Впрочем, тут мне могут решительно возразить. Неужели, скажет воображаемый оппонент, в наше время – время небывалого, скачкообразного роста городов, где живет теперь большинство людей цивилизованных стран, время научно-технической революции (то есть тотального переворота в формах труда и самом образе жизни) – можно «искать истину» в деревне?
Чтобы ответить на этот вопрос, я хочу обратиться к одному, так сказать, уроку истории. Дело в том, что современную революцию в технике (и самом образе жизни) нередко вполне обоснованно называют «второй». Аналогичный (хотя, конечно, существенно отличающийся) переворот совершился на рубеже XVIII – XIX веков, когда люди впервые начали создавать машинные фабрики и заводы, паровозы и пароходы, аэростаты («воздушные шары») и электрическое освещение и т. п. Эта эпоха, начавшаяся ранее и интенсивнее, чем где-либо, в Англии, носит имя промышленной революции.
Как же отразилась эта эпоха в поэзии? Ради краткости и вместе с тем объективности я не буду сам характеризовать английскую поэзию того времени, а попросту процитирую несколько соответствующих положений из современной литературной энциклопедии.
«Начавшийся промышленный переворот все более привлекал внимание поэтов к деревне… В поэмах Дж. Крабба (1754 – 1834) возникли детальные картины сельской повседневности, переданные с большим реализмом… Возросший интерес к природе побудил… приступить к собиранию произведений устной поэзии, бытовавшей в народе… Сборники народных песен и баллад явились событием для литературы, снова обратившейся к родникам народного поэтического творчества, восходившим к средневековью… Записи древних баллад и поэзия Макферсона и Чаттертона укрепили интерес к картинам дикой природы… Венцом поэзии XVIII в. было творчество шотландца Р. Бернса (1759 – 1796)… В творчестве поэтов так называемой «озерной школы»… – У. Вордсворта (1770 – 1850), С. Колриджа (1772 – 1834), Р. Саути (1774 – 1843)… – утверждение примата чувства, воспевание людей, не испорченных промышленной цивилизацией… Наиболее популярным поэтом-романтиком начала XIX в. был В. Скотт (1771 – 1832)… Созданный этим писателем исторический роман возник под воздействием сдвигов, происшедших в Шотландии и Англии благодаря последствиям промышленного переворота… Ощущение нового всемирно-исторического перелома вызвало потребность осмысления опыта многовекового развития народов»[26].
Итак, великая промышленная революция «повернула» английскую литературу лицом к природе и деревне, к древнему народному творчеству и истории. Необходимо, правда, оговорить, что в цитируемой энциклопедической статье дано весьма поверхностное истолкование этого факта. Здесь сказано попросту о «внимании» и «интересе» к природе и деревне, об «утверждении примата чувств» и «людей, не испорченных промышленной цивилизацией» и т. п. Более удачно последнее замечание – о том, что промышленная революция «вызвала потребность осмысления» многовековой истории народа. Но ясно, что и обращение к природе диктовалось не простым «интересом» к ней, а стремлением глубже понять соотношение природы и общества; точно так же изображение чувственного сознания человека было не самоцелью, а диктовалось потребностью оценить роли чувства и мысли в бытии и т. д.
Далее, нельзя не сказать о том, что энциклопедическая статья, призванная охарактеризовать наиболее значительные явления литературы, правомерно оставила за пределами внимания те произведения тогдашней литературы, которые как раз прямо и непосредственно отразили промышленную революцию. Такие произведения создали тогда, например, Роберт Бейдж, Уильям Годвин, Хэлливел Сатклифф и другие писатели. Но – что очень характерно – эти произведения, в которых, в частности, изображена фабричная жизнь, почти полностью забыты (мне указал на них знаток английской литературы этой эпохи А.Н. Николюкин).
Ведь задача искусства не в том, чтобы запечатлеть внешние черты времени, а в том, чтобы проникнуть в его глубокую суть. Это смогли совершить на рубеже XVIII – XIX веков Бернс и Вордсворт, Колридж и Саути, Скотт и Шелли, которые обратились к природе и истории, но обратились не самоцельно, а для глубокого проникновения в смысл современности. Нередко надо отойти от наиболее бросающихся в глаза явлений времени, чтобы понять его сущность.
Это отнюдь не значит, конечно, что поэзия вообще не может или не должна отражать сугубо «современные» факты. Но, как я убежден, в тот момент, когда Николай Рубцов вступал в литературу, обращение к природе и деревне было своего рода необходимостью. Опять-таки подчеркну, что это обращение у настоящих художников не было самоцельным и не превращалось в «воспевание».
Исходя из всего этого, я и опровергаю широко распространенное определение поэзии Николая Рубцова как «деревенской». Деревня явилась для поэта необходимым «материалом» творчества, воплощавшего коренные проблемы современности. Николай Рубцов – не «деревенщик», а один из немногих наиболее значительных русских поэтов нашего времени.
