— Эльза, а его тут уважают, глянь на казаков.
— Видно это здешний атаман, — добавила Лиэль.
— Ну, не тупой, так тугодум, — только и уступила Эльза.
— Точно тугодум, но старательный, — голосом Задорнова ввернула Зося.
Атаман, дойдя в это время до калитки, прочитал надпись на листе, задумался, с хитринкой посмотрел на окна дома, отошёл к казакам и стал их расспрашивать. Казаки делились впечатлениями, так сказать культурного плана.
Потом прибыли ещё офицеры, молодые казаки стали расходиться; а потом, видно найдя атамана, прискакал гонец. Доложил, и атаман надолго задумался, посматривая время от времени на наши окна.
— Он нас видит? — шёпотом спросила Эльза.
— Нет.
— Что-то ему от нас надо. На вокзале стреляли, и он маракует, не связаны-ли мы с теми солдатами. «Опочки, дамы-с впали в ступор».
— Это ты, Борн, лялек солдатами сделал. Наряды вне очереди, окопы, пониаишь. Какая стрельба? — Борисов удивлённо уставился на меня.
Пришлось объясняться с пальбою. Эльза хмыкнула.
— Ты, Борисов, и пушечный выстрел не услышал бы, у Борна вон — стеклопакеты. И вокзал далеко. А ты это куда смотришь?
И все посмотрели на Борисова, который смотрел в телевизор. Там у шеста изгибалась полуголая танцовщица, а по сцене бегал, «рэпя», перекачанный, э, афроамериканец.
— На душку — мулата смотришь?
Все опять разулыбались. Зося от окна:
— Ой, он сюда идёт!
Я поставил просмотр на паузу.
— Эльза, шмотьё уберите, мы пойдём, пообщаемся с местным шефом. Борн, пошли, — призвал Николаич. Я и пошёл, не боясь…
Атаман ждал нас на пороге калитки. За забором осталось несколько офицеров и казаков постарше. Мы остановились в метрах в двух от него. Официоз начинался.
— Атаман Сальского округа войсковой старшина Шатров, Роман Михайлович.
«Оба, тёзка! И голос «настоящего полковника»». Я с интересом его разглядывал. Комплекция Борисова, темноволосый, румяный, с усами «карандаш», синие глаза строго смотрели в упор. На меня, Борисова и мою кобуру с пистолетом.
— Борн Роман Михайлович, домовладелец.
— Борисов Иван Николаевич, честь имею. «Актёр погорелого театра ты, Борисов, а не дворянин».
— Попрошу ваши документы.
Крякнули. Пришлось-то идти за паспортами. Шатров их с интересом просмотрел, хмыкнул. Я ему подал и разрешение на служебное оружие.
— Действительно до 14 декабря 2011 года, — прочитал он вслух. — Господа, из какого вы года?
— Из указанного в разрешении. Из 2011 года мы, — церемонно отозвался Борисов.
— А у нас — 1912 год. Непорядок, господа…
— Прошу, — сделал приглашающий жест. Стоять у калитки дальше было неумнó. Шерифу нужно было «доказывать» наше алиби.
Пошли смотреть с атаманом домовладение. Шатров, оставив свиту, прошёлся по двору, с интересом осмотрел машины, потрогал пластик окна. Пригласил его в дом. В сапогах. В прихожей, атаман, сняв фуражку, перекрестился, потом с интересом огляделся и двинулся к двери зала. В прихожей ляльки прибрались и решили отсидеться в зале. Счас. Борисов открыл двери, Шатров вошёл, мы протиснулись за ним…
«Ляльки, ляльки, боже, боже, я вас на галеры отправлю!» Дамы платья и обувь убрали, а трусики, бюстгальтеры и ночнушки оставили на мягкой мебели, телевизор не выключили…
Борисов, изо всех сил сдерживая смех, представил наших непутёвых. Лиэль даже, хе-хе, реверанс сделала. Атаман сдержанно их поприветствовал. Потом посмотрел на телевизор. Ляльки порозовели. Атаман перевёл глаза на горы нижнего белья. Ляльки стали красными. Из-за спины атамана Борисов показал кулак Эльзе. Та захлопала глазами. Атаман, молча, поклонился дамам и двинул на выход. Уходя, я услышал оставшегося Борисова:
— Девки, Борн, вас покарает!
