Юрий Петрович с благодарностью отметил, что Илья говорит о сыне в настоящем времени, как о живом.
В квартире был относительный порядок. Никаких следов взлома, обыска, борьбы, во всяком случае, на первый взгляд. Юрий Петрович бросил чемодан и тут же стал звонить в прокуратуру. Там любезно сообщили, что тело его сына в данный момент находится в морге при двадцать второй больнице, продиктовали адрес.
Илья взялся подвезти их туда. Они не стали переодеваться, пить чай, отправились сразу. И уже через сорок минут узнали, что тело кремировано. Скандалить с рыжекудрой хладнокровной ведьмой, сотрудницей морга, не было ни сил, ни смысла.
– Вы должны получить под расписку вещи и ценности, – сказала она и, сняв телефонную трубку, быстро произнесла какой-то номерной код. Через несколько минут появился мрачный верзила в зеленом халате и молча положил на стол крошечный пластиковый мешочек с рыжей клеенчатой биркой.
Внутри лежал старинный золотой крестик и обрывок тонкой золотой цепочки. Крестик бы погнут и как будто оплавлен. Но сохранилось крошечное распятие, тисненые буквы «Спаси и сохрани» и инициалы «С.С.».
Крестик когда-то принадлежал Сергею Соковнину, который приходился Никите двоюродным прадедушкой. Не узнать эту вещь было невозможно. Никита никогда не снимал крест, из-за этого родителей даже пару раз вызывали в школу. Предмет религиозного культа заметил на груди ребенка бдительный учитель физкультуры.
Ольга Всеволодовна сжала крестик в кулаке. Юрий Петрович расписался там, где указал фиолетовый отманикюренный ноготь рыжей ведьмы. И в голове у него мелькнуло, что еще одна вещь, с которой Никита не расставался, должна была уцелеть при пожаре. Он хотел спросить, но передумал.
* * *Наркотическое вещество, обнаруженное в банке из-под растворимого кофе, относилось к новому поколению синтетических препаратов. Называлось оно псилобицин и на территории России встречалось довольно редко.
В отделе по борьбе с наркотиками Леонтьеву сказали, что массового распространения этот самый псилобицин пока не имеет, а потому никаких специальных сведений, касающихся источников распространения, нет.
Как многие синтетические наркотики, псилобицин действует быстро и грубо. Привыкание почти моментальное, достаточно одной, максимум двух доз. Через неделю регулярного приема развивается слабоумие. В мозгу и в центральной нервной системе происходят необратимые изменения. Смерть может наступить в любой момент от малейшей передозировки.
Псилобицин хорошо растворяется в воде, еще лучше в спирте. Доза, равная десяти миллиграммам, может быть использована как быстродействующий яд, относящийся к группе так называемых функциональных, то есть поражающих преимущественно центральную нервную систему.
– Сто грамм псилобицина – это примерно тысяча долларов, – сказала капитану Леонтьеву эксперт из отдела по борьбе с наркотиками.
"То есть одна пятая гонорара, который получает сегодня недорогой киллер, – уточнил про себя капитан. Конечно, с киллерами обычно расплачиваются живой валютой. Но всякое бывает. А если убийца одноразовый, к тому же сидит на игле, то вполне разумно вручить ему такой вот скромный аванс. Однако если он и правда одноразовый, то его, вероятно, уже нет на свете. То есть искать Антосика просто не имеет смысла?
Но, с другой стороны, серьезный профессиональный убийца не стал бы селиться в соседнем подъезде, а если бы и поселился на некоторое время, то уж точно не стал бы там держать оружие и наркотики. Впрочем, если учесть, что на самом деле никаких твердых законов и правил в этой работе не существует и в конечном счете большинство наемных убийц остаются самоучками, то вся логическая цепочка рассыпается".
Он понял, почему так взвинчен. Впервые за его недолгий оперативный век ему пришлось всерьез заниматься совершенно латентным убийством, жертвой коего стал не бандит и даже не бандитствующий бизнесмен, а самый что ни на есть мирный, безобидный, очень талантливый человек.
Людей мирных и безобидных редко убивают таким изощренным способом, с инсценировкой. Для этого существует специальная порода киллеров, немногочисленная и дорогая. Их называют натуралистами. Они умеют убивать так, что смерть выглядит естественной и невозможно отыскать никаких признаков насилия. Их услуги стоят очень дорого…
И Леонтьев так глубоко задумался, что чуть не проехал нужную станцию, выскочил в закрывающиеся двери и сразу почему-то побежал, хотя вовсе не опаздывал. Галина Ивановна Ракитина, бывшая жена Никиты Юрьевича, ждала его у себя дома к половине пятого, а было только четыре. В тихом переулке он сбавил шаг, заставил себя успокоиться и сосредоточиться на предстоящем разговоре.
Дверь открыла высокая, довольно полная брюнетка. Крупный, ярко накрашенный рот, выпуклые влажные глаза.
– Его убили, – сообщила она, громко и даже торжественно, едва капитан переступил порог, – я это знаю совершенно точно.
– Почему вы так думаете? – спросил Леонтьев снял плащ и повесил на вешалку.
– Тут нечего думать. Проходите. Присаживайтесь. Я вам сейчас все расскажу.
В квартире была идеальная, стерильная чистота. Ни пылинки. Было похоже, что здесь совсем недавно прошел евроремонт, мебели мало, но вся новая, не то чтобы дорогая, однако качественная, удобная, натуральное дерево. Капитан автоматически отметил про себя, что бывшая жена известного писателя, женщина одинокая и безработная, отнюдь не бедствует. Ну и ладно, ну и дай ей Бог.
– Тапочки наденьте, пожалуйста, – спохватилась хозяйка, когда он шагнул на лаковый светлый пол гостиной.
– Да, конечно, простите, – капитан вернулся в прихожую, снял ботинки, сунул ноги в мягкие тапки. Их было пар десять, не меньше, в специальном войлочном мешке, который висел в прихожей.
«Как в музее», – подумал капитан, усаживаясь в бархатное пестрое кресло у журнального столика.
– Курить у нас нельзя, – предупредила хозяйка, хотя он и не собирался, сигарет не доставал.
Она уселась напротив, окинула его холодным оценивающим взглядом, потом глубоко вздохнула, и лицо ее вдруг приобрело весьма печальное, даже жалобное выражение. В больших выпуклых глазах блеснули слезы.
– Это такое горе… – прошептала она, – вы знаете, мы давно разведены, но оставались очень близкими людьми.
– Да, понимаю, – кивнул капитан, – скажите, Гадина Ивановна, когда вы видели Никиту Юрьевича в последний раз?
– Я очень прошу меня не перебивать, – быстрым, одышливым шепотом произнесла она и подняла полную руку, как будто защищаясь, – сначала я все вам расскажу, что мне известно, а потом вы будете задавать вопросы. Мне так удобней.
– Пожалуйста, – кивнул капитан, – я вас слушаю.
– Я профессиональный психолог, знаю два языка, английский и французский, но не могу найти работу, – начала она, и в голосе ее теперь звучало нарочитое спокойствие, отдающее внутренней тихой истерикой. – В наше кошмарное время профессионалы никому не нужны. А у меня ребенок. У вас есть дети?
– Нет.
– Но вы все равно меня понимаете. Так вот. Я долго мучилась, пытаясь найти приличную работу, по специальности. Каждый раз неудачно. И вот три месяца назад мне предложили наконец вариант, который показался вполне приличным, а главное, надежным и долговременным. Организовывалась фирма, то есть не фирма, акционерное общество с ограниченной ответственностью. Торговля недвижимостью. Им, разумеется, был необходим психолог. В принципе психолог всем необходим, но не все это понимают. Кстати, тот факт, что они это понимали, вызвал у меня большое доверие. Мне предложили не просто должность. Мне предложили стать одним из совладельцев, то есть сразу приобрести часть акций, причем на очень выгодных условиях. Разумеется, у меня не было необходимой суммы, и быть не могло. Но возник вариант, который показался мне приемлемым, – она говорила монотонно и как будто спокойно, но, казалось, в любой момент может разрыдаться.
– Простите, Галина Ивановна, – осторожно перебил ее капитан. – Я все-таки хотел спросить вас, когда вы в последний раз видели Никиту Юрьевича?
– Не надо меня сбивать! – истерика почти вырвалась наружу, в голосе прозвучали визгливые неприятные нотки. – Разве вы не понимаете, как мне сейчас тяжело? Я места себе не нахожу, у меня такая травма. Прошу вас, дайте мне все рассказать. А потом уж задавайте ваши вопросы.
– Хорошо, – кивнул капитан, – если вам будет легче… Я вас слушаю, Галина Ивановна.
– Так вот, мне предложили очень выгодный вариант. Суть заключалась в том, что вместо денег я просто пишу расписку, будто они взяты мною в долг у некой другой фирмы, и эта расписка является как бы моим взносом за часть акций. Мне объяснили, что на самом деле это чистая формальность для каких-то там официальных инстанций. А расписка представляла собой просто листок бумаги, даже нотариус ничего не заверял. Причем люди, которые мне это предложили, внушали доверие. Я все-таки профессиональный психолог и уж как-нибудь в людях разбираюсь.
– Так вот, мне предложили очень выгодный вариант. Суть заключалась в том, что вместо денег я просто пишу расписку, будто они взяты мною в долг у некой другой фирмы, и эта расписка является как бы моим взносом за часть акций. Мне объяснили, что на самом деле это чистая формальность для каких-то там официальных инстанций. А расписка представляла собой просто листок бумаги, даже нотариус ничего не заверял. Причем люди, которые мне это предложили, внушали доверие. Я все-таки профессиональный психолог и уж как-нибудь в людях разбираюсь.
– А можно конкретней? Что за люди? Где и как вы с ними познакомились? Фамилии, телефоны?
– Они позвонили мне сами. Мои данные есть в компьютере фирмы по трудоустройству.
– То есть никто вам этих людей не рекомендовал?
– Ну, знаете, если ждать рекомендаций, до старости просидишь без работы, – она возмущенно передернула полными плечами, – в наше время надо хвататься за каждую возможность. Нельзя зевать и ждать каких-то там рекомендаций. – Ну хорошо, а фамилии?
– Они теперь уже не имеют значения, их фамилии. Это были мошенники, совершенно вымышленные персонажи.
– Подождите, – перебил капитан, – то есть вы по предложению незнакомых людей написали расписку, что взяли деньги, но денег не брали? Какая сумма?
– Пятьдесят тысяч долларов. Послушайте, как вас зовут, я забыла…
– Андрей Михайлович.
– Так вот, Андрей Михайлович, вы меня извините, но не надо делать из меня идиотку. Все выглядело очень солидно.
– Вы видели какие-нибудь документы этих людей, фирмы или как там – акционерного общества?
– Ну разумеется. Меня оформили на работу, я написала заявление, заполнила анкету, наконец, мне был выплачен аванс, пятьсот долларов. Моя зарплата на первых порах должна была составлять полторы тысячи. Так вот, меня оформили на работу и тут же выплатили аванс. И только после этого я написала расписку. Вы поймите, это была чистая формальность. Мне объяснили, что никто никогда этих денег с меня не потребует. А я к этому моменту была настолько измотана поисками работы, дошла до точки, как говорится… Вы знаете, что такое для человека моего уровня, с моим образованием, с моим профессионализмом…
– Ну хорошо, – не выдержал капитан, – а какие-нибудь бумаги у вас сохранились?
– Нет. Все взял Никита. Была копия расписки, анкета, там много было бумаг. Не перебивайте меня, теперь я перехожу к главному. Через несколько дней мне позвонили и потребовали вернуть долг, в самых грубых выражениях. Я, разумеется, тут же попыталась связаться с теми людьми, но они исчезли. Их телефоны не отвечали. У меня было два номера мобильных телефонов, и там просто произносился стандартный текст: «Абонент временно недоступен». А угрозы продолжались. Это был такой кошмар, я не могу вам передать… Люди на джипе стали преследовать мою дочь.
– Вы пробовали обращаться в милицию?
– Нет, конечно.
– Почему?
– Вы, честное слово, задаете наивные вопросы. Ну кто же в наше время обращается в милицию? Там ведь сидят такие же бандиты.
– Спасибо на добром слове, – усмехнулся капитан.
– Нет, ну вас я не имею в виду. Просто всем известно… Нам с Машей пришлось такое пережить… Записки с угрозами, бесконечные звонки. Они даже приходили домой. Вы бы видели этих людей!
– А записки сохранились?
– Их тоже забрал Никита. Мне больше не к кому было обратиться. Все-таки Маша – его дочь. И вы знаете, ему удалось довольно быстро все уладить. Во всяком случае, нас с Машей оставили в покое.
– Каким же образом он все уладил?
– Понятия не имею. Ну, разумеется, мне пришлось выслушать от него массу неприятных слов, и сначала он ничего не обещал, а потом, буквально через несколько дней, позвонил и сказал, что все нормально.
– И вы не поинтересовались, как ему удалось решить проблему?
– Конечно, поинтересовалась. А как же?! Я ведь прекрасно понимаю, что такой суммы у него тоже нет. Но он не стал ничего объяснять. А потом улетел в Анталью. Сказал, что на неделю. После этого я его не видела.
– Подождите, как в Анталью? Когда? В прихожей хлопнула дверь, и через минуту на пороге гостиной появилась девочка лет двенадцати. Капитан никогда не видел живого Ракитина, но тут же заметил, что Маша удивительно похожа на отца. Тонкое, чуть вытянутое лицо, светлые волосы, большие серые глаза.
Широкий джинсовый комбинезон был велик ей размера на четыре и довольно нелепо выглядел на тоненькой фигурке. Огромные полосатые «платформы» напоминали копытца. Капитан машинально отметил про себя, что нынешняя подростковая мода – как они себя называют? рэперы? рейверы? – совершенно дикая какая-то, особенно, когда все эти огромные грубые вещи надевает на себя тоненькая, хрупкая девочка.
– Куда в ботинках? – деловито спросила Галина. – Иди надень тапочки, вымой руки и согрей себе суп.
– Здравствуй, мамочка, – Маша скинула ботинки, вошла и уселась в кресло, – добрый день, – кивнула она Леонтьеву, окинув его быстрым внимательным взглядом из-под длинной челки.
– Маша, я кому сказала? Нечего здесь сидеть. Это из милиции пришли. Разговор не для тебя. Иди мой руки, ешь и садись за уроки.
– Хорошо, мам, сейчас. Вы по поводу папы? – обратилась она к капитану.
– Да. Меня зовут Андрей Михайлович.
– Очень приятно. Маша Ракитина, – слабо улыбнулась девочка, – вы все-таки пытаетесь расследовать это дело?
– Маша! – повысила голос Галина. – Ты мешаешь, иди.
– Простите, Галина Ивановна, если не возражаете, я бы с Машей тоже хотел поговорить, – вмешался капитан.
– Хорошо, потом. Позже, – раздраженно махнула рукой Галина. – Сначала я должна все рассказать. Ребенка вообще не стоит в это впутывать. Хватит с нее. Так вот, он улетел в Анталью. Это было совершенно неожиданно…
– Значит, вы из милиции? – задумчиво спросила Маша, когда в долгом возбужденном монологе Галины наметилась небольшая пауза.
– Да, – кивнул Леонтьев.
– А можно посмотреть ваши документы?
– Маша! – отчаянно выкрикнула Галина. – Выйди сейчас же! Как ты себя ведешь?
– Она ведет себя совершенно правильно, – улыбнулся капитан и протянул Маше удостоверение.
– Спасибо, Андрей Михайлович, – девочка внимательно изучила документ и вернула его Леонтьеву. – Все говорят, что это был несчастный случай.
– Пока нет полной ясности.
– Ее и не будет.
– Нет, ну это невозможно! – взорвалась Галина. – Куда ты лезешь? Ну куда? У нас взрослый, серьезный разговор…
Маша ничего не ответила, продолжала сидеть и смотреть на капитана. По ее лицу было видно, что сейчас она пытается принять какое-то очень важное решение.
Наконец, не сказав ни слова, она встала, вышла из гостиной, вернулась через несколько минут и протянула Леонтьеву большой плотный конверт.
– Вот, посмотрите.
Капитан вытащил тонкую пачку цветных фотографий. В нескольких ракурсах был заснят черный джип, трое накачанных типичных «братков» рядом с машиной. Было похоже, что кадры делались скрытой камерой, однако снимавший постарался, чтобы четко просматривались лица людей.
На последних двух снимках капитан увидел Галину, а рядом с ней пожилого полного мужчину. Крупное, благообразное лицо, рыжая бородка, ободок рыжих кудрявых волос вокруг розовой блестящей лысины. Они стояли у светлого новенького «жигуленка». На одном снимке мужчина, галантно склонившись, целовал Галине руку. На другом они просто стояли и разговаривали, причем было ясно, что этот снимок сделан специально, чтобы лицо мужчины запечатлелось анфас, как можно четче и крупней.
– Вот эти, с джипом, ждали меня у школы, потом ехали медленно вдоль тротуара, когда я шла домой. Позже они пришли в квартиру. Они говорили маме, что изнасилуют и убьют меня у нее на глазах, если она не вернет деньги. А этот толстый лысый с «жигуленком» вытянул у мамы расписку. Папа забрал пленки и готовые фотографии вместе со всеми документами и копией расписки, велел, чтобы я никому никогда не говорила, что снимала этих людей. Но я на всякий случай отпечатала для себя, и вот видите, они пригодились.
– Откуда ты их снимала? – тихо спросил Леонтьев.
– Из окошка кухни. Я задвинула шторы, оставила маленькую щелочку. Они ничего не заметили.
– Сумасшедший дом! – внезапно выкрикнула Галина и схватилась за голову.
Все это время она сидела молча. Для нее фотографии были такой же неожиданностью, как и для капитана.
– Я знала, что этим кончится, – проговорила она, чуть понизив голос после крика и продолжая сжимать ладонями виски, – я предупреждала Никиту много раз.
– Простите, это вы о чем? – не понял капитан.
– Понимаете, в чем дело, Никита читал ей вслух каждую написанную главу, прямо с компьютера, – заговорила она быстро, взахлеб. – Он пичкал ее своими детективами. Маша часто жила у него, она была его первым и главным слушателем. И потом, они постоянно играли в эти идиотские логические игры. Я говорила, что ребенку это вредно, я лучше знаю, я все-таки психолог. Он выдумывал для нее коротенький сюжет, безвыходную ситуацию, логический тупик, а Маша искала выход. Вы бы слышали, как чудовищно это звучало со стороны! Он вынуждал ребенка рисковать жизнью. Пусть в игре, пусть на словах, но это же страшно вредно для детской психики! Господи, а если бы бандиты заметили, что она их снимает? Извините… – Галина резко встала и выбежала из комнаты. Она заплакала, и в глаза ей сразу попала тушь, потекла по щекам черными ручьями.