Непобедимый - Станислав Лем 8 стр.


— Ну, что же было?

— Я время от времени пересчитывал людей. Я был в прикрытии, понимаете, обязан был охранять их… но они ведь все были в кислородных масках, вы же знаете — в масках все становятся похожи друг на друга, а комбинезоны тоже трудно было различить по цвету, очень уж они перепачкались глиной и запылились. Вдруг я одного человека недосчитался. Созвал я всех, и мы начали поиски. Кертелен очень обрадовался своему открытию, вот и продолжал шнырять по ущелью. Я думал, что он просто свернул в какое-нибудь ответвление ущелья… там ведь полно закоулков, но все они короткие, неглубокие, отлично освещённые… И вдруг он вышел навстречу нам из-за поворота. Уже в таком состоянии. С нами был Нигрен, он сначала подумал, что это тепловой удар…

— Так что же с ним, собственно?

— Он без сознания. Хотя вообще-то нет. Он может ходить, двигаться, но только невозможно установить с ним контакт. И речь он потерял. Вы слыхали его голос?

— Да.

— Теперь он вроде выдохся немного. Сначала было ещё хуже. Никого из нас он не узнавал. В первые минуты это было самым страшным. Я кричу: «Кертелен, куда ж ты запропал?» — а он идёт мимо, ну будто оглох, прошёл между нами и двинулся вверх по ущелью, но такой походкой, так как-то чудно, что все мы похолодели. Ну прямо будто подменили его. На оклики он не реагировал, мы побежали за ним. Что там делалось! Словом, пришлось его связать, иначе нам бы его сюда не доставить.

— А врачи что говорят?

— Да переговариваются, как положено, по-латыни, а вообще-то ничего не понимают. Нигрен и Сакс пошли к командиру, можешь там их расспросить…

Гаарб ушёл тяжёлыми шагами, наклонив голову на свой особый манер. Роган на лифте поднялся наверх, в рулевую рубку. Там было пусто, но, проходя мимо картографической кабины, он услыхал сквозь неплотно прикрытую дверь голос Сакса и вошёл туда.

— Будто бы абсолютная потеря памяти. Так это выглядит, — говорил нейрофизиолог.

Он стоял спиной к Рогану и разглядывал рентгеновские снимки, поднимая их к свету. За столом над открытым бортжурналом сидел астрогатор; поднятая рука его лежала на стеллаже, битком набитом свёрнутыми в рулон звёздными картами. Он молча слушал Сакса, который неторопливо вкладывал снимки в конверт.

— Амнезия. Но невероятно полная. Он потерял не только память о себе, но и речь, способность писать, читать. Это, собственно говоря, нечто большее, чем амнезия: полнейший распад, уничтожение личности. У него не осталось ничего, кроме примитивнейших рефлексов. Он может ходить и есть, но только если пищу придвигать к его губам. Он тогда её схватывает, но…

— Он видит и слышит?

— Да. Несомненно. Но не понимает того, что видит. Не отличает людей от движущихся предметов.

— Рефлексы?

— Нормальные. Тут всё дело в центре.

— В центре?

— Ну да. В мозге. Будто бы полностью стёрты все и всякие следы памяти.

— Так, значит, тот человек с «Кондора»…

— Да. Теперь я в этом уверен. Там было то же самое.

— Видал я однажды нечто подобное… — совсем тихо, почти шёпотом сказал астрогатор. Он глядел на Рогана, но будто не видел его. — Это было в пространстве…

— Ах, знаю! И как это мне в голову не пришло! — чуть не крикнул нейрофизиолог. — Амнезия после магнитного удара, так ведь?

— Да.

— Я такого случая никогда не наблюдал. Знаю этот синдром только теоретически. Это ведь случалось много лет назад при прохождении на большой скорости через сильные магнитные поля?

— Да. То есть в особых условиях. Тут существенна не столько сама напряжённость магнитного поля, сколько её градиент и стремительность происходящего изменения. Если в пространстве встречаются большие градиенты — а бывают и скачкообразные увеличения, — то индикаторы обнаруживают их на расстоянии. Раньше таких приборов не было…

— Правильно… — повторял врач. — Правильно… Аммерхаттен проводил такие эксперименты на обезьянах и кошках. Подвергал их действию мощных магнитных полей, и они теряли память…

— Да, ведь тут есть нечто общее с электрическим стимулированием мозга…

— Но в этом случае, — вслух рассуждал Сакс, — мы, кроме рапорта Гаарба, располагаем показаниями всех людей его группы. Мощное магнитное поле… ведь это ж, наверное, сотни тысяч гаусс?

