— Крутое место для пулеметного гнезда, — сказал я, демонстрируя свои познания в военном деле.
Дуран спихнул с ноги загаженную кроссовку и лег на спину.
Я тоже лег. Ржавое железо было жарким, как горячая грелка.
— Такова жизнь, — вздохнул Дуран чуть погодя.
— Да что ты говоришь, — отозвался я.
— Я сказал «такова жизнь», — тут же сострил он.
Я так и знал, что он так скажет.
— Как оригинально!
За несколько полей позади нас блеяли овцы с ягнятами.
За несколько полей впереди грохотал трактор.
— А твой предок когда-нибудь напивается? — спросил Дуран.
Если бы я сказал «да», то соврал бы, но если бы сказал «нет», то выглядел бы полнейшим педиком.
— Он пропускает пару рюмок, когда у нас гостит дядя Брайан.
— Я не про пару рюмок. Я спрашиваю, он когда-нибудь нажирается так, что… что не может слова сказать?
— Нет.
Это «нет» превратило разделяющие нас три фута в три мили.
— Нет, — Дуран закрыл глаза. — Твой папка, он и не похож на такого.
— Да ведь и твой не похож. Он такой… дружелюбный, и шутит всегда…
Самолет сверкнул каплей ртути в темной высокой синеве.
— Максина это так называет… она говорит «папа потемнел». Она права. Это как солнечное затмение. Он начинает… ну, с пары банок пива, и принимается шуметь и рассказывать несмешные анекдоты, над которыми мы все должны смеяться. Орет и все такое. Соседи колотят в стену и ругаются. Он колотит в ответ, обзывает их по-всякому… потом запирается у себя в комнате, но у него там бутылки. Мы слышим, как он их бьет… Одну за другой… Потом он засыпает и спит, пока не проспится. Потом извиняется, просит прощения… клянется, что больше и в рот не возьмет… Это едва ли не хуже. Знаешь, на что это похоже? Как будто какой-то нытик, мерзкий плаксивый гад, который на самом деле не мой отец, занимает место моего отца на все время запоя, но на самом деле это не он… но об этом знаю только я… и мама, и Келли, и Салли, и Макс. А больше никто не знает. Все думают: «Вот Фрэнк Дуран показывает свое настоящее лицо». Но это неправда.
Дуран изогнул шею, глядя на меня.
— Но это правда. Нет, неправда. Нет, правда. Черт, откуда мне знать, что правда и что нет?
Прошла мучительная минута.
Зеленый цвет состоит из желтого и синего, и больше ни из чего, но когда смотришь на зеленый, то непонятно, куда делись желтый и синий. Это имеет какое-то отношение к папе Дурана. Вдруг оказывается, что это имеет отношение ко всему и всем. Но если я попытаюсь сказать это Дурану, то вызову бесчисленное количество бед.
— Небось не откажешься от холодненького «Вудпекера»? — Дуран шмыгнул носом.
— Сидра? Ты принес сидр?
— Нет. Папка его весь выпил. Но у меня есть банка «Айрн-брю».
«Айрн-брю» — это жидкая газированная жвачка, но я сказал «конечно, я буду», потому что не взял с собой никакого питья, а даже «Айрн-брю» лучше, чем ничего. Я думал, что буду пить студеную воду лесных ручьев, но единственная вода, которая мне попалась за все это время, была в той вонючей канаве.
Банка «Айрн-брю» взорвалась у Дурана в руках, как граната.
— Черт!
— Осторожно с банкой, она вся переболталась и может взорваться.
— Да что ты говоришь!
Дуран дал мне отхлебнуть первым, а сам стал облизывать руку. В обмен я дал ему шоколадный батончик «Кэдбери» с карамелью. Батончик растаял и вытек из обертки, но мы отковыряли от него пух и мусор из кармана, и на вкус он оказался ничего. На меня напала сенная лихорадка, и я чихнул раз десять или двадцать подряд в носовой платок, усаженный засохшими соплями.
