Победитель не забудет и о своем обещании министру внутренних дел Батисты, дяде его бывшей супруги, данном тому в тюрьме «Пресидио Модело» на острове Пинос. Фидель сдержал слово, отрядив группу специально подготовленных бойцов в Майами.
Кубинские спецназовцы окружили особняк семейства Баларт, застав охрану врасплох и связав сонных обитателей дома. Мирта, увидев своего двенадцатилетнего сына в руках людей в масках, бросилась спасать ребенка, осыпая налетчиков проклятиями. Ее схватили двое, прикрыли рот массивной ладонью в перчатке и, стараясь не причинить вреда, усадили в кресло.
Главарь злоумышленников монотонно произнес зазубренную наизусть специальную речь:
– Сеньора Диас, с вашим ребенком не случится ничего плохого. В этой стране его пребывание не безопасно. Враги могут использовать его с целью шантажа его отца. В полной безопасности Феделито будет только там, где ему обеспечат надлежащую охрану.
Они исчезли, как ниндзя, озираясь по сторонам и уводя с собой остолбеневшего от страха мальчика.
– Передайте ему, что ему все это не сойдет с рук! – кричала им вдогонку опустошенная своей беспомощностью Мирта. – Он лишил меня всего, чем я дорожила! Моей чести, моего дома, моей веры в людей! Теперь он забрал у меня сына! Зачем он ему, ведь у него есть ребенок от этой потаскухи Ревуэльты! Я проклинаю его! – рыдала она, упав на ступеньки у крыльца. – Господи, я все еще люблю его… Пусть он лишится детей! Пусть лишится ребенка от этой гадины, как он лишил меня Феделито! Пусть все предадут его, как он предал меня! Все! Друзья, союзники, весь народ! Что я говорю?! Господи, прости меня…
* * *Шло время. Феделито рос. Он получил образование в Советском Союзе и женился на русской девушке. Затем развелся и женился на испанке.
Фидель сделал его министром атомной энергетики. И все вроде бы складывалось хорошо. Одно только… Сын не мог простить отцу того, как он обошелся сего матерью, и однажды Феделито сорвался…
Случилось это в аккурат во время празднования Первомая. Вечеринка удалась на славу. Феделито напился до чертиков и в присутствии мажорной тусовки отпрысков партийной и военной верхушки произнес роковую для своей идущей в гору карьеры речь:
– Он все делал для меня. Он все решал за меня. Где я должен учиться, чем я должен заниматься, на ком я должен жениться… Видите ли, это политическая необходимость. Как же я устал от всего этого! От этой постоянной опеки. Иногда мне кажется, что камера установлена даже в унитазе. Жучки повсюду. Я робот. Он всех хочет сделать роботами! Без воли, без собственного мнения… На Кубе все хорошо! Все бесплатно! А может быть, я хочу заплатить, мне приятно заплатить специалисту за его услугу, отблагодарить человека за его труд. Может быть, я хочу учиться и лечиться за деньги, за свои, честно заработанные деньги.
Он дал мне все, о чем только может мечтать человек. Но это и есть высшая форма эгоизма. Он хочет дарить людям добро, но согласен, чтобы добро принималось только из его рук.
Я безумно люблю его, но я хочу его смерти. – Слезы катились из его глаз. – Я хочу его смерти потому, что только когда он умрет, я увижу свою маму…
Так Фидель потерял своего первенца. Казалось, проклятье Мирты начинало сбываться. Феделито теперь редко общался с отцом. На очереди были предательства самых близких. На очереди была Алина…
Каково это, когда самый близкий человек, не говоря ни слова, бросает тебя? Пережить такое дано не каждому. Фидель испытывал это неоднократно и уже давно бы растратил весь свой жизненный ресурс, который организм приберег для предателей, если б не чувство долга. Он имел только один должок – перед своим народом. Правда, народ думал, что их Фидель давно с ними рассчитался. Фидель так не считал и продолжал выплачивать проценты. Иногда своим здоровьем. Он часто воспринимал, как свою беду, трагедию какого-нибудь простого кубинского гуахиро из глубинки или, как в случае с Хуаном Мигелем, горе безутешного отца, которого никто не счел нужным поставить в известность, когда увозил его чадо за рубеж. Предательство у Данте – страшнейший из грехов, в девятом круге его ада поджариваются именно изменники. Вернемся же к череде наиболее ярких предательств, оставивших самые глубокие зарубки на сердце Фиделя Кастро…
В 1993 году, в труднейшие для страны времена, в период мировой антикоммунистической истерии, он перенес бегство дочери, рожденной обворожительной Нати Ревуэльтой – жемчужиной гаванской богемы.
