– Что это у тебя с руками? – спросил милиционер, снимая наручники.
– А что такое? – внутренне торжествуя, осведомился я.
– Холодные как резиновые – протез что ли?
– Да нет, я просто умер сегодня утром.
– Нежилец. – сочувственно ахнули милиционеры и две тетки-свидетельницы. – А что же с тобой случилось, парень?
– Авария. Умер сегодня в больнице, вот ехал прощаться с однокурсниками…
– Так что же ты сразу не сказал! – нестройным хором произнесли милиционеры, – У тебя и так времени мало, а мы тебя задерживаем!
– Братушка, прости меня, козла! – засипел мужик из обезьянника.
– Можно идти? – спросил я.
– Конечно, иди, извини что так получилось. – сказали вразнобой трое милиционеров, а четвертый добавил, – Стой, погоди, дай руку, я еще раз гляну.
– Да ладно, Леха, что и так не видно, что нежилец? – возмутились милиционеры.
– А кто его знает, может прикидывается. Проверить полагается. – ответил Леха, рассматривая мою ладонь. – Вроде нежилец. Фамилия-то твоя как? Паспорта нету?
– Леха, какой паспорт у нежильца? – возмутились остальные. – Не гневи Бога, помрешь – тебя так гонять будут. Иди, иди, парень. – кивнули они мне.
– Ладно, иди. Сумку свою не забудь. – кивнул Леха и погрозил кулаком в сторону обезьянника, – А ты, мразь, нам за паренька ответишь!
– Ну вы его все-таки не очень… – неопределенно сказал я, было жалко мужика.
– Разберемся! – грозно заявили милиционеры.
Я вышел из отделения. Народу уже не было, видно поезд все-таки тут появлялся. Пока я устанавливал часы, пришел следующий, и я поехал в институт.
* * *В институте как раз был большой перерыв, наши ушли обедать. Я решил не появляться в буфете, а поднялся в пустую аудиторию, где после перерыва начнутся занятия, и сидел там, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Все-таки я еще наверно не успел до конца осознать случившееся. Но даже сейчас родные стены института вызывали необыкновенную торжественную грусть. Когда бываешь тут каждый день – все обыденно и привычно. Но сейчас, когда жизнь остановилась, я испытывал совершенно другие чувства – каждая мелочь имела значение, каждая деталь была крайне важна и безумно самобытна. Хотелось впитать в себя навсегда каждую трещинку в штукатурке на потолке, каждую надпись на столах, и даже глупый узор линолеума под ногами. Как живые, перед моим внутренним взором, прошли вереницы лекций, которые я прогулял за три года, и мне было не то, чтобы стыдно, но просто жалко, что эти лекции, казавшиеся такими скучными и принудительными, прошли мимо меня.
В коридоре раздались голоса, и вошли Ольга, Коляныч и Аганизян.
– Здоров, Аркад! – завопил Аганизян, – Ты чего опять вторник первую пару гуляешь? Косач снова перекличку делал. Тут такой прикол был, мы так ржали – прикинь, сидим мы все, а Косач опаздывает, но дверь открыта, и Ольга вдруг вслух так громко произносит… – Аганизян вдруг осекся, – Аркад, ты чего такой… Чего такой бледный-то?
– Артем, я вчера разбился на машине. – произнес я в наступившей тишине, и сам почувствовал, что от жалости к себе на глаза наворачиваются слезы.
Ольга с ужасом охнула и села на стул. Коляныч на миг прикрыл глаза и лицо его вытянулось.
– Аркад, как же… Как же ты… Мы… – Колянычу явно не хватало слов.
– Да все нормально, ребята, я пришел проститься… – тихо произнес я.
Ольга заплакала, достала из сумочки кружевной платочек и трогательно прижала к носику.
– Я просто не знаю что сказать. – сказал Аганизян и потупился.
Воцарилась пауза. Вошли, переговариваясь, Аленка, Игорек, Шуршик и Глеб.
– Что вы сидите такие упадочные? Контрольная будет что-ли? – провозгласил Глеб.
– Аркашка… – всхлипнула Ольга, указав в мою сторону платочком.
Коляныч и Аганизян молчали, потупившись. Глеб глянул на меня и сразу отвел взгляд – он понял.
– Когда? – спросил он бесцветным голосом.