«Ну, всё, сейчас атаман скажет, будь здоров, домовладелец у меня дела и уедет на своём тарантасе». Счас. Шатров, дождавшись улыбающегося Николаича, уходить, не спешил. Атаман тянул резину. Потом видимо решился.
— Как я понял, господа, в будущем нет Российской империи? — спросил негромко. Мы кивнули. — А что было?
— Ну, был Советский Союз, — Николаич улыбаться перестал. — А в чём собственно дело?
— Советский Союз? — у атамана округлились глаза. — Мда. Видите ли, господа, на станции какой-то офицер требует кого-то из советского руководства. Я подозреваю, что с ним солдаты со скорострельным оружием. Боюсь, беды наделают в станице.
Взгляд атамана подобрел. И смотрел он на нас довольно дружелюбно. Только я собрался отвести Борисова переговорить…
— Атаман, мы вам поможем. Борн съездит и решит проблему, — мгновенный ответ Николаича.
«Ё. Борисов — молодец, садись, Борисов — «пять». Благоразумный видит беду, и укрывается: а неопытные идут вперёд и наказываются».
— Иди, открывай ворота, советчик! — прошипел. «Это же надо, без меня меня женили!»
— Окей, я был уверен, что вы согласитесь, — Шатров уже излучал благодушие, с толикой лукавства, а я ляпнул:
— А у вас тоже уже, того — глобализация? Атаман отмахнулся.
Залезли в джип, Атаман с интересом смотрел за моими действиями. Выехав за ворота, притормозил, атаман отдал несколько ЦУ, а я, проклиная в душе Николаича, огляделся и очень удивился, встретившись глазами с человеком в гражданской одежде.
«Хо-хо. А вот этот мэн будет моей главной домашней заготовкой!»
— Э, Роман Михайлович, можно вот этот, вахмистр с нами поедет?
Атаман удивившис просьбе, согласился. Поехали втроём на станцию. Уже там, поставив джип у здания вокзала, услышал от атамана кое-какие сведения о текущем моменте части Области Войска Донского. Поудивлялся. Поудивлялся чему-то и Шатров. Посигналил, и, перекрестившись, я вылез из машины, ремень с кобурой положил на сидение. И медленно пошёл к составу.
— «Всё в наших руках, поэтому их нельзя опускать» — вспомнилось.
Глава 8
Лейтенант с сержантом сидели в купе начкара. Веня крутил в руках кружку с остывшим чаем и обдумывал ситуацию, в которую они попались.
«Фантастика, какая-то. Чёрт, чёрт, чёрт. Ну почему такая невезуха и прямо в мою первую поездку. Куда нас занесло? Чем мы так кого-то разозлили? И как выпутываться? Казаки эти. Откуда они взялись на наши головы? Их же здесь с полк наберётся. Сдаться, или застрелиться с горя. Молодой же я ещё или как? Всё плохое приходит слишком рано, а хорошее запаздывает, блин». Но это у лейтенанта только в мыслях было. Большого дискомфорта он не ощущал. Веня с четырнадцати лет был человеком самостоятельным. Занятия боксом и любовь к лошадям способствовали быть независимым, решительным и обстоятельным.
Рублёв, в отличие от лейтенанта, думал совсем иначе.
«По ходу «дембель» наступит не через четыре месяца, а прямо сейчас! Кайф! Надо как-то уговорить летёху, и можно сваливать на все четыре стороны. С кентами, я не пропаду, лишь бы только Веня не выпендривался. А то начнёт строить из себя героя. Пусть они с «духом» геройствуют, а у меня хата с краю». Рублёв душевного раздрая не имел. Парень был из простой, рабочей семьи.