Реактивный след вспорол небо.
Но небо тут же зажило само. Без лишнего шума.
* * *КРРААААААААРРРР!!!
Я с грохотом съехал до середины изогнутой крыши, трепыхаясь между сном и пробуждением, пока не обрел координацию и не остановился.
Там, где я последний раз видел Дурана, сидели три чудовищно огромные вороны.
Дурана и след простыл.
Вороньи клювы торчали кинжалами. В масленых глазках таились кровожадные планы.
— Пошли вон!
Вороны знают, когда силы равны.
Колокол церкви Св. Гавриила прозвонил одиннадцать или двенадцать раз — я слишком боялся ворон и потому сбился со счета. Крохотные водяные дротики осыпали мне лицо и шею. Пока я спал, погода переменилась. Мальвернские холмы исчезли под крыльями дождя, хлопающими всего лишь за несколько полей отсюда. Вороны парапланами взмыли ввысь и пропали.
Внутри сарая Дурана тоже не оказалось. Очевидно, он решил не делиться со мной местом на первой полосе «Мальверн-газеттир». Вот предатель! Но если он решил поиграть в Скотта в Антарктиде, а мне оставить роль Амундсена, я не против. Дуран еще никогда в жизни ни во что у меня не выиграл.
В сарае пахло подмышками, сеном и мочой.
Дождь затеял блицкриг, осыпая крышу дождем пуль и обстреливая лужицы на полу сарая. (Если дезертир Дуран промокнет и подхватит воспаление легких, так ему и надо!) Дождь смыл двадцатый век. От дождя мир выцвел, остались только серые и белые цвета.
* * *Над спящим великаном Мальвернских холмов раскинулась двойная радуга, соединяя холм Вустер-Бикон со Стоянкой бриттов. Когда-то на этом месте римские войска вырезали поселение древних британцев. Солнце-дыня источало парной свет. Я двинулся вперед в темпе марш-броска: пятьдесят шагов бегом, пятьдесят шагом. Я решил, что если нагоню Дурана, то даже слова ему не скажу. Буду игнорировать этого предателя. Мокрый дерн чавкал под кроссовками. Я перелез через шаткие ворота и пересек паддок, в котором стояли препятствия для прыжков лошадей, сделанные из полицейских конусов и полосатых шестов. За паддоком оказался скотный двор. Две силосные башни блестели, как космические корабли «Аполлон» викторианской эры. Цветы-тромбоны вились по трельяжам. Облезлое объявление гласило: ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ КОНСКИЙ НАВОЗ. Петух, гордый, как петух, озирал своих кур. На веревке висело промокшее под дождем белье — простыни и наволочки. И еще кружевные трусы и лифчики. Замшелая тропа исчезала за холмом, в направлении большой дороги на Мальверн. Я прошел мимо стойла и заглянул в жаркую, разящую навозом темноту.
Я различил трех лошадей. Одна встряхивала гривой, одна фыркала, одна смотрела на меня. Я поспешил дальше. Если верховая тропа проходит через скотный двор, он не может быть частным владением, но вряд ли скотный двор можно считать общинной территорией. Я боялся в любую минуту услышать: «Посторонний! Я тебе сейчас так воспрещу, что ты не скоро забудешь!» (В детстве я думал, что слова в молитве «не введи нас во искушение» — это про то, что нельзя заходить на чужой двор.)
В общем, за следующими воротами оказалось поле среднего размера. Трактор «Джон Дир» пахал его, проделывая склизкие борозды. Чайки летали вокруг, охотясь на легкую добычу — жирных червей. Я прятался, пока трактор не повернул в другую сторону, прочь от тропы.
Тогда я рванул через поле, как агент спецназа.
* * *— ТЕЙЛОР!!!
Я попался, не успев даже разогнаться до бега.
В кабине древнего трактора сидела Дон Мэдден и выстругивала палочку. На Дон Мэдден была куртка пилота и заляпанные звездочками грязи «мартенсы» с красными шнурками.