* * *Столь же необоснованно, на мой взгляд, тесное связывание поэзии Николая Рубцова с традициями устного народного творчества и с той линией в русской поэзии, которая им принципиально следовала (Кольцов, многие вещи Некрасова, Есенина)[27]. Выше уже говорилось о том, что для поэта не характерен антропоморфизм, лежащее в основе древнего народного творчества очеловечивание природы. Но дело, конечно, не только в этом.
В наследии Рубцова можно найти стихи, которые более или менее тесно связаны с устным народным творчеством. Но это либо ранние стихи, в которых поэт еще не обрел свой собственный стиль, либо немногие произведения, сознательно опирающиеся на фольклор – то есть выражения определенного жанра, занимающего свое особое место в творчестве поэта. Таковы, скажем, стихи «В горнице моей светло…», «Сапоги мои скрип да скрип…», «В лесу под соснами…» и т. п.
Стиль же основных произведений Николая Рубцова опирается, с одной стороны, на сугубо современную разговорную речь деревни и в не меньшей степени речь городскую, а с другой – на прочные стилевые традиции классической русской поэзии от Пушкина и Лермонтова до Заболоцкого и Твардовского.
Итак, близость к устному народному творчеству, присущая, например, таким прекрасным современным поэтам, как Николай Тряпкин и Федор Сухов, вовсе не характерна для творчества Рубцова, и критики напрасно говорят об этой близости (а подчас даже усматривают в ней чуть ли не главный источник силы и своеобразия поэта). Конечно, у Николая Рубцова есть отдельные стихотворения (о чем уже говорилось) и тем более отдельные образы, связанные с фольклором. Но такого рода связи можно обнаружить у очень многих поэтов, ибо то или иное специфическое художественное задание настоятельно требует обращения к фольклорным мотивам и формам.
Многое говорилось в критике и о прямой связи творчества Рубцова с поэзией Есенина. На мой взгляд, эта связь в гораздо большей степени присуща ранним, даже юношеским стихам Николая Рубцова. Между прочим, сам поэт решительно возражал тем, кто называл его непосредственным наследником Есенина; помню возникший на этой почве спор, который даже окончился ссорой с собеседниками.
Это, разумеется, отнюдь не означает, что Николай Рубцов недостаточно хорошо относился к поэзии Есенина; напротив, он ценил ее предельно высоко и любил всем своим существом. Достаточно вспомнить его стихотворение «Сергей Есенин»:
И все же, в рубцовской любви к Есенину не было той исключительности, которую хотели бы видеть в ней некоторые критики и поэты. В зрелой поэзии Рубцова мало общего с есенинским стилем; в ней, в частности, совершенно отсутствует та эстетика и поэтика цвета, без которой немыслимо творчество Есенина (об этом еще пойдет речь).
Характерно следующее стихотворение Николая Рубцова[28]:
Ясно, что поэт, осознающий себя прямым есенинским наследником, не поставил бы Есенина в один ряд с Хлебниковым и даже с Блоком…
Известны, далее, стихи Рубцова, в которых он говорит о своем стремлении «проверять» по книгам Тютчева и Фета «искренность слова» и «продолжить книгою Рубцова» книги этих поэтов. И можно с большими основаниями утверждать, что любимейшим поэтом Николая Рубцова был совсем уж не «деревенский» Тютчев. Он буквально не расставался с тютчевским томиком, изданным в малой серии «Библиотеки поэта», и, ложась спать, клал его под подушку…
Как уже говорилось, Николай часто исполнял стихи на полусочиненные-полуслышанные мелодии. Но среди своих стихотворений он почти всегда исполнял на такой же безыскусный мотив и тютчевское:
Внимательный читатель увидит, как близки эти стихи по своему стилю, по самому своему тону поэзии Николая Рубцова. Те же, кому довелось слышать эти стихи в исполнении Николая, чувствовали, что они – самое глубинное, самое интимное его достояние.
Нет сомнений, что гениальная поэзия Тютчева оказала сильнейшее воздействие на Николая Рубцова. Подчас в его стихах слышны прямые (и даже излишне прямые) отзвуки Тютчева. Скажем, такие:
Менее явные отголоски тютчевской поэзии есть во многих стихах Рубцова.
Проникновенно любил Николай Рубцов и поэзию Лермонтова, Некрасова, Фета и Блока[29], не говоря уже о Пушкине. Вспоминается забавный случай, происшедший в общежитии Литературного института. Однажды вечером Николай долго спорил с несколькими молодыми стихотворцами и, наконец обвинив их в полном непонимании природы поэзии, ушел. А поутру обнаружилось, что со стен общежития исчезли большие портреты Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Их нашли в комнате Рубцова, который всю ночь вел «беседу» с великими учителями…
Все это, разумеется, отнюдь не значит, что Николай Рубцов буквально «воскрешал» стиль Тютчева и других творцов классической поэзии. Проблему традиций вообще нередко понимают слишком прямолинейно и упрощенно. Дело идет о широте и глубине той поэтической п о ч в ы, на которой выросло зрелое творчество Николая Рубцова, а не о некоем возврате в прошлое.
