– Я полагаю, теперь мне можно уйти, Эстер? – спросила Сьюзи. – Надеюсь, ты не намерена делать из меня посмешище?
– Я намерена выдать тебя, трусливое ничтожество! – крикнула Эстер, вскочив на ноги. – Я ни за что не отпущу тебя. Пойдем сейчас же! Не миссис Виллис, так мистер Эверад выслушает нас.
Собиралась ли Сьюзи послушаться Эстер, неизвестно. Но неожиданно всякое отступление ей было отрезано – Агнес Брюс вошла в комнату с тем самым человеком, к которому Эстер намеревалась обратиться.
– Мне пришло в голову, что следует съездить за нашим добрым священником, – промолвила мисс Агнес. – Вы можете сказать ему все, что у вас на сердце. Но прежде чем уехать, я хочу рассказать вам, как я напала на след наших дорогих девочек. Вам, наверное, интересно будет это узнать.
Эстер взглянула в лицо добрейшей мисс Брюс и опустила глаза.
– Всю историю можно передать в нескольких словах, – продолжала пожилая леди. – Близ Оклея живет женщина по имени Вильямс, которой мы с сестрой даем работу. Сегодня утром она пришла с извинением за опоздание и рассказала, что у нее в доме лежит больная девочка и с ней здоровый ребенок лет трех. Девочку в цыганском платье она нашла возле своего дома в глубоком обмороке и принесла к себе домой, а когда стала раздевать, обнаружила, что она не настоящая цыганка: ее лицо и руки были выкрашены, а тело осталось белым. С ребенком было проделано то же самое. Мы с сестрой тотчас же догадались, что это за девочки, и вместе с миссис Вильямс поехали в Оклей. Местный доктор говорит, что Энни в тяжелом состоянии. Нэн здорова и спрашивает о вас, Эстер.
Окончив свой рассказ, мисс Брюс простилась со всеми и уехала.
– Теперь, Сьюзи, мы расскажем мистеру Эвераду, какие мы грешницы! – начала Эстер, едва мисс Агнес вышла из комнаты.
– О, сэр, – продолжала она, подняв глаза на священника. – Если Энни умрет, я с ума сойду. Я не могу даже думать об этом!
– Скажите мне, дитя мое, что у вас на сердце, – сказал добрый старик, взяв Этти за руку.
И она поведала ему без утайки все свои грехи: как она сразу невзлюбила Энни, как была к ней несправедлива; как ей хотелось, чтобы Энни оказалась виноватой, и как, наконец, получив возможность оправдать ее, она, под влиянием ревности, а потом и трусости, промолчала.
– С той самой минуты, как пропала Нэн, – продолжала Эстер, – совесть не переставала мучить меня.
Но гордость не позволяла сознаться, я не могла смирить себя и покаяться.
– А теперь?
– Теперь у меня только одно желание, одна молитва: чтобы Энни осталась жива.
– Подумали ли вы о том, что, если миссис Виллис и ваши подруги узнают об этом, они могут осудить вас.
– Они не могут судить меня строже, чем я сама себя сужу. Мне нужно только, чтобы Энни жила.
– Нет, Эстер, вам не только это нужно. Вам нужно гораздо больше. Может быть, Богу угодно призвать к себе Энни, пути Господни неисповедимы. Но вам нужно, чтобы бедная, обиженная вами девочка простила вас и чтобы простил Господь Бог.
Эстер безутешно рыдала.
– Я бы хотела… видеть ее… пока она жива…
– Я постараюсь это устроить. Теперь идите к себе. Мне надо поговорить с мисс Драммонд. На ее совести лежит большая тяжесть, чем на вашей.
Провожая Эстер, мистер Эверад шепнул ей:
– Останьтесь в часовне сегодня вечером, после молитвы. Мы вместе помолимся.
Заперев дверь, пастор вернулся к Сьюзен.
Кроткий и отечески-ласковый в обращении с Эстер, мистер Эверад теперь совершенно преобразился. Лицо его стало серьезным, и глаза глядели сурово, когда он обратился к Сьюзен.
– Вы слышали, что сказала мисс Торнтон. У вас есть возражения?
– Нет, что проку возражать, – отвела глаза Сьюзен.
– Я должен предупредить вас, что только правда, без малейшей утайки, может спасти вас от публичного скандала. Я желаю знать в подробностях, как было дело.
