– Какие-нибудь дела на завтра есть? – спросил он.
Я говорю:
– Нет.
А он:
– Теперь есть. В футбольной команде освободилось одно место. Грэг Джексон получил травму.
Джас сказала, что умрет, но придет. Она полагает, что победный гол забью именно я. Во-первых, гороскоп на эту неделю у меня самый что ни на есть положительный, а во-вторых, мои волшебные бутсы сделают меня таким же ловким, как Уэйн Руни. Я спросил папу, придет ли он, а он в ответ рыгнул. Не знаю, это «да» или «нет»?
Отбор в футбольную команду прошел месяц назад. Я старался изо всех сил, но до мяча почти ни разу не добрался. Я играл полузащитником на левом крае, а потом в центре. Не так чтобы очень, но, по-моему, сносно. Накануне того дня, когда должны были объявить состав команды, я всю ночь крутился в постели, словно под простыню ко мне залезла сотня ежиков. К утру мне уже казалось, что у каждого ежика завелось еще по десятку шустрых детишек. Директор сказал, что список команды будет вывешен возле его кабинета на большой перемене. Значит, еще целых два урока ждать. На английском мы писали стихи на тему «Моя прекрасная семья». Кроме рифмы «прах – страх» мне ничего в голову не лезло, а так как миссис Фармер считала Розу живой, я и этого не мог использовать. На математике мы занимались дробями. Обычно у меня с ними все в порядке, но ежики в башке опять начали свою чехарду и распугали все мысли.
Миссис Фармер объявила:
– Можете идти на улицу, только оденьтесь.
Дэниел и Райан дунули на площадку, даже не удосужившись взглянуть на список. А чего им? В прошлом сезоне из всех пятых классов только их двоих и выбрали. Мне не хотелось, чтоб все видели, что я смотрю. Я пошел в библиотеку и взял с полки первую попавшуюся книгу, а сам не мог отвести глаз от листка бумаги на доске объявлений. Одиннадцать имен значились на нем, а в самом низу – три запасных. Я подобрался ближе, насвистывая то, что пришло на ум. А пришла мелодия «Ты – мои крылья», потому как в эти выходные папа без конца крутил ее по дороге к морю.
Имена были написаны жуткими каракулями, не прочтешь. Я подступил еще на шаг. Теперь можно было разобрать большие буквы в начале имен. Там было два «Д». На негнущихся ногах я двинулся вперед, все еще вытянув губы трубочкой, хотя уже не свистел. Прочитал седьмое имя. Джеймс.
Джеймс. Джеймс Мэттьюз. Пятый класс. Я даже не запасной!
Я как угорелый помчался на площадку. Ногой отшвырнул дверь, кубарем скатился по ступенькам, лихо завернул за угол и со всего маху врезался в Сунью. Библиотечная книжка взвилась в воздух и шлепнулась на песок. Сунья подняла ее, взглянула на обложку. Там крупными черными буквами значилось: «Чудо моей жизни: книга про яйцеклетки и сперматозоиды, про роды и новорожденных». Сунья прыснула со смеху. Я выхватил у нее книжку.
Вечером мы с Роджером устроились на подоконнике и я все ему прочитал про чудо моей жизни. Они там рассусоливали про то, какой я особенный и неповторимый, потому что был только один шанс из миллиона триллионов, что я стану самим собой. Если б тот самый папин сперматозоид не встретился с той самой маминой яйцеклеткой в то самое мгновение времени, я был бы не я, а кто-то другой. И это называется чудо? Скорее уж невезение.
* * *– Да не будешь ты выглядеть дураком! – Сунья застукала меня перед раздевалкой. Я стоял и трясся от страха, не в силах заставить себя открыть дверь. – Ты же Человек-паук!
Я хотел было возразить, что Человек-паук не занимается спортом, но промолчал. Она же от души пыталась меня ободрить.
– И потом, у тебя волшебное кольцо.
Я взглянул на изоленту, обмотанную вокруг среднего пальца, тронул белый камушек.
– Ты отлично справишься, – улыбнулась Сунья.