Я перевел дух.
— Привет, — я хотел назвать ее «Мэдден», потому что она назвала меня «Тейлор», — …Дон.
— Где горит? — из-под ее ножа скользили тоненькие петли древесины.
— А?
Она передразнила мое «А?».
— Чего ты бежишь?
У нее масляно-черные волосы, чем-то напоминающие панковскую прическу. Наверно, она пользуется гелем для укладки. О, чего бы я только не отдал за право втирать ей в волосы этот гель.
— Я люблю бегать. Иногда. Просто так.
— Да ну? А что тебя занесло так далеко по верховой тропе?
— Ничего. Я просто вышел. От нечего делать.
— Ну так можешь ничего не делать здесь, — она указала на капот трактора.
Мне страшно хотелось ее послушаться.
— Смысл? — мне страшно не хотелось ее слушаться.
Губная помада у нее была такого цвета, как фруктовая жвачка со вкусом красной смородины.
— Смысл такой, что я велю.
Я вскарабкался на переднее колесо.
— Ну а ты что тут делаешь?
— Я тут живу, представь себе.
От мокрого капота трактора у меня отсырела задница.
— В этом фермерском доме? Вон там?
Дон Мэдден расстегнула пилотскую куртку.
— В этом фермерском доме, вон там.
У нее на шее был крест — массивный, черный, как у гота. Он примостился между бутонами грудей.
— А я думал, ты живешь в том доме возле паба.
— Раньше жила. Там очень шумно. И Айзек Пай, хозяин дома, склизкий гад. Правда, этот, — она кивнула на трактор, пашущий в поле, — немногим лучше.
— А «этот» это кто?
— Официальный отчим. Это его дом. Ты что, Тейлор, вообще ничего не знаешь? Мы с мамкой теперь живем тут. Они поженились в прошлом году.
— А я думал, ты живешь в том доме возле паба.
— Раньше жила. Там очень шумно. И Айзек Пай, хозяин дома, склизкий гад. Правда, этот, — она кивнула на трактор, пашущий в поле, — немногим лучше.
— А «этот» это кто?
— Официальный отчим. Это его дом. Ты что, Тейлор, вообще ничего не знаешь? Мы с мамкой теперь живем тут. Они поженились в прошлом году.
Правда, теперь я вспомнил.
— А что он за человек?
— Мозги как у быка. — Она прищурилась на меня, словно из-за невидимой занавески. — И не только мозги, судя по тому, какой тарарам они с мамкой иногда подымают по ночам.
Парной воздух поглаживал ее молочно-шоколадное горло.
— А эти пони в стойле — ваши?
— Я гляжу, ты тут все хорошенько разнюхал.
Трактор отчима снова развернулся в нашу сторону.
— Я только в стойло заглянул. Честно.
Она снова взялась за нож и палочку.
— Лошадей дико дорого содержать.
Струг, струг, струг.
— Это лошади из школы верховой езды — этот взял их на постой, пока там ремонт. Еще вопросы есть?
Да, каких-нибудь штук пятьсот.
— А что это ты делаешь?
— Стрелу.
— Смысл?
— Для лука.
— А смысл? Зачем тебе лук и стрела?
— Смысл-смысл-сссмысссл!
(На протяжении жуткой секунды я думал, что она издевается над моим запинанием, но потом решил, что ее раздражение — более общего характера.)
— Не много ли у тебя вопросов, Тейлор? Стрела и лук мне для того, чтобы охотиться на мальчишек. Я их убиваю. Мир без них становится лучше. Знаешь, из чего сделаны мальчики? Из вонючей слизи — надавишь, и брызнет.
— Ну спасибо.
— На здоровье.
— А дай посмотреть нож?
Дон Мэдден швырнула нож прямо в меня. Только по чистой удаче он попал мне в ребра рукояткой, а не острием.
— Мэдден!