Веня в это время встал и открыл оружейный сейф, достал из него короткоствол.
«Ну, вот накаркал, счас тебя, Лёха, в герои станут записывать. Мама, роди меня обратно!» Но Веня, посмотрев на короткоствольные ПП, свой ПП поставил на место, сейф закрыл.
— Что, сержант, испугался? Я, скажем так, с казаками воевать не собираюсь.
— Почему? — Рублёв удивился.
— Так это же лучшие бойцы этой земли! Степан Разин, Пугачев, Ермак — победитель Кучума. В войне 1812 года отличились…
— Ага! А гражданскую войну продули. Первая Конная их, как тузик грелку порвала…
— А у «белых» бардак в тылу был, свобод у капиталистов стало много, а порядка нормального не было! — фраза у Чеснокова вышла с огоньком, непонятным для сержанта.
— Лейтенант, а не боишься, что я тебя особисту сдам? — после быстрого обдумывания, произнёс Рублёв. — За «любовь» к белым…
— А ты, Лёха, не боишься, что я люлей тебе счас добавлю? И где ты здесь Чебанько увидал, а? Он среди зэков, аль в вокзале хоронится, ась?
— Ну, вот и поговорили. Вечером будем смотреть радио, — Рублёв потух, понимая, что сказал глупость про особиста.
К вокзалу подъехала машина. Посигналила. «Служащие» ВВ прильнули к мутному стеклу.
— Это что? Автозак? — Чесноков тоже брякнул глупость.
— Тащ лейтенант, я эту машину видал! Она через площадь проезжала, помните?
— Ага, была, пошли, Лёша! ПП они всё же взяли, и выбрались на перрон.
Веня посмотрел на крестящегося человека, стоявшего у автомобиля-вездехода. Человек не торопился. И в машине ещё кто-то находился. Через тёмные стекла вездехода только силуэты проглядывались…
— А товарищ-то робеет, — произнес сержант. — Но кобуру оставил в машине. Подождём, твою маму… Веня фыркнул. Фраза сержанта продолжилась: — … подождём, твою мать.
И оба стали смотреть, как к ним, не торопясь, подходил какой-то зрелый мужчина. Выше среднего роста, темноволосый, в летнем батнике, светлых брюках и летних туфлях. На груди видна золотая толстая золотая цепь, на левой руке золотые часы, и холёный, как «буржуй».
«Советский или не советский? Шмотки импортные. Интересно, поможет?» — ворочались мысли в голове у Вени…
Зелёные глаза подошедшего «буржуя» с иронией смотрели в глаза Вени. С иронией, но были они родные, что ли…
— Салют, бойцы. Я — Борн Роман Михайлович, — Веня и Рублёв назвали себя. — Итак, бойцы, слушайте дислокацию. Мы попали в 1912-й год. Молчите? Продолжаю. Вы, как ежик из тумана, только без стакана, появились, и давай садить из «спецсредств». Зачем? В мирный уклад жизни, да в сапогах. В общем, так парни, у меня в машине сидит главный тут менеджер, и просит не борзеть с «калашами». А второй за главным, собирает бригаду снайперов. Дают время подумать…
— Скажите, товарищ Борн, — перебил дядю-переговорщика, ничего непонимающий лейтенант, — Вы — советский служащий? И, и я ничего не понял, что вы сказали. Извините.
— Слово «клёво» знаешь? — Веня кивнул. — А менеджер — это начальник. Большой тутошний начальник сидит у меня в машине, и вас боится. Жизнь-то тут мирная. Прямо сказать курорт Пицунда. Оно вам надо, бучу тут устраивать? Да, а второй начальник, военный руководитель собирает снайперов с винтовками Мосина. И это есть — не клёво, для ваших организмов молодых. Вот. А я работник российской почты, с этого дня бывший. Подался в вольные домовладельцы.
Иронии в глазах добавилось, но Вене показалось, что, когда Борн говорил о снайперах, то ирония была наигранной.
«Даже если их сразу не застрелят, то потом просто затопчут! Конями!» Рублёв от слов переговорщика совсем сник.
