— Ну и натворили вы дел!
— А мы-то что? Нам сказали, мы обстреляли.
— Похоже, — начинает свой рассказ разведчик, — у немцев в балке был склад противопехотных мин. Вчера они их туда из тыла притащили, а сегодня полезли выставлять.
Теперь понятно, почему немцы никак не отреагировали на наше появление — боялись, что наши обнаружат их саперов, ползавших в это время по нейтральной полосе.
— Мы ракеты выпустили, а на нейтралке — фрицы. Мы из пулеметов по ним, а они по нам. И пошло, и поехало. А тут как даст! Придется немцам опять мины на наш участок завозить.
Рассказчик даже засмеялся.
— А у вас как? Потери есть?
— Обошлось, — отвечает Шлыков, — они по нам десятка два снарядов выпустили, и ни один не взорвался. Если бы не это…
Седой на секунду задумался и выдал свою версию:
— Фрицы ваш тягач за танк приняли. Решили, что по оврагу вела огонь «тридцатьчетверка» или «кавэ», вот и стреляли болванками.
Логично. Однако война на сегодня закончилась, до утра еще есть время поспать.
Подъем был поздним, после ночного боя нам дали отдохнуть. После завтрака начали собираться в обратный путь, но около одиннадцати часов к Шлыкову прибежал посыльный из штаба полка.
— Товарищ лейтенант, вас товарищ майор к себе вызывает.
Вернулся взводный минут через двадцать. Судя по его внешнему виду — у нас неприятности.
— Какие новости, товарищ лейтенант?
— Хреновые, сержант. Меня и санинструктора отзывают обратно в Воронеж.
— А нас?
— А вас откомандируют в распоряжение начарта армии.
Все ясно. Лейтенанта начальство отзывает на правеж, над Олечкой, видимо, гроза миновала, и ее ждут новые трудности любовного фронта, а нас, как штрафников — оставляют на передовой. Ну не совсем на передовой, но достаточно близко для того, чтобы попасть под шальной снаряд или прицельный налет авиации. Одно только непонятно, зачем начальнику артиллерии общевойсковой армии потребовалась наша зенитка? У него в распоряжении своих стволов не одна сотня наберется, до шестидюймовых включительно.
— И где нам этого начарта искать?
— В штабе полка проездные документы уже готовят, а нас попутный ЗиС сейчас забрать должен.
Грузовик приезжает минут через десять, наступает пора прощаться. Я жму руку Шлыкову.
— Ни пуха ни пера тебе, лейтенант!
— К черту, сержант!
Если не сломают парню судьбу, то из него не самый худший командир получится. Ему бы опыта побольше и уверенности в себе. А здесь я его подавляю своим авторитетом, основанным на возрасте, образовании и наличии фронтового опыта. Удачи тебе, лейтенант. Олечка рада окончанию своей фронтовой ссылки. Вон как глазки блестят, и щебечет, щебечет… Дура. Осторожно зыркнув на меня, Олечка всех целует: и наших, и разведчиков. В щечку. Но соскучившиеся по женскому полу парни и мужики в возрасте за тридцать рады и этому. Единственный, кому поцелуя не достается — это я. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Олечка запархивает в кабину ЗиСа, Шлыков устраивается в кузове на каких-то тюках. Мы машем руками вслед уезжающей машине.
Пока проездные документы не готовы, расчет нежится на солнышке, которое пригревает почти по-летнему. Сквозь старую пожухлую траву уже пробивается молодая, зеленая. Развалились мои зенитчики на южной стороне почти незаметного холмика, щурятся на солнце и байки травят на извечные солдатские темы: бабы, жратва и распрекрасная мирная жизнь. Я бы тоже с ними повалялся, но это уже форменное разложение получается. Надо приводить их в чувство.
— Вас, чудаков, сюда зачем прислали? На травке валяться или Родину защищать? А ну подъем! К бою! По самолету над двенадцатым…
Ну что за собачья должность. Расчет перевел орудие в боевое положение, сделал вид, что начал сопровождать виртуальную цель, а потом так же виртуально обстрелял ее.
— Отбой!
— Развлекаешься?
Седой лейтенант подошел со спины абсолютно бесшумно.
— Тренирую, товарищ лейтенант!
Разведчик понимающе усмехнулся.
— На вот, держи, тренер.
В ладони лейтенанта лежали наручные часы — большая ценность по нынешним временам.
— Товарищ лейтенант…
— Да бери, бери. Трофейные. Дрянь, конечно, штамповка, но других нет.
Какая мне разница: штамповка или нет? Лишь бы секундная стрелка была, интервалы между выстрелами отслеживать. Я, правда, и так уже приноровился, но по часам все же удобнее, да и в повседневной военной жизни часы вещь очень нужная. Видя мою заминку, лейтенант решил развеять мои последние сомнения.