Тридцатишестилетняя Алина, водрузив на голову несуразный парик и кепку фирмы «Шанель», под чужим именем и с поддельным паспортом покинула родину, пятнадцатилетнюю дочь Мимин и, заодно, собственную совесть.
Отец мог понять ревность обделенной вниманием девочки к своему сводному брату – первенцу Феделито, мог объяснить обиду вечной невостребованности ее кипящей деятельной натуры и ее разноплановых дарований. Мог предположить, что эти дарования сублимировались в бесчисленные сексуальные похождения и незаконную торговлю произведениями искусства. Но простить дочь за предательство было выше его сил.
– Не упоминайте при мне ее имени, – приказал Фидель своему окружению.
Она выпустила книгу. В ней Алина Фернандес представила себя жертвой репрессий и тотальной слежки, но у читателя почему-то не возникало жалости к автору бестселлера, содержание и гонорар которого согласовывались в Лэнгли.
В своем «шедевре» Алина окатила грязью всех, кого знала, – своего отца, окрестив его Лордом Нищеты и Голода; свою подругу, дочь Че Гевары Хильдиту, якобы признавшуюся ей по секрету, что письма ее отца Фиделю и кубинскому народу были подделкой; своего дедушку дона Анхеля, отца Фиделя и Рауля, обвинив его в чрезмерной скупости и бесчеловечности, заставлявшей избавляться от собственных батраков, когда наступало время расчета с ними. Так и есть, скрупулезно выявляя истоки кровожадной натуры диктатора Кастро, она обвинила родного деда, известного своей добротой, в физической расправе над своими наемниками.
Соавторы и «литературные негры» посоветовали начинающей писательнице для пущей правдоподобности выставить напоказ испачканное белье как можно большего количества известных и не очень персонажей новейшей кубинской истории. И тогда она вспомнила про свою прабабушку, уличив донью Домингу в колдовстве. Тут же она искупала в помоях нобелевского лауреата колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса. Оказывается, он, из жалости к ее страданиям и видя притеснения со стороны режима, тайно купил у нее и нелегально вывез с Острова картину знаменитого Вильфредо Ламы «Женщина-лошадь», являющуюся государственным достоянием. Возможно, данный факт контрабанды и имел место, но зачем же сдавать с потрохами почтенного человека с мировой славой, протянувшего руку помощи? Человека, восторгающегося ее отцом, ведь именно Маркес в свое время изрек: «Кастро – утонченный интеллектуал и проницательный мужик».
Но больше всех, безусловно, досталось папе, который изо всех сил пытался помочь несостоявшейся модели и избалованной кокетке, возомнившей себя рупором диссидентов.
В довесок женщина, от безделья слонявшаяся в Гаване по диппредставительствам, где коротала время за игрой в карты, и по отелям, где искала очередного иностранца, дабы усладить свое потрепанное тело, а если повезет – еще разок выйти замуж и смыться с суженым за границу, шокировала публику своими откровенными снимками. С особым смаком Алина разгласила информацию о том, что за ее окном постоянно наблюдали из окон дома напротив агенты министра внутренних дел Арбантеса, который, по ее словам, тоже пытался за ней приударить. И что же она делала, зная, что находится под наблюдением? Мастурбировала. По-видимому, этим признанием увядающая нимфа хотела вызвать особое доверие миллионной аудитории читателей, не желая понимать, что рано или поздно брошенная на Кубе дочурка тоже прочитает мамины откровения.
Хотя, конечно, мастурбацию и эксгибиционизм с натяжкой можно отнести к форме протеста, выражающего политическое инакомыслие. Особенно когда речь идет о человеке, ненавидящем читать газеты и в принципе не интересующемся ничем, кроме собственного паблисити.
Но надо отдать должное беглянке Алине. У нее все же нашлось доброе словечко в адрес бабушки Лины, которая безоговорочно признала в ней свою внучку, несмотря, как уже говорилось, на некие сомнения в причастности к ее появлению на свет самого Фиделя, находившегося в момент ее рождения в эмиграции. Противоречивость натуры внебрачной дочки Фиделя ярче всего выразилась в том, что, понося почем зря своего папу, оскорбляя, разоблачая и предавая его, лично она добивалась только одного – чтобы никто не смог усомниться в курсировании по ее жилам именно крови команданте, а не какого-нибудь кардиолога Орландо Фернандеса.