— Сотен тысяч недостаточно. Нужны миллионы, — безучастно сказал астрогатор. Лишь теперь его взгляд остановился на Рогане. — Войдите и закройте дверь.

— Миллионы?! И наши приборы не обнаружили бы такое поле?

— В одном случае, — сказал Горпах. — Если б оно было сконцентрировано в очень малом пространстве — ну, скажем, величиной с этот глобус — и снаружи было бы экранировано…

— Словом, если бы Кертелен всунул голову между полюсами гигантского электромагнита?..

— Даже этого мало. Поле должно вибрировать с определённой частотой.

— Но там не было никакого магнита и никакой машины, кроме тех проржавевших обломков. Ничего, одни только промытые водой ущелья, гравий да песок…

— И пещеры, — мягко и словно равнодушно заметил Горпах.

— И пещеры… Вы что же думаете, что его кто-то затащил в этакую пещеру, где есть магнит… нет, ведь это же…

— А вы как это объясняете? — спросил командир, и казалось, что разговор этот не то надоел ему, не то стал утомлять.

Сакс молчал.


В три сорок ночи весь корабль наполнился протяжным звонком тревоги. Люди вскакивали с постелей и, ругаясь на чём свет стоит, на ходу одеваясь, мчались на свои посты. Роган уже через пять минут после начала тревоги очутился в рулевой. Астрогатора там ещё не было. Роган подбежал к центральному экрану. Чёрная ночь на востоке редела от бесчисленных белых вспышек. Казалось, будто летящий из одного пункта рой метеоритов атакует ракету. Он глянул на контрольные приборы поля. Автоматы он запрограммировал сам: они теперь уже не могли реагировать ни на дождь, ни на песчаную бурю. Из невидимой во тьме пустыни летело что-то и разбрызгивалось огненными бисеринками. На поверхности поля возникали взрывы, загадочные снаряды отскакивали, уже в огне чертили светящиеся, постепенно меркнущие параболы или стекали по выпуклости силовой оболочки. Вершины дюн возникали на миг из мрака и таяли; стрелки контрольных приборов лениво подрагивали — мощность, которую потребляла система эмиттеров на защиту от загадочной бомбардировки, была относительно невелика. Уже слыша за спиной шаги командира, Роган поглядел на спектроскопические индикаторы.

— Никель, железо, марганец, бериллий, титан, — прочёл на ярко освещённом щите астрогатор, став рядом. — Много бы я дал, чтобы посмотреть, что же это такое…

— Дождь металлических частиц, — медленно проговорил Роган. — Судя по разрядам, размеры их невелики…

— Охотно бы я поглядел на них вблизи… — буркнул командир. — Как вы думаете, может, рискнуть?

— То есть выключить поле?

— Да. На долю секунды. Небольшое количество их попадёт в зону защиты, а остальных мы отрежем, снова включив поле…

Роган довольно долго не отвечал.

— Что ж, можно бы… — нерешительно сказал он наконец.

Но не успел командир подойти к пульту управления, а светящийся рой уже угас так же внезапно, как и возник, и настала тьма, такая, которую знают лишь планеты, лишённые лун, кружащиеся вдали от центральных звёздных скоплений Галактики.

— Не удалась нам охота, — проворчал Горпах.

Он долго стоял, положив руку на главный выключатель, потом, слегка кивнув Рогану, вышел. Стонущий звук сигналов, отменяющих тревогу, наполнял все ярусы корабля. Роган вздохнул, ещё раз поглядел на экраны, залитые чёрной тьмой, и пошёл спать.

Туча

Они начинали уже привыкать к планете — к её неизменному пустынному облику с прозрачными тенями тающих, неестественно светлых облаков, между которыми и днём просвечивали яркие звёзды, к шороху песка, оседающего под колёсами и под ногами, к багровому грузному солнцу, касания которого неизмеримо нежнее, чем на Земле, и если подставишь ему спину, то почувствуешь не тепло, а вроде как молчаливое его присутствие.