«Что такое?» — спросила она взглядом. Глаза у нее цвета темного меда.
— Ты меня чуть не проткнула!
Глаза у нее цвета темного меда.
— Ой, бедненький Тейлор.
Лязгающий трактор доехал до нас и начал медленно разворачиваться. Отчим Дон Мэдден прямо-таки излучал ненависть в мою сторону. Ржавая земля струилась с лопаток плуга.
Дон Мэдден взглянула на трактор и заговорила тупым деревенским голосом:
— Я не погляжу, родная дочь или нет, но ты, барышня, в этом доме будешь вести себя уважительно, а то вылетишь у меня в три счета, пинком под жопу, и не думай, что я это просто так говорю, потому как я что говорю, то и делаю!
Ручка ножа была теплой и липкой от ее пальцев. Лезвие такое острое, что может и руку отрубить.
— Хороший нож.
— Ты голодный? — спросила Дон Мэдден.
— Смотря что у тебя есть.
— Привередливый какой. — Дон Мэдден достала бумажный пакет и принялась выколупывать из него раздавленную булочку с вареньем.
— От этого небось не станешь морду воротить?
Она оторвала кусок булки и помахала передо мной.
Я на четвереньках подполз поближе по капоту. Не потому, что хотел изображать собаку, а из осторожности — вдруг она решит смахнуть меня в крапиву. С Дон Мэдден никогда заранее не скажешь. Она подалась ко мне, и я увидел бугорки сосков. Она без лифчика. Я потянулся к ней рукой.
— Лапы убрать! Зубами, песик!
Так она меня и кормила. Со стрелы в рот.
Лимонная глазурь, коричное тесто, острая сладость изюмин.
Сама Дон Мэдден тоже ела. Я видел жвачку мякиша у нее на языке.
Отсюда было видно, что на кресте — тощий Иисус. Наверно, согревается теплом ее тела. Везунчик. Булочки хватило ненадолго. Дон Мэдден аккуратно насадила на стрелу вишню. Я аккуратно снял вишню зубами.
Солнце зашло за облако.
— Тейлор! — Дон Мэдден в ярости разглядывала острие стрелы. — Ты украл мою вишенку!
Вишня застряла у меня в горле.
— Ты… сама мне дала.
— Ты украл мою вишенку и теперь за это заплатишь!
— Дон, ты…
— С каких пор тебе разрешено звать меня Дон!
Что это — та же игра, другая или вообще не игра?
Она кольнула мне кадык стрелой. Наклонилась так близко, что я ощущал ее сладкое дыхание.
— Я что, по-твоему, шучу, а, Тейлор?
Стрела была по правде острая. Наверно, я мог бы ее отбить в сторону, прежде чем Дон Мэдден проколет мне горло. Наверно. Но все было не так просто. Начать с того, что у меня был стояк размером с добермана.
— Кто хапает чужие булки, должен за это расплатиться. Таков закон.
— У меня нет денег.
— Тогда думай, Тейлор, думай хорошенько. Как еще ты можешь мне заплатить?
— Я… — Ямочка на щеке. Бороздка над верхней губой бархатная от крохотных волосков. Губы — лепестки. Улыбка, похожая на крючок. Два отраженных меня глядят из глаз капризной газели. — Я… у меня в кармане есть пачка фруктовых леденцов. Но они все склеились. Тебе придется их разбивать камнем.
Чары развеялись. Стрела перестала упираться мне в горло.
Дон Мэдден, заскучав, полезла обратно на сиденье трактора.
— Что такое?
Она ответила взглядом, полным такого отвращения, словно я превратился в пару штанов-клеш на вешалке для уцененного товара на рынке в Тьюксбери.
О, как я хотел, чтобы стрела вернулась на место.
— Чего ты?
Дон Мэдден всунула пластинку мятной жвачки меж дивных губ.