Уже говорилось, что ранние стихи поэта очень тесно связаны с есенинским наследием. Можно утверждать даже, что поначалу Николай Рубцов был в безраздельной власти Есенина. Вот, например, его стихи 1957 года[30]:
Т. С.
Можно было бы и не цитировать Есенина, ибо стихи эти и так полны приметами его поэзии – вплоть до характерного ритма («есенинского дольника»), которым Рубцов, кстати сказать, почти не пользовался в зрелости. Да, какое-то время поэзия Есенина была для Рубцова своего рода синонимом поэзии вообще; Есенин как бы открыл ему самый мир поэтического творчества. И, конечно, эта изначальная связь в той или иной мере чувствуется и в позднейших стихах поэта. Убежден, что настоящий поэт вообще не может вырасти из какой-либо одной традиции; он должен так или иначе освоить предшествующую поэтическую культуру своего народа в ее целостности (это, конечно, не значит, что он вынужден освоить вообще все ее выражения). Рубцов сумел это сделать и именно потому стал истинным поэтом, а не неким, по безосновательному определению одного критика, «новым прочтением Есенина» (к сожалению, многие критики утверждали и утверждают нечто подобное).
Нельзя не сказать и о другой неоправданной тенденции, сказавшейся во многих критических статьях, относивших творчество Николая Рубцова к «тихой лирике». Это понятие вполне уместно, скажем, по отношению к поэзии Анатолия Жигулина. Но к основным стихам Николая Рубцова оно явно неприменимо.
Правда, у него есть отдельные вещи, отмеченные печатью спокойного и грустного раздумья и вылившиеся в «тихий» напев или разговор: «В горнице моей светло…», «Ночь на родине» («Высокий дуб. Глубокая вода…»), «В минуты музыки печальной…», «А между прочим, осень на дворе…» и т. п.
Но во множестве его лучших стихотворений звучит интонация столь активной устремленности, заклинания, призыва, что ни о какой «тихости» не может быть и речи:
Вполне закономерно, что сам поэт читал эти и другие свои стихи почти на пределе голоса, притом усиливая и одновременно повышая мелодический тон на протяжении каждой отдельной строки. Его чтение можно графически изобразить так:
При этом (о чем уже говорилось) поэт сопровождал чтение как бы дирижерскими движениями рук, поднимая их все выше по мере повышения голоса.
Эту принципиальную «громкость» своих стихов (не всех, конечно) поэт ясно выразил в пунктуации. Трудно назвать поэта, в текстах которого было бы так много восклицательных знаков, как у Рубцова; во многих стихах они употребляются в каждой строфе, и даже чаще[31]. Какая уж тут «тихая лирика», о которой так бездумно говорится в целом ряде критических статей о поэзии Рубцова…
* * *Наконец, в критике прочно утвердилось представление о принципиальной простоте и «безыскусности» поэзии Николая Рубцова. Многие критические отклики создают впечатление, что творчество поэта как бы даже не нуждается в серьезном и углубленном понимании и тем более «исследовании», ибо все здесь высказано прямо, непосредственно, без каких-либо «ухищрений». И задача читателя и критика состоит лишь в том, чтобы доверчиво, «душевно» воспринимать простое, открытое и откровенное слово поэта.
Такое решение вопроса имеет свою привлекательность. Вот, мол, иные поэты напрягаются и изощряются, чтобы создать сложный образный мир (который к тому же неизбежно оказывается в той или иной мере искусственным), а Николай Рубцов сумел – и в этом как раз и проявилась сила его таланта – попросту «сказаться душой», естественно, словно без всякого «искусства» выразить ту сокровенную суть человека, которая и составляет истинную основу поэзии.
Такое решение заманчиво, но, увы, несостоятельно. Тем, кто стремится понять природу поэзии (и, конечно, искусства в целом), необходимо раз и навсегда запомнить, что в творчестве нет и не может быть простых – в буквальном смысле этого слова – и «безыскусных» путей.
Да, поэзии Рубцова не свойственна та прямая, очевидная сложность, которая бросается в глаза каждому. Нет в ней ни изощренных метафор, ни причудливых образных ассоциаций, ни необычных словосочетаний, ни оригинальных звуковых и ритмических структур. Впрочем, это не совсем так. Внешняя сложность нередко присуща ранним стихам Николая Рубцова, в частности его сознательно «экспериментальным» вещам конца 1950 – начала 1960-х годов (о них уже говорилось), в которых он как бы испытывал свое мастерство. Стихи эти свидетельствуют, что Николай Рубцов мог бы пойти по совсем иной дороге (по которой, кстати сказать, пошли в то время многие поэты). Но Николай Рубцов вскоре наотрез отказался от какой-либо «экспериментальности».