– Я и не намерена ничего утаивать. Все это было проделано ради шутки. У меня есть кузина, мастерица рисовать карикатуры. Как-то раз, оставшись одна в нашей комнате, я решила посмотреть, что Энни держит в бюваре. Я собираю старые ключи, один из них подошел к замку. В бюваре была очень удачная карикатура на миссис Виллис. Я послала ее кузине, и она следующей же почтой прислала мне копию. Ее-то я и перевела на тетрадку Сесиль, а рисунок Энни положила обратно. Я не люблю Дору Рассел, поэтому намеренно завернула сладости в ее сочинение. Но с Сесиль все было проделано ради шутки. Интересно было посмотреть на физиономию этой праведницы. Мне и в голову не приходило, что будут подозревать Энни. Когда это случилось, я собиралась было сказать правду, да все откладывала, ведь миссис Виллис наказала бы меня, а кому же хочется быть наказанной…
Сьюзи перевела дух и продолжила:
– Дора Рассел всегда скверно со мной обращалась, и вообще она вечно задирает нос. Вздумала писать на премию и воображает, что это ей удастся. Я и решила сбить с нее спесь. Взяла первые страницы ее сочинения и послала той же кузине. Та написала такую остроумную пародию и так хорошо подделала почерк, что я не удержалась от искушения подменить листы в сочинении Доры. На мою беду, Эстер в это время была в классной комнате. Знай я об этом, ни за что бы этого не сделала. Это было в ту самую ночь, когда мы с Энни ходили на пикник на «волшебное поле». Я совсем не собиралась вовлечь в беду Энни или Эстер; но когда все так получилось, было бы странно доносить на саму себя…
Сьюзен рассказывала эту историю своим монотонно-певучим голосом, без тени волнения, стыда или раскаяния. Мистер Эверад молча слушал ее.
– Столько хлопот, чтобы устроить эту невинную шалость, – продолжала Сьюзи недовольным тоном. – Не понимаю, почему все придают этому такое значение. Вряд ли я буду впредь устраивать что-либо подобное с моими подругами, они не стоят такого труда.
– Впредь вы ничего не будете устраивать, – возразил господин Эверад, вставая с места. – По той простой причине, что вас здесь не будет. В отсутствие миссис Виллис я беру на себя право вынести вам приговор. Сегодня же вы оставите школу. Мисс Гуд отвезет вас домой и объяснит вашим родителям причину исключения из школы. Вы не увидите больше своих подруг. Я не нахожу слов, чтобы описать низость вашего поступка. Ради злой шутки вы навлекли подозрение на ни в чем не повинную ученицу. Из-за вас сердце Энни было разбито, и если она умрет, вы будете в этом виноваты. Дай Бог, мисс Драммонд, чтобы вы раскаялись! В Писании говорится о людях, совершенно лишенных каких бы то ни было чувств. Несчастная девушка, неужели и вы принадлежите к их числу? Кайтесь и молитесь, пока еще не поздно. Уходя, я запру вас. Через час мисс Гуд зайдет за вами.
Сьюзи Драммонд опустилась на стул и заплакала. Может быть, слова мистера Эверада все-таки задели ее за живое.
Вечером она покинула «Лавандовый дом» и навсегда исчезла из жизни своих подруг.
Глава L. Отец
Вот уже несколько дней Энни лежала без сознания в доме миссис Вильямс, балансируя между жизнью и смертью. Добрая женщина не могла выгнать больную девочку, хотя муж и соседи уверяли ее в том, что она напрасно дает приют какой-то бродяжке.
– Не стоит так беспокоиться из-за уличной девчонки, – говорила женщина, жившая неподалеку. – Ей и в больнице для бедняков будет хорошо.
Но миссис Вильямс только качала головой на жестокие слова соседки и упреки мужа, продолжая делать по-своему.
– Бедняжке нужен материнский уход, – говорила она. – А в больнице она этого не получит.
Девочка металась в бреду на убогой постели, слабея день ото дня. Местный доктор, навещая ее, лишь качал головой. Он не был особенно искусным лекарем, но на другого врача у миссис Вильямс не было денег. Пока Энни боролась за жизнь, Нэн беспечно играла с Пегги и совершенно освоилась с новой обстановкой.
Сестры Брюс нашли Энни только на восьмой день ее болезни, и в тот же вечер миссис Виллис уже сидела у постели любимой ученицы. Все, что могут обеспечить деньги, было к услугам бедной девочки. Был приглашен лучший доктор, но и он не мог сказать ничего утешительного, лишь заметил, что спертый воздух дурно влияет на ход болезни.
– Я не рисовала карикатуры на твоей книге, Сесиль… – бредила Энни. – Я знаю, что ты так думаешь, но это неправда… Бог видит… Я так люблю миссис Виллис… Разве я бы могла… Бог видит…
Миссис Виллис слушала все это со слезами на глазах, но помочь больной девочке ничем не могла. Энни была в сильном волнении, и только когда произносила «Бог видит», немного утихала и на губах ее появлялось нечто вроде улыбки.
Поздно вечером приехала Сесиль и вызвала на минутку миссис Виллис.
– Я приехала сообщить вам, что все открылось, – объявила Сесиль и рассказала начальнице о признании Эстер и Сьюзен.