Я глубоко вдохнул и толкнул дверь.
До того как его исключили на три дня, капитаном был Дэниел. Теперь он с черной завистью наблюдал, как директор обсуждает с Райаном тактику предстоящего матча. А Райан стоял, важно сложив руки, и кивал как заведенный. Мяч лежал возле его ног, словно он так с ним и родился. Дэниел сидел на лавке; лицо злое, правая нога дергается. Увидел меня и покачал головой: мол, как это меня пропустили в раздевалку, не говоря уж о команде. Я и бровью не повел, открыл мешок для физкультуры и вытащил трусы.
На полу стопкой лежали спортивные рубашки, я выбрал себе с длинными рукавами, чтоб прикрыть свою футболку с пауком.
Директор велел нам встать в кружок, два мальчика с двух сторон положили мне руки на плечи. Я даже губу закусил, чтоб не расплыться в улыбке.
– Это самая важная игра нынешнего спортивного сезона, – начал директор, и все смолкли. Аж дыхание затаили. И глаз не сводили с директора. – Если сегодня мы одолеем Грасмир, то выйдем на первое место. (Я обвел глазами команду, и у меня даже сердце заныло, так захотелось победить.) Некоторые игроки основного состава отсутствуют, но мы должны сделать все от нас зависящее вместе с нашими запасными, – продолжал директор, а меня вдруг жутко заинтересовал пол, и я принялся его разглядывать. Директор что-то еще говорил, не помню что.
Родители, бабушки и дедушки собрались у края поля. Среди множества русых, черных и рыжих голов в глаза бросались три головы: одна розовая, одна зеленая и одна в желтом хиджабе. Пока мы поджидали другую команду, я старался держаться как бывалый спортсмен: помахал руками, попрыгал на месте (ноги в стороны, руки вверх), пробежался взад-вперед по левому краю, даже сделал вид, будто веду мяч, хотя никакого мяча у меня не было.
Наконец прибыла команда Грасмир. Судья скомандовал:
– Капитаны в центр поля.
Райан шагнул вперед, а Дэниел от зависти стал пунцовым.
– Орел, – сказал Райан.
– Нет, решка, – покачал головой судья.
Значит, вводить мяч в игру будет другая команда. Раздался свисток, и начался мой первый футбольный матч, где я не был вратарем.
Первые три раза, когда я получил мяч, у меня его сразу отобрали. Парень, который меня прикрывал, выглядел на все тринадцать – у него даже имелся пушок над верхней губой и кадык такой величины, что его следовало бы назвать не адамовым яблоком, а адамовой дыней. Сильный парень, упрямый, и от него пахло дезодорантом, как от взрослого. Через пять минут у меня все ноги были в грязи, колено, по которому меня лягнули, саднило, пальцы в тесных бутсах онемели, но в жизни еще я не был так счастлив! Мой защитник был крупным, но неповоротливым, я с легкостью его обходил.
Я ужасно старался, старался как никогда! И очень надеялся, что Джас, Лео и Сунья оценят. А папа, интересно, здесь? Ему нравится, как я играю? Каждый раз, когда я шел с мячом, в голове у меня рокотал голос комментатора:
– Блестящая передача Джейми Мэттьюза во вратарскую площадку… Мэттьюз обходит одного защитника, затем другого, третьего… В первом тайме отличился дебютант команды Мэттьюз.
После сорока пяти минут мы проигрывали один-ноль. Наш вратарь пропустил за шиворот. Дэниел обозвал его недоноском, который и мяча-то в руках не держал. Райан заржал, а я нет. По себе знаю, каково это – быть вратарем проигрывающей команды. Нам раздали дольки апельсина – просто объедение! Правда, руки стали липкими. Потом начался второй тайм.
Шансов у нас было хоть отбавляй, и все же мы никак не могли отправить мяч в сетку. Дэниел угодил в штангу. Райан с углового головой засадил в перекладину. Время шло, ощущение паники у меня внутри росло, раздувалось, словно воздушный шар. И тут парень по имени Фрейзер нарушил правила перед штрафной. Судья объявил:
– Штрафной удар.