По утрам исследовательские группы отправлялись на свои участки, энергоботы исчезали средь песчаных холмов, колыхаясь, словно неуклюжие лодки, опадала пыль, и оставшиеся на «Непобедимом» говорили о том, что будет на обед, что сегодня сказал радарный боцман боцману связистов, или пытались припомнить, как звали пилота, который потерял ногу во время аварии на навигационном спутнике Терра-5. Болтали вот так, сидя на пустых канистрах под корпусом, тень которого поворачивалась, словно стрелка гигантских солнечных часов, и всё удлинялась, пока не достигала линии энергоботов. Тогда люди вставали и начинали высматривать возвращающихся. Те же, что возвращались, голодные и усталые, разом утрачивали оживление, которое поддерживала в них работа. Даже группа «Кондора» через неделю перестала приносить сенсационные новости, сводившиеся к тому, что в обнаруженных останках удалось распознать кого-то из знакомых. То, что в первые дни было символом ужаса, привезли с «Кондора», тщательно упаковали (ведь как иначе назовёшь добросовестное укладывание всех уцелевших человеческих останков в герметические контейнеры, которые потом отправились вниз, на корму), и оно исчезло. И тогда люди, по-прежнему просеивающие песок вокруг кормы «Кондора» и обшаривающие его каюты и коридоры, вместо облегчения, которого, пожалуй, можно было ждать, начали испытывать томящую скуку и, словно забыв о том, что случилось с экипажем «Кондора», занялись коллекционированием дурацких пустячков, неизвестно кому принадлежавших прежде, оставшихся после несуществующих уже владельцев. Так что вместо документов, которые объяснили бы загадку — за неимением таких документов, — они привозили то старую губную гармонику, то китайскую головоломку, и предметы эти, уже лишённые своего мистического зловещего ореола, шли в оборот, становились словно бы общей собственностью команды. Роган, который нипочём бы не поверил, что такие вещи возможны, уже через неделю вёл себя точно так же, как и остальные. И только по временам, оставаясь один, задавал себе вопрос: зачем он, собственно, здесь? И чувствовал тогда, что вся их деятельность, вся их торопливая суетня, эти бесконечные исследования, просвечивания, собирания образцов, бурение скальных пород, осложнённые постоянной необходимостью соблюдать третью степень — открывать и закрывать силовое поле, держать наготове лазеры, заранее точно рассчитав зону их действия, вести постоянный оптический контроль, непрерывно пересчитывать людей, поддерживать многоканальную связь, — всё это сплошной грандиозный самообман. Что по сути дела они только и ждут какого-нибудь нового несчастного случая, новой беды и лишь притворяются, что это не так.

Сначала люди толпились по утрам перед лазаретом «Непобедимого», чтобы узнать новости о состоянии Кертелена. Он казался им не столько жертвой таинственного нападения, сколько неким нечеловеческим существом, совершенно несхожим с людьми; они будто бы целиком поверили в фантастические сказки и считали, что чуждые, враждебные силы этой планеты могут превратить одного из них в загадочное чудище. А на самом-то деле Кертелен был попросту калекой. Оказалось, впрочем, что его мозг, открытый всему, как у младенца, и такой же пустой, воспринимает сведения, которые сообщают врачи, и Кертелен понемногу учится говорить — именно как ребёнок. Уже не слышно было в лазарете ни нечеловеческого скулящего завывания, ни бессмысленного младенческого лепета, такого страшного в устах зрелого мужчины. Через неделю Кертелен начал выговаривать некоторые слоги и стал узнавать врачей, хотя и не мог произнести их имена. С этого времени интерес к нему начал понемногу падать, особенно когда врачи объяснили: он ничего не сможет рассказать о том, что и как с ним произошло, даже когда вернётся к норме или, вернее, окончит своё странное, но неизбежное обучение.