– Да простит мне Бог, что я усомнилась в ней, – печально промолвила миссис Виллис и, простившись с Сесиль, вернулась к постели больной.
Минуту спустя Энни снова начала бредить. – Они не верят мне, – жалобно говорила она, – миссис Виллис не верит… тогда как я…
Минуту спустя Энни снова начала бредить. – Они не верят мне, – жалобно говорила она, – миссис Виллис не верит… тогда как я…
– Я верю, верю, – проговорила директриса, положив руку на горячий лоб Энни. – Миссис Виллис верит своей Энни.
Сознание, словно луч света, пронизало воспаленный мозг больной. Она взглянула на миссис Виллис и пробормотала:
– Так это вы?
– Я, моя девочка.
– И вы мне верите?
– Вполне.
– Бог верит.
Энни отвернулась к стене и опять начала бредить. Но теперь миссис Виллис удавалось хоть немного успокоить ее.
На следующий день ученицы, которые не разъехались по домам, бесцельно бродили по саду. Мистер Эверад уехал к Энни и обещал завернуть на обратном пути в школу. Все с нетерпением ждали известий.
С тех пор как Нэн вернулась домой, Эстер не расставалась с ней ни на мгновение. Взяв сестру за руку, она пошла по главной аллее и села на скамейку у ворот, чтобы первой увидеть мистера Эверада по его возвращении. Нэн вертелась около нее. Вскоре тонкий слух Эстер уловил шум колес, она вскочила на ноги.
– Как скоро он возвратился, – холодея, подумала Этти. – Значит, все кончено…
Она сама отворила ворота, чтобы не терять времени на ожидание привратника. Но это был не мистер Эверад. У ворот стоял шарабан, которым правил высокий красивый мужчина, похожий на иностранца. Эстер сконфузилась и хотела убежать, но незнакомец, увидев ее, спросил:
– Это и есть «Лавандовый дом», маленькая леди?
– Да, сэр, – отозвалась Эстер.
– А вы одна из воспитанниц?
Эстер кивнула.
– Могу ли я видеть миссис Виллис?
– Нет, сэр, ее нет дома, и вряд ли она вернется к вечеру, поскольку уехала по одному очень печальному делу.
Выражение лица Эстер и грусть в ее голосе поразили незнакомца. Он соскочил с шарабана и подошел к ней.
– Скажите мне, мисс…
– Торнтон, – подсказала Этти.
– Вы, может быть, сообщите мне то, что я хочу знать, мисс Торнтон. Так как вы здешняя ученица, то, конечно, знаете мою… Я хотел спросить, нет ли у вас подруги, черноглазой плутовки, похожей на цыганку, по имени Форест, словом, Энни Форест. Я хотел бы ее видеть.
– Вы ее отец? – воскликнула в волнении Эстер.
– Да, милое дитя, я ее отец. А теперь отведите меня к ней.
Эстер закрыла лицо руками.
– Я не могу этого сделать. Ах, если бы вы все знали, вы бы убили меня! Не спрашивайте меня об Энни. Не спрашивайте, не спрашивайте…
Незнакомец с испугом смотрел на Эстер. В эту минуту маленькие пальчики Нэн дотронулись до его руки.
– Нэн вести вас к Энни. Моя Энни очень больна. Нэн вести.
Незнакомец наклонился и взял Нэн на руки.
– Больна, ты говоришь? Послушайте, мисс, – обратился он к Эстер. – Я вас не понимаю и прошу объяснений. Пожалейте бедного отца. Где моя девочка?
– Она в окрестностях Оклея, сэр, – ответила Эстер, вытирая глаза.
– Это в нескольких милях отсюда?
– Да, и она очень больна.
– Что с ней?
– У нее горячка. Врач опасается за ее жизнь.
– Поедем к ней. Если она так больна, я тем более должен ее видеть. Едем, садитесь скорее; и ты, малышка, тоже.
Капитан Форест так гнал лошадь, что менее чем через час они уже были у дома миссис Вильямс. Бросив вожжи мальчику, он, держа Нэн на руках, стоял на пороге скромного жилища в ту самую минуту, когда мистер Эверад выходил оттуда.
– Вы здесь, Эстер? – удивился священник. – А я хотел ехать за вами.
– Значит, ей хуже?
– Она в сознании и спрашивала о вас. Только она очень слаба.
– Мистер Эверад, этот джентльмен – ее отец.
– Не в добрый час вы возвратились, сэр, – сказал пастор, с сожалением взглянув на отца Энни. – Пойдемте к ней.
Капитан Форест пошел к больной с Нэн на руках. Эстер осталась на кухне. Вся семья Вильямсов, за исключением матери, переселилась на это время в другой дом, поэтому Эстер могла плакать в пустой кухне сколько душе угодно. Она напряженно прислушивалась, ожидая, что ее позовут, но все было тихо. Что там делается? Увидит ли она Энни живой? Будет ли она в состоянии вынести взгляд умирающей? Заливаясь слезами, Эстер упала на колени и начала молиться. Вошел мистер Эверад.
