сейчас принесу, а ты скажешь, что надо…
– Думаешь, я умираю?
– Нет, – сказала журналистка, хотя ей сложно было оценить состояние своего товарища. – Вот поешь, примешь лекарство, и тебе станет лучше.
Она хотела сесть, но Скотт снова остановил ее.
– Еще немного. Просто побудь со мной, – попросил он. – Я в такой дерьмовой переделке впервые, хотя довелось повидать всякое. Ты веришь в карму?
– Не знаю.
– А вот мне кажется, что это судьба так со мной рассчитывается.
– Как так?
– Понимаешь, мне не впервой такие походы, когда кого-то убивают. Пару лет назад на Рейнире тоже кое-что случилось, и без меня там не обошлось.
– На каком еще Рейнире?
– Гора Рейнир, знаешь? Вулкан в штате Вашингтон, высота четырнадцать тысяч футов.
– И что там произошло? Ты, если не хочешь, не рассказывай, я…
– Два года назад, в середине мая, мы с подругой отправились туда из Боулдера. Хотели совершить восхождение. Глупая затея. Сезон только начинался, и для такой горы, как Рейнир, было еще слишком рано. Подругу звали Марией. Высокая была, сильная… Роскошные рыжие волосы. Увлекалась альпинизмом, настоящая богиня телемарка[29]. Но в серьезных восхождениях не участвовала и про глетчеры знала мало. В общем, опыта ей недоставало. А я был самоуверен. Думал, что смогу ее подтянуть. Ну, так оно и получилось. На вершину, пик Колумбия, мы поднялись. Впечатления незабываемые. Но с такой горой, как Рейнир, шутки плохи – достаточно одной ошибки. Одного мелкого просчета. И я такой просчет допустил. На обратном пути Мария решила спуститься на лыжах. Я знал, что это опасно. Весна. Состояние снега на разных участках неодинаковое – где-то корка, где-то – крупа. Но я после удачного восхождения малость возгордился.
Мужчина умолк и продолжил после небольшой паузы:
– Мы катились по верхнему краю ледника Ингрэм. У нее получалось лучше, вот она и вышла вперед. Я ей сказал, чтобы не отрывалась, что безопасно только на вершине. Но Мария всегда любила рисковать. В общем, она шла ярдах в пятидесяти передо мной и вдруг исчезла. Думаю, и для нее все случилось внезапно. Я остановился перед самой расселиной. Это была огромная трещина, уходящая под углом вниз, и такая глубокая, что даже дна не было видно. Марию я не рассмотрел, только слышал крики из темноты. Спуститься туда никакой возможности не было – иногда эти расселины уходят в глубину на несколько сотен футов. Я, как мог, спустился с горы, а потом вернулся с поисково-спасательной командой на вертолете «Чинук». Но к тому времени пошел снег, наши следы замело, и я не смог даже найти нужную расселину. А теперь мы здесь оказались в таком дерьме… Вот я и думаю, что дело в плохой карме. Это расплата меня догнала. Что ж, заслужил…