Дэниел собрался пробить, но Райан сказал:
– Нет, я сам.
И забил мяч в верхний правый угол!
Он вскинул руки над головой и побежал к болельщикам, и все остальные припустились за ним. Я тоже. Только, когда я добежал, ликование уже закончилось, и мне пришлось со всех ног мчаться назад на левый край, пока Грасмир не ввел мяч в игру.
Я совсем выдохся, но как-то еще держался. Ноги кололо точно иглами, но я не сдавался, ни на одну секунду не сдавался. Директор носился взад-вперед по краю поля – все свои сверкающие ботинки вывозил в грязи – и все время что-то кричал, только я не слышал ничего. Наверно, мне вся кровь бросилась в голову, а в ушах шумело, как если поднести раковину. Судья взглянул на секундомер, до финального свистка оставалась всего одна минута. И вдруг я получаю мяч! Обхожу защитника. Добираюсь до штрафной площадки, а мяч все еще у меня. Иду вперед и все еще владею мячом. И остается только вратарь. Голос комментатора, напряженный такой, произносит:
– Джейми Мэттьюз имеет шанс добыть победу для своей команды!
Я подумал о маме, о папе, о Джас и о Сунье и со всей силой, на какую только был способен, саданул по мячу левой ногой.
Дальше все было, как в замедленном кино. Вратарь подпрыгнул. Его левая нога взлетела над землей. Руки вытянулись. Сетка вздрогнула. Лес рук взмыл над толпой зрителей. Мяч в воротах.
Мяч в воротах! Я смотрел на него и боялся моргнуть – вдруг это лишь сон, вдруг я сейчас проснусь. Шум в ушах пропал, я слышал крики, и аплодисменты, и радостные возгласы. И что самое замечательное – все это было для меня! Ни с того ни с сего припомнилась книжка, которую я случайно взял в библиотеке, – да, я ощущал себя особенным и неповторимым. Не то чтобы чудом, но где-то рядом. Сотня рук схватила меня и повалила на землю. Надо мной образовалась куча мала из членов команды. И хотя я лежал, уткнувшись лицом прямо в грязь, и весь до нитки промок, я нисколечко не возражал. В эту минуту я бы не хотел оказаться нигде в мире, кроме как на школьном стадионе, едва живым, придавленным десятью орущими мальчишками.
Мяч в воротах! Я смотрел на него и боялся моргнуть – вдруг это лишь сон, вдруг я сейчас проснусь. Шум в ушах пропал, я слышал крики, и аплодисменты, и радостные возгласы. И что самое замечательное – все это было для меня! Ни с того ни с сего припомнилась книжка, которую я случайно взял в библиотеке, – да, я ощущал себя особенным и неповторимым. Не то чтобы чудом, но где-то рядом. Сотня рук схватила меня и повалила на землю. Надо мной образовалась куча мала из членов команды. И хотя я лежал, уткнувшись лицом прямо в грязь, и весь до нитки промок, я нисколечко не возражал. В эту минуту я бы не хотел оказаться нигде в мире, кроме как на школьном стадионе, едва живым, придавленным десятью орущими мальчишками.
Девятью орущими мальчишками. Дэниел не принимал участия в общей кутерьме. До меня это дошло, только когда я поднялся на ноги и судья свистнул в свисток. Дэниел стоял в одиночестве в центре поля и даже не радовался нашей победе.
Сунья выкрикивала мое имя и прижимала к губам свое кольцо. Я поискал глазами папу и тоже поцеловал свое кольцо. Сунья помахала мне и убежала, а воздушный шар у меня внутри раздулся еще больше, это было приятное ощущение – как будто лежишь на воде в нарукавниках или на матрасе и млеешь. Плечи у меня сами собой расправились, грудь выпятилась, и футболка с пауком вдруг стала мне впору.