А работы шли своим чередом. Накапливались планы «города», уточнялись детали конструкций его «ветвистых пирамид», хотя предназначение их по-прежнему оставалось неясным. Астрогатор счёл, что дальнейшие изыскания на «Кондоре» ничего не дадут, и прекратил их. Сам же корабль приходилось бросить — ремонт его оболочки был не под силу инженерам «Непобедимого», а к тому же имелись дела, гораздо более срочные и важные. Забрали только на «Непобедимый» множество энергоботов, транспортёров, вездеходов и всякой аппаратуры, а остов «Кондора» — после такого опустошения он сделался и вправду остовом — наглухо закрыли, теша себя надеждой, что либо они сами, либо какая-то очередная экспедиция отбуксирует всё же корабль в родной порт. Горпах перебросил группу с «Кондора», работавшую под руководством Реньяра, на север; там она присоединилась к группе Галлахера. Роган теперь стал главным координатором всех исследований и отлучался с «Непобедимого» лишь ненадолго, да и то не каждый день.

Ведя раскопки в лабиринте ущелий, орошаемых подземными источниками, группы Реньяра и Галлахера сделали странные открытия. Слои осадочных пород перемежались прослойками вещества, имевшего не планетное происхождение. Специалисты мало что могли сказать по этому поводу. Выглядело это так, будто на древний базальтовый щит, глубинный пласт коры, миллионы лет назад легло бесчисленное множество металлических осколков, возможно, попросту частиц металла (была высказана гипотеза, что в атмосфере Регис распылился гигантский железо-никелевый метеорит и огнистым дождём впаялся в горные породы той древней эпохи), и эти осколки или частицы, медленно окисляясь, вступая в химические реакции с окружающей средой, в конце концов преобразовались в слои буровато-чёрных, а местами красновато-рыжих отложений. Ранее проводившиеся раскопки затрагивали едва лишь верхние слои коры, геологическая структура которой своей сложностью могла ошарашить и самого опытного планетолога. Когда пробурили скважину до базальта возрастом в миллиард лет, то оказалось, что в лежащих на нём породах, несмотря на значительную их перекристаллизацию, обнаруживается углерод органического происхождения. Сначала подумали, что эта местность ранее находилась на дне океана. Но в слоях уже настоящего каменного угля были найдены отпечатки многих видов растений, которые могли произрастать лишь на суше. Реестр живых существ, обитавших на суше, постепенно дополнялся и разрастался. Стало уже известно, что триста миллионов лет назад в джунглях планеты водились примитивные пресмыкающиеся. Часть позвоночника и обломки роговых челюстей одного из них учёные доставили на корабль с триумфом, которого, однако, не разделил экипаж.

Жизнь на суше словно бы начинала развиваться дважды. Первая катастрофа произошла около ста миллионов лет назад; тогда началось стремительное вымирание животных и растений, вызванное, вероятно, вспышкой Новой. Но впоследствии жизнь здесь возродилась и буйно расцвела, образовав новые формы; ни количество, ни степень сохранности обнаруженных остатков не давали оснований для более точной классификации, но удалось установить, что на планете никогда не было существ, подобных млекопитающим. Ещё через девяносто миллионов лет произошла другая вспышка Новой, но теперь уже на большом расстоянии от Регис; удалось обнаружить следы этой вспышки в виде радиоактивных изотопов. По приблизительным подсчётам интенсивность жёсткого излучения на поверхности планеты не была настолько высокой, чтобы вызвать массовое вымирание всего живого. Тем более непонятно было, почему с тех пор остатки животных и растений всё реже и реже встречались в геологических наслоениях. Зато всё больше становилось этих спрессованных «осадков» — сульфидов сурьмы, окислов молибдена, закисей железа, солей никеля, кобальта и титана. В этих металлических слоях, относительно неглубоких, возрастом от шести до восьми миллионов лет, имелись кое-где очаги высокой радиоактивности, но в соизмерении с возрастом планеты эта радиоактивность была кратковременной. В общем получалось, что в ту эпоху по какой-то причине произошёл ряд бурных, но сугубо локальных ядерных реакций, продукты которых и содержались в «металлических осадках». Кроме гипотезы насчёт «железисторадиоактивного метеорита», высказывались и другие, совсем уж фантастические, связывающие эти необычные очаги «радиоактивного зноя» с катастрофой на планетах Лиры и с гибелью тамошней цивилизации. Предполагали, например, что при попытках колонизовать Регис III произошли ядерные сражения между экипажами посланных сюда кораблей. Но и такая гипотеза не объясняла, откуда взялись эти странные металлические слои такой толщины, а пробные бурения показали, что они имеются и в других, довольно отдалённых районах. Во всяком случае, неизбежно складывалось представление, столь же загадочное, сколь и бесспорное: жизнь на суше погибла в тот же период — продолжавшийся несколько миллионов лет, — когда начали формироваться металлические слои. Причиной этой гибели всего живого не могла быть радиация: общее количество излучения в пересчёте на эквивалент ядерных взрывов составляло максимум двадцать — тридцать мегатонн. Такие взрывы (если это вообще были взрывы, а не какие-либо иные ядерные реакции), распределённые на сотни тысячелетий, безусловно, не представляли серьёзной опасности для биологической эволюции. Подозревая какую-то связь между металлическими отложениями и руинами «города», учёные настаивали на том, чтобы продолжать исследования. Это было сопряжено с многочисленными трудностями, поскольку вскрышные работы и рытьё карьеров требовали переброски больших масс почвы. Единственным выходом было пробивать штольни, но тогда людей, работающих под землёй, уже не сможет защитить силовое поле. И всё же работы постановили продолжить; решающую роль тут сыграло то, что на глубине двадцати с лишним метров, в пласте, изобиловавшем окислами железа, были найдены ржавые обломки весьма странной формы, похожие на разъеденные коррозией и распавшиеся элементы каких-то миниатюрных механизмов.