Алина Фернандес, оказавшись в Испании, с удвоенной энергией стала эксплуатировать свое родство с Кастро. На Кубе она была куда скромнее. Во всяком случае, доступ к ней западных журналистов был весьма ограничен. Теперь же она сама превратилась в информационный повод, стала центром внимания. Хотя и ненадолго. К 2007 году она совсем постарела, из нее по крупицам выжали все, выудив даже невероятное, затем, правда, опровергнутое. Скоро интерес к перебежчице вовсе утих.
А вот Фидель за тринадцать с хвостиком лет не только не умер, но даже мало изменился. А запретив своим соратникам вступать в полемику с госпожой Фернандес, он окончательно уничтожил ее имя, сведя его до уровня инфузории.
Воистину, в информационной войне пока не придумано сильнее способов, чем умолчание и дискредитация источника информации.
20 декабря 2000 года Гавана, Куба. Дворец революции
Совещание было расширенным. Кроме членов Политбюро присутствовали силовики во главе с Раулем, другие министры правительства и редакторы периодических изданий.
– Устройте, чтобы с Хуаном Мигелем в США отправилась не только его жена, но и маленький ребенок. Это обязательно. Как их зовут? – поинтересовался Фидель, по старой привычке не желая упустить ни малейшей детали. Уж он-то знал, что значит для простого человека, когда его имя произносит глава государства.
– Жена – Нерси, малыш – Янни, ему нет и десяти месяцев от роду, – доложил министр иностранных дел, выдвиженец Союза молодежи, ораторские и организаторские способности которого Фидель оценил в начале 90-х, в тяжелые для Кубы времена «повторного изобретения велосипеда». Тогда кубинцам из-за нехватки продовольствия и топлива пришлось не только затянуть пояса, но и крутить педали.
– Мобилизуйте массы. – Лидер обратился ко всем. – Митинги должны быть впечатляющими. Проводите их ежедневно у Отдела американских интересов. Пусть наши зодчие воздвигнут там монумент Хосе Марти с ребенком на руках. Не надо гнаться за размерами. А то они соорудят нечто вроде памятника советскому воину-освободителю с немецкой девочкой на руках, что возвышается в берлинском Трептов-парке. Не надо. Пусть сделают нечто обличающее империализм, но без гигантизма. Для информирования общественности используйте не только «Гранму»,[47]но и оба национальных канала. А что, кстати, говорит их пресса? – как бы между прочим спросил команданте.
– Как всегда, противоречивые суждения, иногда взаимоисключающие, – доложил министр печати и информации. – У них на носу выборы. И для демократов, и для республиканцев Флорида – ключевой штат. Они будут заигрывать с кубано-американским анклавом. Возможно, демократы займут противоположную республиканцам позицию, чтобы привлечь голоса избирателей по всей стране, будут следовать в фарватере электората.
– Все-таки две партии – это неразбериха, – вставил глава международного ведомства, имея в виду преимущества однопартийной системы.
– В США одна партия, которая только притворяется двумя, – поправил Кастро.
Присутствующие согласились.
– Когда они поймут, что проигрывают, – они постараются преуменьшить значение нашей победы. Будут говорить, что Кастро бежит от экономических проблем и сосредотачивается на незначительных бытовых эпизодах, – пророчествовал Фидель. – Запомните! Для нас это дело – приоритетное, политическое, наконец, моральное. Однако в конечном итоге его исход будет зависеть только от одного человека – от отца мальчика. Пусть он выступит с заявлением еще здесь, перед своим народом.
– Мы поручим спичрайтерам написать для него речь, – вызвался министр печати.
– Это могут сделать наши журналисты, – предложил свои услуги и редактор «Гранмы», лишний раз подчеркивая особый статус своего издания.
– Вы меня не поняли. Ничего не нужно готовить. Пусть он скажет то, что накопилось в его сердце. Если он и предаст, а соблазн будет велик, то он изменит не Кастро и его политноменклатуре, а народу, который ему поверит. Людям, готовым отдать жизни за его сына – одного из самых малых своих граждан. У человека всегда есть выбор между подвигом и предательством…
Рауль слушал молча. Вот уже полвека он не мог понять, откуда его старший брат черпает силы на эту зачастую глупую веру в человека. Веру без оглядки и без компромиссов. Идеалистическую, как у Че, и утопическую, как у французских просветителей. Неограниченная власть так и не убила в нем романтика, способного поставить на карту непрекращающейся моральной войны и свою жизнь, и свой авторитет.