– Вчера на кольцевой, на машине разбился. Везли компьютеры по работе, врезались. – ответил я.
– Аркадий… – Глеб сделал паузу. Я подумал, что он сейчас скажет что-нибудь вроде «мы тебя никогда не забудем», но он сам понял банальность этих слов, – Да в общем что тут говорить…
Снова воцарилась тишина. Аленка всхлипнула и осторожно вышла обратно в коридор.
Тут вошла Антонина Макаровна, положила свой неизменный саквояж на преподавательский стол и оглядела всех поверх очков.
– Готовы? Рассаживайтесь, сейчас начнем. – она неуклюже, по-утиному, развернулась на одном месте, оглядела доску и произнесла скрипуче, – Галкин, сходи за мелом на вахту, а то от безделья совсем засохнешь и пылью покроешься. Если ты думаешь, что я буду принимать лабораторные в последний день перед экзаменом, то ты очень ошибаешься. Кстати это же относится к Кольцову и Альтшифтеру.
Я с готовностью поднялся и вышел. Когда я возвращался с мелом, то услышал приглушенные голоса, но когда вошел в аудиторию все смолкло и снова наступила тишина. Уже все были в сборе. Я положил мел на стол и вернулся к себе за дальнюю парту.
– Аркадий. – торжественно произнесла Антонина Макаровна и голос ее лучился теплотой, – Я хочу сказать, Аркадий, что я всегда знала – ты способный и талантливый студент, ты мог бы стать прекрасным инженером, и сегодня я хочу сказать только одно – мы все скорбим потому что…
– Не надо, Антонина Макаровна, – вежливо перебил я ее, – я вас прошу, не надо слов.
– Да, ты прав, – сказала Антонина Макаровна, – ты всегда был умным мальчиком и скромным, действительно слова здесь излишни. Когда у тебя похороны?
– В понедельник.
– Уже в этот?
– Ну да.
Антонина Макаровна снова шумно вздохнула и замолчала. Выдержала паузу и затем произнесла:
– Да, как это ни печально, но нам надо работать. Прости, Аркадий.
– Антонина Макаровна, можно я посижу последний раз?
– Здесь, с нами? – удивилась Антонина Макаровна. – Зачем тебе теперь, Аркадий?
– Ну я хочу последний раз посидеть на вашей лекции.
– Я польщена. – сказала она, – Конечно, Аркадий, конечно посиди.
Лекция началась. Через минуту я уже понял, что оставаться здесь было нельзя – прав был похоронный агент. Лекции почти не получилось, все сидели как на иголках, конечно никто ничего не записывал. С задней парты, как с последнего ряда амфитеатра, мне было видно все. Ольга постоянно плакала и иногда выбегала в коридор сморкаться, Игорьку, как мне показалось, очень хотелось воткнуть в уши наушники плеера – пару раз его рука машинально дергалась под партой к сумке, но он не мог этого сделать в моем присутствии. Шуршик обычно читал книгу, но сегодня он тоже не мог этого сделать, и только ежился, все боясь оглянуться назад на меня. Я досидел до перерыва, попрощался и ушел. В коридоре меня нагнал Глеб.
– Аркад, мы всей группой собираемся у меня послезавтра, в субботу, приезжай.
– У тебя? Подожди, у тебя же день рождения в марте? – удивился я. – Ты же всегда говорил что ты рыба по гороскопу?
– Да при чем тут? Ты не понял – мы решили собраться чтобы проститься с тобой. Не как сегодня, по-настоящему. Я думаю у меня собраться удобнее всего.
– Да, у меня там с мамой плохо…
– Ну понятно. Так что приходи, адрес помнишь, в три. Юльку свою бери. Ну я еще тебе позвоню – ты сейчас дома… остановился?
– Дома. Спасибо, Глеб, спасибо вам всем. До субботы!
Глеб хлопнул меня по плечу и, развернувшись, убежал. А я пошел в библиотеку – надо было сдать книжки.