— Да их не с трупа, с языка сняли, в лагере они ему все равно ни к чему.
На самом деле основным тормозом было не солдатское суеверие, а невозможность что-нибудь подарить взамен. Я лихорадочно перебрал в уме все свое нехитрое имущество, но ничего равноценного не нашел: либо самому позарез нужно, либо полное барахло, которое лейтенанту совсем ни к чему. Однако хватательный рефлекс сработал, и часы я взял.
— Спасибо, товарищ лейтенант!
— Носи на здоровье!
Мы пожали друг другу руки, и лейтенант ушел в направлении землянок своего взвода. Еще одна мимолетная встреча с хорошим человеком. А может, еще и встретимся. Земля, она, как известно, круглая, да к тому же еще и вертится. Между тем расчет переместился от орудия и расположился вокруг меня — подарок рассмотреть пришли.
— Это что такое? А кто орудие будет в походное положение переводить?
Я демонстративно взглянул на часы.
— Норматив полторы минуты, и только попробуйте не уложиться. Время пошло!
Норматив перекрыли с запасом в одиннадцать секунд. Нет, точно собачья должность, скоро уже гавкать начну.
Наконец документы оформлены, и мы трогаемся в путь. Штаб армии, оказывается, находится на удалении восемьдесят километров, а если считать все крюки и петли российских дорог, то набегает больше сотни. Далековато забралось армейское начальство — нам больше суток ползти, и то, если техника не подведет. Пока едем, я рассматриваю оживающую вокруг природу: деревья, травка, птички поют. Красота. Единственное, чего я не увидел, как ни старался, так это второй полосы обороны. Допускаю, что она так хорошо замаскирована, что мой неопытный глаз ее просто не видит, но что-то мне подсказывает — дело здесь не в оптическом обмане зрения. Такое впечатление, что сорок первый год ничему не научил и мы опять наступим на старые грабли.
А села здесь богатые. Каждое село дворов на триста-четыреста. В центре села стоит новая или почти новая школа. Дома высокие, просторные, с большими окнами, дворы широкие, с большим количеством хозяйственных построек. По сравнению с российским Нечерноземьем — небо и земля. Даже люди выглядят по-другому — в среднем здесь народ выше, крепче, лучше и чище одет. Это неудивительно — метровой глубины чернозем, обширные поля, богатейшие урожаи. Отсюда и лучшие условия жизни. Где-нибудь в Псковской области, то есть округе, крестьянин едва растягивает урожай до весны, а скотину держит практически в доме.
Ночуем в одном из сел. К моему удивлению, дом, в который нас определили на постой, оказывается кирпичным, причем явно дореволюционной постройки с выложенными кирпичом арками и фальшивыми колоннами. Но на господский дом он не тянет, скорее на кулацкий. Мои подозрения подтверждают нынешние хозяева — дед лет семидесяти и бабка того же возраста. Раньше дом принадлежал «крепкому хозяину», большая семья жила. В тридцатом году всех их выселили куда-то в Сибирь, скотину и хозяйственный инвентарь отдали в колхоз, а дом достался нынешним хозяевам, как сельской бедноте. Если бы дом стоял в центре села, то была бы в нем колхозная контора, а на окраине его сочли неподходящим.
— Дед, а дети твои где?
Я удивлен малолюдностью большого дома.
— Дочки замуж повыходили, в мужниных домах живут, а сынок единственный в город на заработки подался, еще до войны. Сейчас воюет, если жив еще.
Дед тяжело вздохнул.
— Вот мы со старухой вдвоем свой век и доживаем.
Прямо как в сказке, только синего моря не хватает.
Техника не подвела, и на следующий день, после двух проверок документов, я предстал перед начартом армии. Моего возраста полковник, красавец мужчина, высокий, статный, бабы перед таким должны штабелями лежать. Выслушав мой доклад, он дает оценку нашим предыдущим действиям.
— Что, руки коротки? Паршивую «колбасу» достать не смогли, так бумажкой прикрылись.
Подчиненные полковника облажались не меньше нашего, но я эту тему благоразумно поднимать не стал. Между тем начарт перешел к новому заданию.
— У меня в дивизионах ничего крупнее тридцати семи миллиметров нет. Фрицы обнаглели, разведчики их буквально по головам ходят. Заберутся на три тысячи метров, и ничем их не достанешь, даже пугнуть нечем. С помощью твоего орудия попробуем организовать зенитную засаду. Вот здесь.
Прямо как в сказке, только синего моря не хватает.