— Я считаю до двадцати. Если к этому времени ты не уберешься с нашей земли, я скажу отчиму, что ты меня лапал. А если не уберешься к тому времени, как я досчитаю до тридцати, я скажу, что ты меня трогал, — ее язык словно облизал последнее слово. — Разрази меня гром, если не скажу.
— Но я до тебя даже не дотронулся!
— Мой отчим держит ружье на кухне. Ему ничего не стоит перепутать тебя с масеньким пуфыфтым зайчиком. Раз… Два… Три…
* * *Верховая тропа забрела в бывший фруктовый сад. Колкий чертополох и пышная трава выросли мне по пояс, так что приходилось не столько идти, сколько пробираться вброд. Дон Мэдден не шла у меня из головы. Я ничего не понимал. Наверно, я ей в каком-то смысле нравлюсь. Она не отдала бы свою единственную булку первому попавшемуся мальчишке. А уж Дон Мэдден мне точно нравилась, тут сомнений не было. Но когда девочка тебе нравится, это опасно. Не то чтобы опасно, но, во всяком случае, непросто. И да, может быть опасно. Поначалу в школе задразнят до смерти. «У-у-у, жених и невеста!» — кричат они, если увидят, что кто-то держится за руки в коридоре. А потом, когда вы официально станете парой, наподобие Ли Биггса и Мишель Тирли, придется терпеть, что ее подружки изрисуют все тетради вашими инициалами и словами «любовь навеки» в сердце, пронзенном стрелой. И учителя тоже не прочь поучаствовать. Когда мы в прошлой четверти проходили гермафродитное размножение у червей, мистер Уитлок назвал одного червяка «Червяк Ли», а другого — «Червяк Мишель». Мальчики решили, что это забавно, а девочки просто выли от смеха, как зрители телесериала «Счастливые дни». Кроме самой Мишель Тирли, которая побагровела, как свекла, закрыла лицо руками и разрыдалась. Но мистер Уитлок и за это по ней проехался как следует.
Между мной и Дон Мэдден — пропасть. Кингфишер-Медоуз — самый мажорный район в Лужке Черного Лебедя, по мнению большинства ребят. А дом отчима Дон Мэдден — полная противоположность. Я в 2КМ, лучшем классе школы. Дон Мэдден — в 2ЛП, втором от конца. Такую пропасть нелегко игнорировать. Существуют законы.
А еще половое сношение. Оно у нас начинается только в третьем классе, по биологии. В учебнике нарисован эрегированный пенис, входящий во влагалище, но это одно, а на самом деле этим заниматься — совсем другое. Я только один раз видел настоящее влагалище — на засаленной фотографии, которую Нил Броз давал посмотреть за 5 центов. Эмбрион-кенгуру, скрюченный креветкой в волосатой сумке матери. Меня чуть не стошнило только что съеденным «марсом» и чипсами.
Я даже не целовался еще ни разу.
Глаза у Дон Мэдден цвета темного меда.
* * *Конский каштан рвется вверх из земли, выбрасывая в стороны миллионы крепких рук и крепких ног. Кто-то подвесил на него качели из шины. Шина тихо крутится, потому что Земля под ней поворачивается. В шину набралась дождевая вода, но я ее вытряс и покачался. Невесомость на орбите Альфы Центавра — это круто, но невесомость на качелях — тоже неплохо. Жаль, Дурана тут нет, мы бы клево посмеялись вместе. Я залез вверх по истертой веревке качелей, как по канату, чтобы посмотреть, насколько дерево подходит для лазания. Оказалось, просто классно подходит, если ты уже наверху. Я даже нашел развалины древесного дома. Впрочем, с тех пор, как им пользовались, явно прошли века. Я забрался еще повыше, прополз по ветке и выглянул из зеленой колокольной кроны. Отсюда было видно на мили. В ту сторону, откуда я пришел — Лужок Черного Лебедя, силосные башни фермы Дон Мэдден, спиральную лестницу дыма, посадки рождественских елок, шпиль Св. Гавриила и растущие рядом две сосны почти такой же высоты.