Ко всем мальчишкам уже подошли их мамы и папы, и я на миг растерялся. Я по-прежнему улыбался во весь рот, но щеки вдруг заныли, губы одеревенели, а язык сделался сухим, как песок. Но я продолжал улыбаться, чтобы ничто не испортило этого мгновения. Даже папино рыганье, означавшее «нет», как теперь стало ясно. Джас с Лео расцепились (разумеется, они целовались) и помахали мне. И я рванул к ним. Джас трещала без умолку про то, какой я герой, даже круче, чем Уэйн Руни, а Лео протянул мне руку, и теперь-то я знал, что с ней делать.
– Неплохой удар для рыбки, – ухмыльнулся он.
А я ответил:
– Да уж получше, чем у ежа.
И он расхохотался, безо всякого притворства, как любят делать взрослые, и его смех отблескивал серебром из-за гвоздиков в губах и на языке.
Все вокруг таращились на розовые волосы Джас и зеленые шипы Лео, на их черную-пречерную одежду и белые-пребелые лица. Тогда я тоже стал разглядывать этих любопытных, в упор на них смотрел, пока они не отвернулись. А я показался себе грозным и храбрым, готовым даже сразиться с Зеленым гоблином из «Человека-паука», появись он сейчас на поле.
– До вечера, – сказала Джас.
– Ну, бывай, шкет. Пересечемся, – кивнул Лео.
И я остался один. Я раскрыл глаза широко-широко, чтобы во всех подробностях вобрать в себя лучший день моей жизни. Я видел свои перемазанные землей коленки, видел развевающиеся на ветру сетки ворот, видел опущенные плечи защитника, которого я обыграл. Все из-за меня! Я исподтишка улыбнулся льву в небе и – вот провалиться мне на этом месте! – услышал, как он рыкнул в ответ.
– Отменно сыграно, – сказал директор и сжал мне плечо. Потом потрепал меня по волосам и добавил: – Потрясающий гол!
Я был на седьмом небе и подумал, что большего счастья, наверно, просто не бывает. Но тут я вошел в раздевалку, и все ребята (кроме Дэниела) заулыбались и закричали наперебой: «Потрясный удар», «Отличная игра», «Не знал, что у тебя такая классная левая нога». Вратарь даже выкрикнул:
– Джейми Мэттьюз – лучший игрок матча!
Потому что благодаря моему голу все забыли про его ошибку и больше не говорили, что у него руки не из того места растут. Кое-кто поддержал вратаря, а Дэниел фыркнул и выскочил из раздевалки. Я решил, что он пошел домой, но, когда его кулак влепился в мою физиономию, понял, что ошибся.
Это случилось на тихой дороге, шагах в восьмистах от школы. Вокруг не было ни души. Должно быть, Дэниел дождался меня у раздевалки и пошел следом. А я и не слышал, как он крадется за мной, потому что мысленно разговаривал с мамой – рассказывал про игру и утешал: «Не плачь, мам. Вот увидишь, в следующий раз мистер Уокер тебя отпустит».
Кто-то хлопнул меня по плечу, я обернулся и увидел кулак. От удара у меня искры из глаз посыпались. Я схватился за голову руками, но получил удар ногой в живот и упал на землю. Удары посыпались один за другим – по ногам, по рукам, по ребрам. Во рту появился какой-то металлический привкус – кровь, что ли?
Я перевернулся, чтобы прикрыть живот, и Дэниел стал молотить меня по спине. Потом вцепился в волосы и принялся их драть. Весь тротуар забрызгало кровью.
– Это тебе за то, что мне попало от директора! – орал он мне в ухо.
Я силился ответить, но во рту у меня было полным-полно крови и каких-то ошметков. И еще что-то твердое, наверное, зуб.
А Дэниел орал:
– Ты урод! Тебя все ненавидят! Один гол ничего не меняет!
Я затих, слушал все это, пока он не прошипел:
– Вали назад в Лондон и свою черномазую с собой забирай.
Это слово меня почему-то здорово разозлило, и я попробовал подняться, но тело не слушалось.
Напоследок Дэниел изо всей силы наступил мне на руку и убежал. Я лежал на тротуаре и смотрел, как его кроссовки скрываются за поворотом. Все тело ломило, в голове стучало, сил никаких не было. Я прикрыл глаза и постарался просто дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох… Должно быть, я заснул. Потому что, когда очухался, уже стемнело, призраками стояли горы, и на фоне желтовато-сливочной луны черными ветками щетинились деревья.