Техника не подвела, и на следующий день, после двух проверок документов, я предстал перед начартом армии. Моего возраста полковник, красавец мужчина, высокий, статный, бабы перед таким должны штабелями лежать. Выслушав мой доклад, он дает оценку нашим предыдущим действиям.
— Что, руки коротки? Паршивую «колбасу» достать не смогли, так бумажкой прикрылись.
Подчиненные полковника облажались не меньше нашего, но я эту тему благоразумно поднимать не стал. Между тем начарт перешел к новому заданию.
— У меня в дивизионах ничего крупнее тридцати семи миллиметров нет. Фрицы обнаглели, разведчики их буквально по головам ходят. Заберутся на три тысячи метров, и ничем их не достанешь, даже пугнуть нечем. С помощью твоего орудия попробуем организовать зенитную засаду. Вот здесь.
Остро отточенный карандаш уперся в карту.
— Здесь проходит рокадная дорога, почти каждый день ее проверяет немецкий разведчик. Ты обстреливаешь его, он засекает место, откуда стреляли, и ставит на своей карте значок «зенитная батарея среднего калибра». А чтобы она их разведчикам не мешала, они попробуют ее подавить. Тут-то их встретит целый дивизион эмзэа. Ну что кривишься? Сам знаю, что немцы не дураки и на такую примитивную уловку могут не клюнуть. Можешь предложить что-нибудь получше? Не можешь? Батарею надо? Да кто же мне целую батарею даст? Вас мне дали только на неделю, и только потому, что вы уже здесь. Еще вопросы есть? Тогда выполняй.
— Есть, товарищ полковник! Только у нас снарядов мало.
— Будут тебе снаряды. Послезавтра придет машина со снарядами из вашего полка.
И опять дорога на запад. Сколько же мы керосина спалили, катаясь туда-сюда. Жуть. Но это для одного человека, а для государства — капля. Та же «тридцатьчетверка» спалила бы дизтоплива намного больше, а про КВ я вообще молчу. К вечеру добираемся до указанного полковником места, там нас встречает капитан — командир отдельного зенитного дивизиона армейского подчинения. Его автоматические зенитки уже замаскированы, а нам только предстоит выкопать огневую позицию для своего орудия. С утра приступаем.
— Товарищ капитан, а может, стоит оборудовать ложные позиции еще для трех орудий? Бревнышки под углом поставим, за зенитные стволы вполне сойдут.
— Хорошая идея, — одобряет капитан, — закончите свою огневую — приступайте.
— А вдруг немец сегодня прилетит?
— Значит, ты хочешь, чтобы я своих зенитчиков отправил ложные позиции для вас копать?
— Для всех нас, вроде одно дело делаем.
— Ладно, выкопают, я прикажу.
Выкопали, конечно, кое-как. Ну да ладно, авось с воздуха сойдет. А фриц взял и в первый день не прилетел. Появился он к полудню следующего дня.
— Наклонная дальность семьдесят шесть. Высота тридцать два!
Хорошо, что хоть дальномер с нами. Пока вычислял установки прицела и взрывателя, прошло секунд тридцать.
— Три снаряда, огонь!
Не стрельба, а бесполезное разбазаривание народного имущества, наши разрывы ложатся либо в стороне, либо позади «рамы». Поначалу немецкий летчик нас игнорировал, но вот наши снаряды стали ложиться ближе. «Рама» вильнула в сторону, начала набор высоты и, в конце концов, отвернула с прежнего курса и прошла прямо над нашей «батареей». Мы ждали налета к вечеру, ждали на следующий день, но так и не дождались. Зато пришел обещанный ЗиС со снарядами.
— Коляныч! Ты?
— А кого ж еще к вам, охламонам, пошлют? Меня, конечно.
— Привез? Сколько?
— Тридцать пять ящиков, сто сорок штук.
Почти полный БК, теперь постреляем. Через день опять прошел разведчик, мы его опять обстреляли, но налета так и не было. В следующие дни разведчик проходил каждый день, попадал под огонь, маневрировал, но штурмовую авиацию упорно не вызывал.
Пошел последний день нашего ожидания. Фрицы по-прежнему игнорируют нашу ловушку, то ли сквозь свою хваленую оптику разглядели замаскированные позиции батарей МЗА, то ли просто не обращают на нас внимание. Сегодня их тоже можно не ждать — как сообщили метеорологи, над головой у нас несколько плотных слоев облачности, нижний слой висит на высоте около километра. Погода не то чтобы нелетная, но для штурмовки нашей позиции не самая подходящая. Все расслабились, а я своих опять решил погонять по нормативам. В принципе, расчет их и так уже выполняет с большим запасом, но я все равно стараюсь держать мужиков в тонусе.
— Отбой!