— Что и наши укороты не помогут? — спросил, и показал Борну, висящий сзади на ремне, ПП.
— Я думал у вас «эй-кей-фоти-севн», — с удивление произнёс Борн. — Лейтенант, и давно в Советской Армии израильские пистолеты-пулемёты «Узи»?
— Какие «узи»? Это — ПП 68. Их производят на Грязевском оружейном заводе, калибр 9-мм. Конструктор Галкин Максим Александрович, — Борн хмыкнул. — Им вооружаются ВДВ, спецназ и…
— … Внутренние войска, — Борн это так уверенно сказал, что Чесноков с Рублёвым удивлённо переглянулись, — А в вагоне зэки? Человек сто впихнули?
— Да. Нет, всего тринадцать…
— И направляют их на суховскую зону. Я прав?
— А откуда вы знаете?
— Так я ж местный!
— Какой местный? Тут везде «белоказаки», а колония лет десять, как существует. А не сто лет!
— «Белоказаки» говоришь. Ну, я вам сейчас, хе-хе, «красного» приведу — легенду Советской Армии. И Борн помахал рукой в сторону машины.
— А как к вам обращаться? — спросил сержант. Не понял Рублёв ироничности Борна. А лейтенант заметил, что ирония в глазах Борна прямо заплескалась.
— Ммм, сегодня меня называли: товарищ, господин, хозяин, пан, рыцарь и просто Борн. А вот и легенда!..
Веня, раскрыв рот, смотрел на подходящего вместе с казачьим офицером, Маршала Советского Союза Будённого Семёна Михайловича, молодого и в гражданской одежде.
— Ребята — Будённый!..
На перрон высыпали остальные вэвэшники. Вояки обступили смущённого Будённого, и чуть ли не брали у него автограф. Рублёв, сноровисто, что-то вталкивал землякам и восхищался. Холодов, угрюмо смотрел на царского офицера. Казачий офицер пытался сохранить на лице значимость. Борн, вытащив какую-то коробочку водил ей по толпе.
Лейтенант, улыбался, тормошил свои мысли на предмет нелогичности, чтобы сделать вывод: «Я в царской армии служить не буду. А парни тут не пропадут. Хех, курорт Пицунда, понимаешь!»
— Ну, что, бойцы, сдаёмся? — проговорил Борн, коробочка смотрела прямо на Веню.
— Да. И мы требуем к себе, это, — Веня замолчал, ибо в мыслях был на воображаемом пляже. Лейтенант, сказав «да», колебался. Долг офицера и пляж ещё боролись.
— Сдача почётная, и без ущемлений прав и свобод для бывших солдат ВВ. Я прав, атаман? — констатировал Борн и довольно посмотрел на атамана.
— Угу. Подтверждаю.
А дальше для Вени было всё, как в тумане. Состав отогнали в тупик, Борн слил в канистру 20-ть литров бензина марки А-90, забрал себе один ПП-68, он же «Узи»; с шестью магазинами в подсумках.
«А Борн — хомяк. Тащит всё что плохо лежит», — подумал Рублёв. И совсем не расстроился когда узнал, что дядя взял себе ПП Рублёва. Подъехали телеги, на них по списку Вени, посадили притухших зэка, чтобы отвезти их в местную кутузку. На две телеги посадили вэвэшников и машинистов, в сопровождении машины Борна, в которой сидел и Веня, дембелей довезли до их нового дома. Дом был на два хозяина, новый; когда подвезли раскладные кровати с матрасами и постельным бельём, стало совсем хорошо.
Соседи принесли покушать, атаман заплатил, и ещё десять рублей дал Вене. Веня, молча, взял деньги, Рублёв поблагодарил. Борн повёз атамана к себе ужинать. Предложил и Вене и Буденному, но они отказались.
— Ну, ты, заходи, если что. Пока, лейтенант.
— До свидания…
Веня вернулся. На новую многохолостяцкую квартиру. Поужинали, разместились по кроватям, бывшие вояки пофантазировали, что их ждёт впереди. Потом все помылись в душе холодной водой и завалились почивать.
Только Веня не ложился, бродил по двору, и около калитки нарвался на неприятный разговор с белогвардейским есаулом. Есаул по фамилии Ястребов, тыкал в лицо Вене пачкой денег, и пьяно бранился. Если бы не висящие на руках Ястребова местные красотки, не известно бы, чем этот разговор завершился. Красотки-жалмерки утянули есаула прочь от скандала, а Веня пошёл спать.
«Жаль, родителей больше не увижу». На глаза набежали слёзы, их Веня мужественно отогнал.
— И где тут логика? — спрашивало почти заснувшего лейтенанта его мышление. Но Веня перевернулся на другой бок и заснул сном здорового молодого мужчины…
Глава 9
Я загнал джип во двор. Как обрадовался Николаич, что привёз атамана на ужин, обрадовано потёр руки, можно было расслабиться, и смотришь, знакомство поближе завести со здешней «вертикалью власти».
— Слушай, Борн, а он наш сосед. Я ему рукой махал. Это таки надо спрыснуть! — шепнул на ухо Борисов.
Кивнул согласием. Борисов успел переодеться в спортивный костюм Ардальона и выглядел богато. Он, сам, поставил под виноградником у флигеля пластиковый стол и три стула. Эльза принёсла запечатанную бутылку коньяка «Martell XO» и закуску, из пакета «астраханской дивы».
— Прихватизировали, — закреплял понравившееся слово Николаевич.
Сели за «мужской» стол, атаман опять перекрестился, и стали кушать ароматный напиток. Себе позволил только грамм пятьдесят, а вот Борисов и атаман после двух рюмок, стали пить коньяк стаканами.
— Ты, Борн, не жадничай, такой момент, понимаешь…
Я не понял, какой момент, выпить или познакомится. Разговорились. Я поведал атаману, что тоже служил в Советской Армии.
— И как, удачно? — поинтересовался Шатров.
— Удачно, — ответил, — полтора года ваксил гуталином асфальт, чтоб блестяще-чёрным был. И осенью листья зелёной краской красил. Наш генерал, понимаешь, любил весну, понимаешь. Гы-гы, от атамана.
— Борн, я смотрю, ты жалеешь, что служил?
— Как бы ни так. Два года в портянках, зато — век воспоминаний. Да, и интересно было.
А Борисов в СА не был. Не довелось ему армейского дурдома испытать.
И важный гость стал свои вопросы задавать. Главным ответчиком был Николаич. Я отмалчивался, а немного погодя, когда затронули нашу технику, показал возможности мобильного телефона, атаман выпал в осадок, и после всё, что мы ему говорили, принимал без «критического анализа». Следом в осадок выпал Борисов, когда узнал, что мы попали на часть Донской земли и вместе с нами на территории Ясной очутились разные люди и объекты: из 1968, 1972, 2014 годов.
— Как? — только и сказал Николаич. Нашёл знатоков, как же.
— На всё воля божья, — от атамана. — А, как мы ещё можем объяснить такое. «Если бы они ещё знали мою «эпопею»…
Пауза. И неунывающий Борисов стал рассказывать разные анекдоты. Я рассказал несколько анекдотов про Штирлица. Гы-гы.
«Кто о чём болит», — подумал коряво. Борисов принёс ещё две бутылки. Вышла перезагрузка стаканов. Пришла Зося, взглянуть, что я наснимал на вокзале. Посмотрела видеоряд, хмыкнула, отказалась от настойки и поменяла у нас тарелки. Солнце, к сему времени село, включили переноску. И под эту переноску, Шатров полез смотреть наши машины.
— Автомобили, все ваши? — спросил.
— То почтовая машина. А это Борна и Зоси, — не мигнув глазом, соврал Николаич, и без перехода: — возьмешь меня к себе личным шофёром?
— Та ну на. Я что — император? — отчеканил Шатров, и тоже без перехода, — а не хило живут работники почты.