* * *Юлька работала секретаршей в «Витязе». Это была хорошо поставленная частная фирма, занимающаяся квартирным сводничеством. Целый день Юлька сидела на телефоне и договаривалась о встрече хозяев квартир с будущими жильцами-квартиросъемщиками, а также занималась прочей канцелярской ерундой. Познакомились мы с Юлькой совершенно случайно на лесной стоянке в байдарочном походе, где случайно встретились две наших группы. Казалось, что это было так давно, чуть ли не в прошлой жизни. Знает она или еще нет? Я вошел в здание и поднялся на второй этаж. Здесь, прямо за дверью «Витязя» находился стол Юльки, но сейчас ее не было. Я заходил сюда за Юлькой бессчетное число раз, и меня тут знали.
– А, Аркадий! – забасил администратор Григорий, – Юлию караулишь? Сейчас она придет.
– Угу, я подожду.
Я сел в юлькино крутящееся кресло. С Григорием мне никогда особо разговаривать не хотелось, а уж сейчас тем более. Бывают такие люди, которых стоит только увидеть, и сразу чувствуешь, что это совершенно чуждый человек и никогда он не станет твоим другом. Григорий жил в совершенно ином мире – это был мир отутюженных пиджаков, ведомостей, клиентов и карьерного роста. На пиджаке Григория неизменно висела табличка "Григорий Котов, фирма "Витязь «, АДМИНИСТРАТОР». Меня он в душе презирал, считая что жизнь моя идет совершенно бездарна, ведь только полный дурак в наше время учится в институте и таскается с байдарками по Карелии, вместо того, чтобы делать карьеру в солидной фирме, а летом ехать в солидный отпуск. У меня тоже были свои причины презирать Григория: я абсолютно не понимал за что он так себя любит – человек без образования, ничего толком не умеющий, занимает крохотную должность администратора. Мальчика на побегушках, нечто среднее между курьером и секретарем. И эта позорная табличка на груди, которой он так гордится… Так собаки с гордостью носят хозяйский ошейник. Впрочем может я не любил Григория еще и из-за того, что он постоянно пытался ухаживать за Юлькой, впрочем вполне безуспешно. Юлька рассказывала мне каждый раз о его новых уловках – то он предлагал ей билеты на гастрольных знаменитостей, то приглашал в кабачок поужинать. Мы с ним общались всегда корректно и вежливо.
– Аркашка! – обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в обьятья, чмокнув в губы. – Чего ты такой холодный?
Я вздохнул и чуть отстранился.
– Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.
Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.
– Аркаш, что-то случилось?
Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного – уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю – только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.
Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире – словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли – ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться – сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза – меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.
– Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?
– Мне-то нет. – я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, – Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание. – добавил я зачем-то.
Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.
– Но… – голос ее сорвался.
Я очень правильно сделал, что держал ее за руку – она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно – Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя – как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.
– Извини, я пойду.
– Не уходи!
Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:
– Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу – там наша группа собирается.
И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.
Остановился я только на бульваре, через два квартала от «Витязя» и огляделся – шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет – и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел – такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. «Дождь – хорошая примета.» – вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь – там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.
Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.
* * *Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.
– А, явился, не запылился. – отозвался Лосев.
– Где Михалыч? – сразу спросил я.
Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.
– Дождь что ли? – Лосев кивнул на мой плащ.
– Угу. Так где Михалыч?
– Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. – Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.
– Но я-то тут не виноват наверно? – опешил я.
– А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под «Виндоус» нельзя, а заказчик требует, это раз. – Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, – Программист модуля помер, это два. – его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. – Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. – Он загнул средний палец, – Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. – он загнул безымянный палец, – Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года – коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… – Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.
– Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? – возмутился я.
– А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. – Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. – Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал – не справится.
– Лосев! – я никогда еще не называл его по фамилии, – А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…
– А ты не ори! – побагровел Лосев, – Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!
– Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! – я разозлился не на шутку. – И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.
– А ты мне не угрожай! – Лосев встал, – Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: «денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит».
– Вот так и сказал Михалыч? – я опешил.
– А ты как думал? – заорал Лосев мне в лицо. – Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?
– Четыреста…
– А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристаллок? В три раза больше!
– Да врешь ты все!
– Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!
– Сядь угомонись. Нечего на меня орать. – Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.
– А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц… – Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. – Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие…
Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.
– Скотина ты Лосев. – сказал я. – Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.
– Да хоть трижды умер! – опять вскинулся Лосев, – Эка невидаль-то! Нашел, понимаешь, заслугу! Не ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?
– Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать – только настроение портить.
– Ах, настроение у нас испортилось! – протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. – Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!