На шесть секунд раньше норматива. З-з-з-з-з-з. Уже позже я узнал, что так звучит мотор истребителя на высоких оборотах, а тогда просто поднял голову в поисках источника звука — прямо на батарею пикировали два самолета. В их враждебных намерениях сомнений не было, свои за восемнадцать километров от фронта так пикировать не станут. Автоматически я заорал:
— Курс ноль, взрыватель пятнадцать! Огонь!
Ну страшно же, когда вот так стоишь в полный рост, смотришь на приближающуюся смерть, которая каждую секунду растет в размерах, и ждешь, когда запульсирует дульное пламя на крыльях и капоте. Расчет сработал безукоризненно, наводчику ствол нужно было довернуть совсем немного, Епифанов стрелки совместил моментально, но лучше всех сработал Рамиль. Он сорвал колпачок и установил взрыватель на снаряде, который держал в руках заряжающий. Сашка швырнул снаряд в ствол, и тут же… Кланц. Гах! Блямс. Бах!
— Ложись!
Прежде чем упасть, я успел заметить, что вроде наш снаряд разорвался перед самолетами. С ревом моторов над нами пронеслись две тени, никто по нам не стрелял, и бомбы не взрывались. Подняв голову, я заметил, что у второго самолета скругленные консоли крыла. От нашего выстрела истребитель шарахнулся в сторону, и, когда он отлетел подальше, я опознал силуэт — «лаг». Неужели все-таки свои? Между тем первый самолет поднялся почти к облакам, от него что-то отлетело, а сам он сорвался в штопор. Своего сбили? Над падающим предметом раскрылся парашют.
— За мной!
Я кидаюсь к машине, за мной топочут сапоги еще нескольких человек.
— Коляныч, заводи!
Издалека взглянув на наши перекошенные рожи, водитель резко крутанул рукоятку кривого стартера и бросился к кабине. Мы с ходу запрыгиваем в кузов.
— Коляныч, гони!
— Куда гнать-то?
Несколько пальцев одновременно нацеливаются на парашют в небе.
— Туда!
ЗиС срывается с места и резво скачет по накатанной телегами полевой дороге. К счастью, она идет почти в нужном направлении. Пока мы едем, самолет успевает упасть, отметив место падения столбом густого черного дыма. Летчик приземлился на поле буквально в двух сотнях метров от дороги. Когда мы подъехали, он уже успел встать на ноги и погасить купол парашюта. Обернувшись, летчик увидел нас, бегущих к нему по распаханному полю. Он отстегнул лямки парашюта и… поднял руки. Как оказалось, из оружия у нас на пятерых только один карабин, который Коляныч постоянно возил в кабине. Остальные даже и не подумали прихватить с собой винтовки — своего спасать ехали.
Летчик явно испуган, руки старательно тянет вверх, глаза бегают, губы трясутся. Первым делом выдергиваю у него из кобуры пистолет, и только тогда рассматриваю его внимательнее. На голове вместо кожаного шлема сетка с наушниками, комбинезон новенький — явно еще не оперившийся выкормыш Геринга. Непонятно только, как его сюда занесло? А второй? Явно наш «лаг». Он что, за ним гнался? Ладно, найдется переводчик — сам все расскажет, только «колоть» его надо быстро, пока в себя не пришел.
— Комм.
Стволом трофейного пистолета подталкиваю немца к машине. А мужики только рты пораскрывали — впервые живого немца видят так близко, я, впрочем, тоже. Только Коляныч воинственно наставил на фрица свой карабин. Интересно, он у него хоть заряжен?
— Епифанов, Дементьев! Парашют соберите, и в кузов.
Сначала в ЗиС погрузили пленного летчика, затем его парашют. Поехали. Командир дивизиона аж на месте подпрыгивал от нетерпения.
— Немец, товарищ капитан!
Напряжение на лице капитана плавно перетекло в радостную ухмылку.
— Ну слава богу!
И тут же прикусил язык. В эйфории от столь благополучно разрешившейся ситуации никто этой оговорки не заметил. Никто, кроме меня. Первым делом у меня отбирают трофейный пистолет под предлогом того, что сержантскому составу «не положено». Вот жлоб! Попросил бы по-человечески, я бы и сам отдал. Зачем мне лишний килограмм на ремне таскать, а капитану он нужен перед штабными связистками форсить. Во-вторых, капитан вознамерился записать сбитый самолет на счет своего дивизиона, но тут уже я встал за свой полк горой.
— А расход снарядов какой укажете? Один, восемьдесят пять мэмэ? Так таких орудий в вашем дивизионе отродясь не бывало! Или под сбитого «мессера» сотню тридцатисемимиллиметровых спишете?
— Надо будет — спишу! — злится капитан.