Еле передвигая ноги, я побрел домой. Во дворе пусто, никаких машин – ни спасательных, с мигалками, ни маминой. Я понятия не имел, который час, знал только, что поздно и что папа наверняка уже волнуется и обрывает телефоны.
Открыл входную дверь. Сейчас, конечно, Джас кубарем слетит вниз по лестнице, папа закричит: «Где тебя черти носили?»
…В холле было тихо. Тусклый свет пробивался из-под двери гостиной, я потащился туда, каждый шаг отдавался в теле жгучей болью. Папа храпел на диване с раскрытым на коленях альбомом. В свете телевизора отблескивала фотография Розы – в цветастом платье, в кофте и в туфлях с пряжками. Я долго смотрел на папу. Я был весь в синяках, глаз заплыл и почти не открывался, но я чувствовал себя по-настоящему невидимым.
И никаких особых сверхспособностей не понадобилось.
По телику шла та самая реклама. Крупнейший в Британии конкурс талантов. Целая толпа детей со счастливыми, сияющими лицами отплясывала в полной тишине (у телика был выключен звук), а в зале сидели и хлопали их мамы и папы. И когда на экране появился номер телефона и закружились слова Позвоните нам и измените свою жизнь, я схватил ручку и накорябал номер на ладони израненной руки.
10
Оказывается, я не так уж долго провалялся тогда на дороге. Сейчас так рано темнеет, не поймешь, который час. А было всего половина седьмого, когда я выключил телик, оставил папу спать в гостиной и поплелся к себе. Роджер тут же соскочил с подоконника, заходил вокруг ног, прижимаясь к синякам теплой шерсткой. Хоть кто-то мне рад. Хоть кто-то счастлив, что я добрался до дому живой. Мне вдруг представилось, как Роджер набирает лапой 999 и, поводя усами, сообщает, что я пропал. Я улыбнулся… Вы не поверите, до чего больно улыбаться, когда у вас здоровенный фингал под глазом.
Джас появилась в двадцать минут одиннадцатого. Тихонько скрипнув петлями, медленно открылась входная дверь – Джас хотела проскользнуть незаметно. Я скрестил пальцы на удачу. Раздался топот, а потом крик. Я залез с головой под одеяло и громко-громко замычал с закрытым ртом. Папа, похоже, опять напился.
Он все твердил и твердил:
– Где ты была? Где ты была?
А Джас оправдывалась:
– Просто гуляла с подружками.
Врала, конечно. Но я ее не осуждал за то, что она помалкивает насчет Лео. Вряд ли бы папе пришлось по душе, что Джас завела приятеля, да еще с зелеными волосами.
– А почему не позвонила? – заорал папа.
Я так и слышал, что именно Джас хочется ответить. Буквально видел, как эти слова промелькнули у нее в голове. Но она только пробормотала:
– В следующий раз позвоню.
А папа как рявкнет:
– Не будет никакого следующего раза!
– Что? – спросила Джас.
– Ты наказана.
Это было до того глупо, что я бы расхохотался, если бы не старался поменьше шевелить лицом – уж очень оно болело. Папа давным-давно перестал о нас заботиться. Он не готовил нам еду, не расспрашивал про школу, не делал никаких замечаний. И теперь уж поздно начинать. У Джас, наверное, была такая же реакция, потому что папа приказал:
– И убери эту идиотскую ухмылку с физиономии!
А она крикнула:
– Ты не можешь меня наказывать!
– Еще как могу, если ведешь себя, как маленькая!
А Джас в ответ:
– Я в сто раз взрослее тебя.
– Чушь собачья.
– Никакая не чушь… – Это я шепнул Роджеру. Он замурлыкал, и его усы пощекотали мне губы.
Кот свернулся у меня под боком, как теплая меховая грелка.
Наступила тишина, которая чуть не лопалась от всего того, что Джас наверняка боялась выговорить.