– Она уснула, – сказал старик. – Это хороший знак. Нэн легла около нее. Она все гладила ее по лицу и твердила: «Бедная Энни, бедная Энни». Потом обе уснули. Я уверен, что ласка малышки успокоила нервы больной. На отца она даже и не посмотрела. Вы, Эстер, можете взглянуть на нее, если хотите.
Эстер на цыпочках вошла в комнату. Прежде она сошла бы с ума от ревности при виде открывшейся картины. Но теперь она обернулась к священнику и кротко прошептала:
– Пусть Нэн любит ее больше, чем меня, лишь бы Энни жила.
Глава LI. Награда за сочинение
Энни выжила. Медленно возвращались к ней силы и вместе с силами сознание того, что она воскресает для радостной, счастливой жизни. Эстер из врага сделалась самым преданным ее другом. Отец вернулся, и Энни уже не чувствовала себя одинокой сироткой. Возвратившись после выздоровления в «Лавандовый дом», она не только вернула себе прежнее положение, но и сделалась еще дороже его обитательницам. Тигр остался с ней. Он очень привязался к Энни и ее отцу. Капитан Форест, узнав, что пес спас жизнь его дочери, поклялся, что никогда не расстанется с ним.
Вследствие событий, взволновавших всю школу в начале лета, ни торжества, ни вручения наград в обычный день, 21 июня, не было. Когда девочки после каникул вернулись в школу, миссис Виллис открыла новый учебный год следующей речью.
– Милые мои, – начала она, встав, по обыкновению, во главе длинной классной комнаты. – Перед началом занятий я намерена вручить вам премии, которые вы должны были получить еще до каникул. Они будут розданы во время большой перемены.
Подождав, когда стихнет радостное шушуканье, директриса продолжила:
– А теперь я хочу сказать кое-что о главной премии за английское сочинение. Шесть очерков было представлено мне на рассмотрение. По некоторым соображениям я не буду говорить о сочинении «Река» моей бывшей ученицы Доры Рассел. Но я хочу особо отметить прекрасный исторический очерк Эстер Торнтон «Мария Антуанетта». Мэри Пирс написала эссе, в котором много неординарных идей. Остальные работы ничем не выделяются. Вы, может быть, удивитесь, узнав, что ни одно из шести сочинений не будет удостоено главной премии. Я назначаю ее за седьмое, которое только вчера представила мне мисс Дейнсбери. Эта работа даже не окончена, ибо болезнь помешала автору. Но и в таком виде это сочинение, озаглавленное «Одинокое дитя», вызвало целую бурю чувств в моем сердце. В нем много оригинальных мыслей и сильных эмоций, но я не буду читать его вслух, потому что оно очень печальное. Надеюсь, юный автор впредь будет писать что-нибудь повеселее. Подойди сюда, дорогая моя Энни.
И под бурные аплодисменты воспитанниц миссис Виллис надела на ее шею золотую цепочку с медальоном. Глаза Энни засверкали от счастья, когда она обнаружила на нем портрет любимой воспитательницы.
– Энни Форест не только красивее и милее, но и умнее всех нас, – единодушно решили девочки.
– Мне бы очень хотелось прочитать «Одинокое дитя», – сказала одна из учениц. – Энни, дорогая, расскажи нам, что ты написала в сочинении?
– Не помню, – улыбнулась Энни. – Теперь я не чувствую себя одинокой; как же я могу описывать то, чего не чувствую?
Примечания
1
Детские комнаты в английских домах располагались, как правило, на верхнем этаже.
2
В Англии школами назывались все средние учебные заведения.
3
В учебных заведениях так называлось помещение, в котором учащиеся проводили свободное от занятий время, зала для отдыха.
4
Во многих школах Англии несколько классов помещались в одной и той же комнате. Иногда их разделяла драпировка, иногда нет. Учащиеся, с ранних лет привыкшие к такому порядку, не отвлекались на уроки соседних классов.
5
По средам и субботам занятия в школах Англии продолжались только до полудня. Такие дни назывались «полупраздниками».
6
Первый класс в английских школах являлся старшим.
7
На первой странице было принято писать свою фамилию или инициалы, утверждая таким образом право на владение книгой.
8
Бильбоке́ (фр. bilboquet) – игрушка; представляет собой шарик, привязанный к палочке, один конец которой заточен, а к другому прикреплена чашечка. В процессе игры шарик подбрасывается и ловится на один из концов палочки.
9
Награды, называемые в Англии «премиями», присуждались не за годовые баллы, а за сочинение по избранному предмету. По сочинению судили о познаниях и развитии учащегося.
10
Наши современники знают эту песенку в переводе С. Я. Маршака: