– Не пугайтесь. Насколько я помню, вы этого сами хотели. Вразумить вас было просто невозможно, пришлось уступить. Так что теперь воспримете сложившуюся ситуацию мужественно!
– Что? – выдавила жалобный звучок Алена, которая совершенно ничего не понимала.
Что, какую ситуацию она должна воспринять мужественно? Кто он, человек рядом? Где она находится?
И словно в ответ на панический вопль, прозвучавший в ее мозгу, снова раздался хохот Жанны, и снова полетели перед Алениными глазами черные мушки, и снова подкатила к горлу тошнота…
Утро. Тошнота. Незнакомый человек рядом.
Она опять зажмурилась.
Ее тошнит от отвращения к нему, к себе, к сложившейся ситуации? К той самой, которую надо воспринять мужественно… А почему не женственно? Или ее тошнит по некоей причине, которая могла произойти от частого и неумеренного потребления… нет, не алкоголя или сигарет, как можно было подумать, – от частого и неумеренного потребления поцелуев любимых губ и всего того, что за этими поцелуями следовало?
Вот-вот, особенно того, что за ними следовало!
– Черт! – снова раздался рядом хриплый голос. – Кажется, оная ситуация может стать достоянием гласности. Не хотите быстренько сбежать к себе в номер?
– Куда?!
– Да вы совсем спите! – с досадой пробормотал незнакомец. – Ладно, будь что будет. Да тише, не стучите! Иду!
Сумасшедший какой-то… Алена и не думала стучать! А куда он собрался идти?
В очередной раз она решилась открыть глаза и смутно различила мужчину, голого по пояс, в джинсах, но босого. Босого… Это слово ей что-то напомнило. Только вот что? А босой мужчина подошел к окну, за которым клубилась бледная серость, и приоткрыл створку со словами:
– Вы? Что случилось?
«Сложившаяся ситуация» постепенно воспринималась Аленой. Так, значит, это не Жанна хохотала! Кто-то стучал в окно, и дребезжание стекла разбудило Алену и ее… соседа. Ах вот он кто такой, босой мужчина! Кажется, она начинает вспоминать…
Начать-то она начала, но продолжить не успела.
– Что?! – воскликнул в минуту сосед, все еще стоящий перед окном. Голос его звучал так, словно он был чем-то потрясен. – А откуда… Ладно, погодите. Сейчас я открою.
И он быстро прошел к двери.
Способность соображать вернулась к Алене, и она поняла, что сейчас в комнату войдет еще какой-то человек. И увидит ее в мужской постели!
Она рванулась было, но запуталась в простыне, в которую почему-то была обернута, точно в кокон. На шум обернулся сосед:
– Нет, лежите. Или сидите, как угодно. Но не уходите. Обстоятельства изменились. Вы мне здесь очень понадобитесь. Только постарайтесь проснуться наконец!
И он вышел, а Алена торопливо ощупала себя руками.
Так. Вроде все на месте. В смысле одежды. Это успокаивает. Даже тошнота вроде прошла. О причинах столь неприятного явления она подумает потом, на досуге, а сейчас надо подготовиться к встрече с каким-то незнакомцем. Сосед – ладно, хотя она даже имени его не знает, но он уже как бы свой, почти родной и близкий…
Алена запустила пальцы в свои пышные вьющиеся волосы и попыталась хоть как-то распутать то воронье гнездо, которое, как всегда, образовалось у нее на голове после сна.
Игорь любил трепать ее волосы, удивляясь, какие они мягкие, легкие, тонкие, пушистые. И у него волосы были точно такие же – как шелк, который мягко обвивался вокруг Алениных пальцев. Тонкий темный шелк…
– Я умру от этой любви, – жалобно прошептала Алена, и слезы подкатили к ее глазам. – Я умру!
Такой – в коконе из простыни, с воздетыми, словно в отчаянии, руками, со слезами на глазах, – она и предстала пред взорами двух мужчин, вошедших в комнату.
– Спокойно, дорогая, – насмешливо сказал тот, которого Алена называла «соседом». – Сейчас не время рвать на себе волосы. Тут такие проблемы, не нашим чета.
– Извините, – пробормотал другой человек, застывший на пороге. – Извините, Виктор Васильевич, я не знал, что вы не один, а то бы я ни за что… – Тут он безнадежно махнул рукой: – А впрочем, мне больше просто не к кому было обратиться!
– Ладно, сейчас не до бытовых мелочей, входите, садитесь, – ответил сосед, которого, как оказалось, звали Виктором Васильевичем. Виктором… Хм, бывают же на свете совпадения! Курит те же папиросы, что и тот, другой Виктор, из Хабаровска, зовут так же, да и во внешности много общего: резкость черт, рыжеватые волосы, эта настороженность повадки…
Она не успела найти новых примет сходства: сосед заговорил снова, настойчивей:
– Садитесь, господин Холстин, переведите дух. У меня тут коньяк, хотите выпить? На вас лица нет!
Холстин?! Алена уставилась на гостя во все глаза.
Это Холстин?! Тот победитель жизни, которым она любовалась несколько часов назад в столовой? Батюшки-светы… Теперь она бы не узнала его. И не только потому, что он одет уже не в дорогой льняной костюм, а в простые джинсовые шорты и невзрачную серую майку, да и на ногах не мокасины из змеиной кожи, а сланцы.
Не в одежде дело. Что послужило причиной другой метаморфозы, которая произошла с ним за одну ночь? Виктор Васильевич выразился очень точно: прежнего лица – красивого, ироничного, победительного! – на Холстине и впрямь не было. Оно куда-то подевалось, а вместо него образовалась смятая, почти бесформенная маска из складок и морщин.
– Да нет, мне не стоит пить, – нерешительно сказал Холстин. – Если придется вызывать милицию, лучше быть трезвым. Если бы кофе…
– Кофе у меня нету, – пожал плечами сосед. – Уж не взыщите.
– У меня есть, – решилась подать голос Алена. – Правда, растворимый, но очень хороший – «Якобс монарх». Хотите? На кухне электрический чайник, я быстро приготовлю. У меня даже сливки сухие есть.
– Я не могу пить растворимый кофе, – с глубокой тоской признался Холстин. – Извините. У меня от него язва обостряется. Со сливками или без сливок – все равно.
– Чем богаты… – развела руками Алена.
– Да и не до кофе сейчас, – нетерпеливо сказал сосед (отчего-то Алена ну никак не могла заставить себя называть его по имени-отчеству. Виктор Васильевич – ему не шло это. Виктор – еще ладно, туда-сюда, однако в ее восприятии он звался по-прежнему – сосед. Сосед Соседович!). – Дорогая, быстро вставай, пойдем посмотрим на то, что обнаружил господин Холстин около своего коттеджа нынче утром.
– Вы хотите взять ее с собой?!
Холстин выразил свое негодование так быстро и так громко, что Алена и рта не успела открыть, чтобы выразить, в свою очередь, собственное негодование, правда, по другому поводу, в следующих словах: «Что вы себе позволяете?! Какая я вам „дорогая“?! Нельзя делать такие далеко идущие выводы из одной совместно проведенной ночи! Тем более что, кажется…»
Неизвестно, что она еще хотела бы высказать, но не высказала, потому что Холстин вновь заговорил:
– Но ведь такое нельзя никому дове…
– Вам придется это выдержать, господин Холстин, – перебил его Сосед Соседович, присаживаясь на кровать рядом с Аленой и слегка ее приобнимая. При этом он незаметно стиснул ее плечо так, что рвущийся наружу возмущенный вопль: «Как вы смеете?!» – в очередной раз застрял в Аленином горле. Отчасти потому, что ей вспомнилось любимое Жаннино выражение: «Поздняк метаться!»
К несчастью, бывшая подруга-приятельница, а ныне победившая по всем очкам соперница снова оказалась права. Какой смысл строить из себя… э-э, пардон, девочку, если ты спала с этим человеком в одной постели, предоставив ему все мыслимые и немыслимые возможности трогать, лапать, щупать и ласкать себя во всех местах. Правда, создается впечатление…
– Мне понадобится помощь надежного человека, а этой даме я вполне доверяю, – вторгся в ее мысли голос Виктора Васильевича, и Алена вспомнила, как он говорил – мол, не доверяет даме по имени Интуиция. Ага, интуиции – нет, а ей, значит, доверяет!
Интересно, откуда что взялось? Ведь и она ему тоже доверяет чуть ли не с первой минуты их более чем странной встречи. Может быть, этой ночью все-таки что-нибудь…
Нет!
И вообще, сейчас совершенно не в этом дело. Не о том, Алена, думаешь. Как и всегда, впрочем! Надо сосредоточиться, тем более что сосед продолжал:
– Да-да. Ей я доверяю, зато не слишком-то доверяю вам, господин Холстин.
Холстин зыркнул на него из-под бровей и угрюмо кивнул:
– Что ж, ваше право. Хотя зря вы это. Уже копали, копали, я ни сном ни духом… Какое безумие – связь между этими делами искать! Чистой воды совпадение! В огороде бузина, а в Киеве дядька.
– Ну, по-моему, дядька значительно ближе, – усмехнулся сосед. – Ведь вы женитесь не на ком ином, как на Ирине Покровской. Это тоже совпадение? Чистой воды?
Холстин снова зыркнул из-под бровей, и Алене показалось, что в глазах у него появилось выражение страдания:
– Вот именно! Представьте себе! Совпадение! И я рад такому совпадению, потому что если я и причинил когда-то какое-то зло, хотя бы косвенно, нечаянно, то теперь могу отчасти свою вину загладить. Но можете поверить, когда я сделал Ирине предложение, я представления не имел о том, кто она и кто ее отец. Вы же видели ее, вы можете понять мужчину, на пути которого встречается такая необыкновенная девушка. А что касаемо тех дел… Я о них давно забыл и вспомнил, только когда наш общий знакомый Крайнов явился нервы мне мотать. Он да ваши боевые товарищи так меня трясли, что я даже задумался: а не уложить ли мне сразу на всякий случай чемоданчик для пребывания в сизо? А между прочим, Крайнов тогда, в те давние времена, сам же и разболтал мне, кто именно из его сотрудников такой строптивый, не хочет тем делом заниматься, из-за кого он вынужден от выгодного заказа отказаться. Он сам вас заложил, если хотите знать. И если бы я хотел, я бы еще тогда с вами разобрался, а не ждал три года. Вы и не знаете, сколько я из-за вас за последние два месяца натерпелся! Вдобавок пресса пронюхала, что меня допрашивали в связи с вашим знаменитым взрывом, и вы не представляете, сколько сил и денег было затрачено, чтобы сдержать тех, кто начал под меня копать. Только подозрений в покушении на убийство мне не хватало! Был бы я таким, каким меня считают, я бы ее уже давно под асфальт закопал. Можете не сомневаться, я бы к вам в жизни не пришел, если бы не…
– Вот именно! Представьте себе! Совпадение! И я рад такому совпадению, потому что если я и причинил когда-то какое-то зло, хотя бы косвенно, нечаянно, то теперь могу отчасти свою вину загладить. Но можете поверить, когда я сделал Ирине предложение, я представления не имел о том, кто она и кто ее отец. Вы же видели ее, вы можете понять мужчину, на пути которого встречается такая необыкновенная девушка. А что касаемо тех дел… Я о них давно забыл и вспомнил, только когда наш общий знакомый Крайнов явился нервы мне мотать. Он да ваши боевые товарищи так меня трясли, что я даже задумался: а не уложить ли мне сразу на всякий случай чемоданчик для пребывания в сизо? А между прочим, Крайнов тогда, в те давние времена, сам же и разболтал мне, кто именно из его сотрудников такой строптивый, не хочет тем делом заниматься, из-за кого он вынужден от выгодного заказа отказаться. Он сам вас заложил, если хотите знать. И если бы я хотел, я бы еще тогда с вами разобрался, а не ждал три года. Вы и не знаете, сколько я из-за вас за последние два месяца натерпелся! Вдобавок пресса пронюхала, что меня допрашивали в связи с вашим знаменитым взрывом, и вы не представляете, сколько сил и денег было затрачено, чтобы сдержать тех, кто начал под меня копать. Только подозрений в покушении на убийство мне не хватало! Был бы я таким, каким меня считают, я бы ее уже давно под асфальт закопал. Можете не сомневаться, я бы к вам в жизни не пришел, если бы не…
Холстин осекся, задохнулся, махнул рукой.
– Ну, не к кому мне здесь больше обратиться в этой ситуации, понятно? – добавил он до крайности усталым голосом. – Утопающий и за соломинку хватается. Тем более если его кто-то крепко держит за ноги и тянет на дно. И с каждой минутой я погружаюсь все глубже, а мы тут сидим и языки чешем!
– Ладно, пока оставим давние дела в покое, – кивнул сосед. – В самом деле – время не терпит. – И он снова крепко сжал Аленино плечо: – Пошли, дорогая, пошли!
И буквально выволок Алену из постели.
Холстин взглянул на нее измученными глазами, но, такое впечатление, в упор не увидел ее смятого, полурасстегнутого халата, ее всклокоченных волос, ее неумытого лица. И впервые в жизни Алену не задело невнимание мужчины. О таких мелочах она сейчас даже и не думала!
Вот так история… Значит, у соседа, у Виктора Васильевича, с Холстиным какие-то счеты? Настолько серьезные, что московского миллионера подозревали чуть ли не в покушении на Алениного соседа? «Меня допрашивали в связи с вашим знаменитым взрывом…» Ну и ну! Значит, Виктора Васильевича кто-то пытался подорвать? Наша служба и опасна, и трудна… Получается, он здесь, в «Юбилейном», залечивает боевые раны, а вовсе не отдыхает от интенсивной распродажи природных ресурсов. Наверное, врачи предписали продолжить лечение еще на два дня, поэтому он и не освободил номер в срок. А тут еще примешались «загадочные обстоятельства» смерти несчастного Толикова, так что Виктор Васильевич теперь как бы досрочно отозван из отпуска и теперь помогает расследованию…
Однако, кажется, не зря закатывала глазки Леонида. Сосед и впрямь, выходит, известен своей порядочностью, если к нему за помощью кинулся Холстин. Видимо, не сомневаясь, что он не станет сводить личные счеты.
Да, а Ирина Покровская тут каким боком замешана? Как бы вызнать?
Может быть, и удастся это сделать. Закон жизни и детективного жанра: если приоткрылась завеса над одной тайной, из-под оной завесы непременно выглянет еще одна, а то и две. Ну а если повезет, то и три. Главное – смотреть в оба глаза и слушать в оба уха!
Пока, впрочем, Алена могла только смотреть. Слушать ей было просто нечего, потому что ни Холстин, ни Виктор Васильевич больше не обмолвились ни словом, а только быстро вышли из коттеджа, обогнули его, приблизились к другому, еще более пряничному домику, в котором размещались суперлюксовые номера, обогнули и его, а потом по тропинке углубились в тот самый «прирученный лес», который накануне нагнал на эмоциональную писательницу столько страхов и ужасов. Выглядел он по-прежнему мрачновато, однако небо с каждой минутой все светлело, петухи наверняка уже давно прокричали, и никаких мыслей о зловещих ужасах теперь у Алены не возникало, а возникали у нее мысли самые практические, например, о том, что крылечко у коттеджа, к которому они приблизились, высоковато, а никакого пандуса не имеется – небось тяжеленько суперлюксовым постояльцам втаскивать в дом чемоданчики. Или для них в «Юбилейном» предусмотрены носильщики?
А кстати, долго ли еще идти? Вот уже и кованый забор, ограничивающий владения «Юбилейного», показался впереди, а Холстин и не думает останавливаться. Ой, а что это Холстин делает? Ощупывает прутья решетки, словно ищет расшатанный… И впрямь находит его, отводит в сторону, пролезает в образовавшийся проем и нетерпеливо манит за собой соседа и Алену.
А может, не надо? Может, Холстин все же лелеет страшные планы мести соседу и его, скажем так, знакомой, неожиданно обнаруженной в его постели? Не повернуть ли Алене восвояси?
Ну уж нет! Разве наша писательница позволит себе повернуть, если разворачивается интрига, вполне достойная сделаться сюжетом для будущей нетленки?! В конце концов, читателю нужны не только разбитые сердца, но и лужи крови, горы трупов, крики ужаса и всякая такая прочая чухня, непременная атрибутика детективного жанра. Так что назвалась груздем, дорогая Алена Дмитриевна, – полезай в дыру в заборе вслед за соседом, тем паче что попадешь ты, судя по всему, не на кладбище, не на свалку ядерных отходов, не в потусторонний мир, а лишь на территорию спортивного лагеря, который находится по соседству с «Юбилейным».
Подобрав полы халата, Алена между прутьями пролезла-таки и наткнулась на соседа. Он встал вдруг недвижимо, наблюдая за Холстиным, который метался туда-сюда среди кустов, бормоча растерянно:
– Да где ж она? Куда подевалась? Куда я ее засунул?
– Что случилось, господин Холстин? – насмешливо спросил Виктор Васильевич. – Вы как будто спрятали куда-то чужой труп и никак не можете его найти?
«Во-первых, свой труп спрятать было бы весьма сложно, – хотела возразить пуристка-писательница. – А во-вторых, – добавила бы она ехидно, – почему вы решили, что речь идет именно о трупе? Ведь это слово мужского рода, а Холстин говорит: „Она, ее…“»
Ни возразить, ни вставить ехидную реплику Алена не успела: Холстин перестал бестолково топтать траву, обернулся, уставился на соседа измученным взором и простонал:
– Вы смеетесь, Нестеров? Смеетесь, да?! А между тем это не шутка, а истинная правда! Примерно двадцать минут назад здесь… вот здесь, – он раздвинул раскидистые ветки кустарника, унизанные розовыми цветочками, которые безмятежно качались на длинных стебельках, – лежал труп неизвестной девушки. А сейчас ее нет. В смысле, его. Трупа нет!
– Господи Иисусе… – издала сдавленный вздох Алена.
– Вот именно! – обернулся к ней Холстин. – Я тоже готов был к Господу взывать, когда вышел на крыльцо и увидел ее внизу, у ступенек. Я подумал, перепила девка на банкете, шла к себе в номер да свалилась, спит. Ну и пусть спит… Однако она как-то так лежала… мертво, понимаете? Как-то неестественно вывернувшись. Шея изогнулась просто-таки под прямым углом, а глаза… глаза были раскрыты… Какие-то бледные, выцветшие глаза!
– Стоп, – нахмурившись, сказал сосед, фамилия которого, как только что выяснилось, была Нестеров. – Попытаемся без истерик. Я так понял, труп лежал под вашим крыльцом, около вашего коттеджа. Как же он оказался здесь, за забором, в кустах?
Вопрос был из разряда тех, на которые Алена Дмитриева только плечами пожимала, не удостаивая умственно отсталого, его задавшего, ответа. Холстин плечами тоже пожал, но ответа Нестерова все-таки удостоил, хоть и не без раздражения:
– Ну, не сам же он сюда пришел. Я его… ее притащил. И спрятал!
– Притащили и спрятали, – повторил Нестеров. – Ветками прикрыли небось? Вон тут сколько сушняка. А зачем, скажите на милость, было тащить и прятать? Для чего понадобилось надрываться, терять время и искажать картину преступления? Почему нельзя было оставить его или ее – как вам больше нравится – там же, в той же позе, и немедленно пойти за мной?
– Да растерялся я, – признался Холстин после некоторого молчания. – Растерялся до полного отупения. Сам не понимал, что делаю! Себя не помнил!
– А может, вы не только себя не помнили, но и места, куда спрятали труп? – отважилась подать реплику Алена. – Может, его надо в другом месте искать?
– Нет, место-то я отлично помню, – буркнул Холстин с таким видом, словно незнакомая женщина, которую Нестеров выдернул из своей постели и зачем-то потащил с собой, нанесла ему своим вопросом смертельную обиду. Но поскольку никакой обиды Алена ему не наносила, она довольно быстро поняла, в чем тут дело и почему настроение москвича так быстро изменилось. Не обнаружив на месте трупа, Холстин, естественно, засомневался: а был ли мальчик-то? Вернее, была ли девочка? Может, и мальчика-то никакого (или девочки – нужное подчеркнуть) не было?! И теперь он, наверное, страшно жалеет, что открыл тайну (которую опять-таки, вполне возможно, и не закрывал никто!), во-первых, профессиональному работнику милиции, а во-вторых, какой-то случайной бабенке, очень может быть, потаскушке и сплетнице. И теперь мент с нею на пару начнут ему нервы мотать ни за что ни про что.