А ведь он не раз обжигался на своем полуинфантильном доверии. Люди столько раз предавали его. А он готов, как там у русских, наступать на одни и те же грабли. Хорошо хоть, что, будучи горячим поборником человеческого героизма, он умеет быть хладнокровным к предателям. Даже если это самые близкие, а порой и родные люди. Вот только одно обидно – скорее Фидель усомнится в честности своего родного брата, чем в порядочности какого-нибудь незнакомого паренька из захолустья. Давал ли он повод Фиделю? Если и да, то все, что он делал, – он делал во благо старшему брату и революции, для защиты интересов Кубы и социализма…
Гавана, Куба 10 лет назад
Вероятно, это была самая большая гнусность, совершенная в отношении Фиделя. Настоящий удар под дых. Запад обвинил Кастро в наркоторговле, а эмигрировавшая Алина подтвердила самые чудовищные версии ЦРУ своими разглагольствованиями. Рауль удивился, почему Алина не назвала наркобароном его, Рауля, как это сделал отсидевший в колумбийской тюрьме четырнадцать из двадцати лет заключения Джон Хауро Веласкес – правая рука Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля.
Тот факт, что кокаиновый король Эскобар, убитый спустя четыре года после этих событий, публично восхищался Фиделем, еще не давал повода утверждать, что Фидель восхищался Эскобаром и тем более был его партнером в организации наркотрафика.
А ведь Рауль хорошо помнил, сколько денег сулили наркобароны Медельина за помощь в транспортировке кокаина. Многие тогда не считали зазорным добывать валюту любыми способами и были готовы морально оправдать наркоторговлю, рассматривая ее как противовес американскому эмбарго. В недрах подобных настроений быстро родился харизматический лидер. Им стал прославленный генерал, герой Африканской экспедиции, член ЦК Компартии Кубы, заместитель Рауля по военному ведомству Арнальдо Очоа.
– Американцы сами виноваты. Мы заработаем миллиарды. История нас оправдает, – цитировал он Фиделя тридцатилетней давности, соблазняя Рауля открывшейся возможностью колоссальных валютных поступлений вследствие кокаинового бума.
– Не думаю, что Фидель одобрит эту идею, – размышлял вслух Рауль. – Если бы ему были безразличны способы пополнения бюджета, то в 1959-м он не запретил бы ни казино, ни публичные дома. Он не пойдет на контакт с гангстерами.
– А ему и не надо выходить на контакт. Мы все сделаем сами. Руками сандинистов в Никарагуа и надежных людей, внедрившихся в среду «гусанос» в Майами, – уговаривал Очоа, уже подписавшийся на транзит порошка без ведома босса и имевший высокопоставленных единомышленников в лице братьев-близнецов Тони и Патрисио дела Гвардиа, Амадито Падрона, а также министра транспорта Диоклеса Торральбы.
С такой командой Очоа мог перевернуть не то что Кубу, весь континент. Ведь в ближайшем будущем ему прочили командование самой мощной группировкой революционных вооруженных сил, одной из трех армий – Западной, самые боеготовные подразделения которой были расквартированы в окрестностях Гаваны…
В армии Арнальдо боготворили. В нищей Анголе он умудрялся вовремя выплачивать жалованье своим бойцам и офицерам, среди которых был и Патрисио, восхищавшийся своим генералом. Арнальдо понимал нужды солдат. И поэтому вынужденно проворачивал не всегда законные операции с драгоценными камнями, подогревая добровольцев премиями, вкусностями и чернокожими красотками. Его герои, находившиеся вдали от семей и рисковавшие своими жизнями в сражениях с бандами УНИТА и расистами ЮАР из-за мании величия команданте, заслуживали поощрения.
Так думали многие кубинцы, к примеру те, что оплакали две тысячи своих сыновей, погибших только в одном сражении при Куито-Куанавале. Цена победы была слишком высока. И генерал, зная настроения в среде офицерства и ветеранов, ждал лишь удобного момента, чтобы этим воспользоваться. Он знал, как закрадываться в сердца людей, ибо говорил то, о чем все молчали.
– Русские видели в нас пушечное мясо, – сеял он семена недовольства в души приближенных офицеров, приобретая новых сторонников. – Советы платили Фиделю за наши жизни. Почему русские не позволяли нам сосредоточиться на Латинской Америке? Почему не дали Че развернуться в Боливии? Они отвлекали нас Африкой, чтобы мы не стали по-настоящему свободными! Я скажу, как обрести независимость от денег русских – так же, как мы избавились от зависимости от капиталов янки… Кокаин! Эскобар богаче любого олигарха. Он тратит на один свой зоопарк денег больше, чем весь бюджет Колумбии!