На девятнадцатый день после посадки корабля над районом, где работали горняки, начали собираться гряды туч, невиданно плотных и тёмных. Около полудня разбушевалась гроза, по силе превышающая земные грозы. В хаосе непрерывно сверкающих молний смешались небо и скалы. Вздувшиеся потоки, мчась по извилинам ущелий, начали заливать штреки, людям пришлось выбраться оттуда и укрыться вместе с автоматами под куполом главного силового поля, в которое били километровые молнии. Тучи постепенно перевалили на запад и чёрной, исчерченной молниями стеной закрыли весь горизонт над океаном. Возвращаясь на корабль, горняки обнаружили по дороге массу чёрных металлических зёрнышек. Решив, что это и есть знаменитые «мушки», тщательно их собрали и привезли на корабль. Учёные ими заинтересовались, но это не были останки насекомых — тут сомневаться не приходилось. Состоялось очередное совещание специалистов, неоднократно переходившее в ожесточённые споры. Наконец решили отправить экспедицию в северо-восточном направлении, дальше района ущелий и металлических пластов, поскольку на гусеницах машин «Кондора» были обнаружены частицы некоторых весьма интересных минералов, не встречавшихся ни на одном из обследованных участков.

Экспедиция в составе двадцати двух человек, превосходно снаряжённая, с энергоботами, шагающим излучателем с «Кондора», вездеходами, роботами, в том числе двенадцатью арктанами, снабжённая автоматическими экскаваторами и бурами, запасами кислорода, пищи и ядерного топлива, отправилась на следующий день под руководством Реньяра. С ней поддерживали непрерывную радио- и телевизионную связь, пока выпуклость планеты не преградила путь ультракоротким волнам. Тогда вывели на стационарную орбиту автоматический телевизионный ретранслятор, и связь опять наладилась. На второй день пути, около полудня, Реньяр сообщил Рогану, что хочет хорошенько осмотреть почти целиком засыпанные развалины на дне неглубокого кратера. Часом позже качество радиосвязи ухудшилось из-за сильных атмосферных помех. Пришлось перейти на диапазон более коротких волн; приём улучшился. Вскоре вслед за этим, когда начали стихать раскаты дальней грозы, движущейся с севера на восток, то есть в том же направлении, что и экспедиция, радиосвязь внезапно прервалась. Особенно странным было то, что одновременно ухудшилась и телевизионная связь — ведь она поддерживалась через внеатмосферный спутник и не зависела от состояния ионосферы. К часу дня была потеряна всякая связь с экспедицией. Ни техники, ни даже физики, призванные на помощь, не могли объяснить этого явления. Похоже было на то, что металлическая стена опустилась где-то в пустыне, отрезав экспедицию, находящуюся в ста семидесяти километрах от «Непобедимого».

Назад Дальше